Страница 62 из 152
Он на полном серьезе вопрошал: «Где сегодняшние Павлики Морозовы? Почему вы не показываете примеры, когда пионеры восстают против своих плохих отцов — расхитителей государственной собственности, мещан, пьяниц?»
Не забывал о культуре: «Вот Ленком поставил „Юнону и Авось“. А где спектакли о комсомоле, о наших современниках, которые строят БАМ?»
Призывал дать решительный бой попам: «Те молодые люди, которые крестят в церкви детей, торгуют своими убеждениями. Таких надо смелее выводить на чистую воду».
Когда я заикался о том, что вокруг накопилось слишком много разных проблем, что мы не можем обходить их молчанием, лицо Севрука каменело, он говорил: «Если приводится какой-то негативный пример, то рядом должно быть пять или десять примеров позитивных».
Каждый раз я уходил из десятого подъезда сильно озадаченным.
В. Н. Севрук, как потом выяснилось, был еще не самым большим ретроградом в Отделе пропаганды. Среди тех более полутора сотен сотрудников встречались и откровенные сталинисты, и сторонники «русской партии», то есть националисты, и убежденные «марксисты-антирыночники», и просто люди без убеждений, зато с ярко выраженными карьерными амбициями. Что касается последних, то Агитпроп всегда считался надежным трамплином для карьерного взлета. Например, только за годы перестройки его выходцы возглавили целый ряд союзных ведомств, а С. Арутюнян и П. Лучинский были направлены руководить республиканскими партийными организациями: первый в Ереван, второй в Кишинев.
Николай Митрохин, научный сотрудник Исследовательского центра по изучению Восточной Европы при Бременском университете (ФРГ), проведя множество интервью с бывшими работниками Агитпропа, делает такой вывод:
Они готовы были находиться только в рамках заложенной идейной парадигмы, в диапазоне между ревизионизмом и сталинизмом, извлекая из своего школьного опыта и рассказов родителей те факты и свидетельства, которые подтверждали благоприобретенную политическую позицию.
Они жили в этом отношении в гомогенном идеологическом мире. Например, согласно подавляющему большинству интервью, никто из опрошенных ни разу в жизни не слышал своими ушами от живого человека (а не от зарубежного радио) каких бы то ни было «антисоветских заявлений» или сколько-нибудь систематической критики власти. Это совершенно не удивительно, поскольку, будучи с детства убежденными сторонниками власти, они исключали возможность сближения с ними критически настроенных сверстников, а вырастая, окончив вузы, они исключали все «сомнительные контакты», дружбы и связи из своего окружения. […]
Они были советскими людьми, общались с советскими людьми и думали, что все иное, чуждое, несоветское на территории СССР есть ошибка, которую просто нужно исправить — убеждением или насилием[151].
Александр Евлахов, работавший в Агитпропе сначала инструктором, а затем ответорганизатором, рассказал такой случай:
Народ в отделе был разный. Помню, пришли мы по какому-то поводу поздравить одного нашего работника-ветерана. Пришли с бутылочкой, как положено. Кроме меня там был Вячеслав Никонов, внук Молотова, он тоже работал в Агитпропе. Ветеран выпил и вдруг говорит:
— Этот пятнатый партию просрет. Потому что он ориентируется на таких, как ты, — ткнул пальцем в меня. — И на таких, как ты, — ткнул пальцем в Никонова. — А такие партии не нужны. С научными степенями, шибко грамотные. Мы сюда пришли после школы-восьмилетки и партийных курсов, мы от народа сюда пришли, а вы? Я своими зубами загрызу любого, кто против партии, а вы?
Потом он достал из сейфа листки, на них, как выяснилось, много лет подряд выписывал те привилегии, которых после Сталина лишали партийных чиновников. Стал перечислять: вот при Хрущеве отобрали то-то, при Брежневе то-то… И зло заключил:
— Все у нас отобрали. А пятнатый совсем партию просрет.
При встрече с Яковлевым я рассказал ему об этом эпизоде. Он в ответ промолчал. И без меня хорошо знал таких сталинских ветеранов — они были в каждом отделе ЦК, «солдаты партии», беззаветно служившие ей (или аппарату?) много лет, а теперь ощутившую свою ненужность.
Мы же, те, кто поверил в перестройку, называли себя «яковлевцы». И очень переживали за А. Н., когда его нещадно ругали всякие сталинисты, националисты и прочая публика[152].
Правды ради, надо сказать, что в аппарате встречались и прогрессивно настроенные лица, понимавшие необходимость перемен. К их числу принадлежали, например, Наиль Биккенин, Леон Оников, Валерий Сидоров и еще несколько сотрудников того сектора, в который входили т. н. консультанты — это были по преимуществу люди, умевшие грамотно формулировать идеи и задачи, владевшие пером.
Но в целом Отдел пропаганды к середине 80-х годов представлял собой довольно застойную структуру, наполовину состоявшую из партчиновников пожилого и предпенсионного возраста. Структуру, организационно оформленную в поздние сталинские времена. Структуру, где каждому работнику согласно негласной «табели о рангах» был определен свой «шесток». К примеру, «вертушка», то есть аппарат правительственной связи, полагалась заведующему сектором и выше. Машину из цековского гаража в рабочее время мог вызвать зав. сектором и зам. зав. отделом. Зав передвигался на «Чайке». Даже чай, который разносили по кабинетам женщины-служащие, и тот был разных категорий: просто чай, чай с баранками, чай с печеньем.
Г. В. Пряхин, который пришел в Агитпроп уже на финише перестройки, рассказал мне, как в 1990 году начальство решило сделать ко дню Победы подарок одному ветерану-инструктору, который курировал телевидение. Ивана Матвеевича повысили на одну ступень, дав ему должность консультанта, а вместе с ней — полагающиеся к должности цацки, в том числе «авоську», то есть т. н. лечебное питание, и «вертушку» — аппарат правительственной связи АТС-2. Этому телефонному аппарату с державным гербом на диске ветеран обрадовался больше всего, потому что он был как бы символом причастности к высшей власти.
Едва вожделенный телефон установили на его столе, как Иван Матвеевич немедля набрал номер А. Н. Яковлева. Обычно члены ПБ трубку «второй вертушки» не поднимали, не барское дело, доверяли это секретарям в приемной, но тут Александр Николаевич почему-то ответил сам.
— Саша, это я… — представился ветеран. — Иван Матвеич. Мне вот тут «вертушку» поставили.
— Ну и что? — очень удивился секретарь ЦК.
— Да вот, хочу посоветоваться с тобой по одной бумаге, — как ему показалось, ловко соврал Матвеич.
— Дурак ты, Иван, — засмеялся на том конце секретного провода Яковлев. — Ты знаешь, зачем тебе этот телефон поставили?
— Конечно, — не сдавался фронтовик. — Чтобы я мог иногда советоваться с руководителями по важным вопросам.
— Забудь, — посоветовал ему Яковлев. — Тебе ее поставили для того, чтобы я иногда, когда вспомню, мог тебе позвонить и пригласить на рюмку водки. Ясно?
— Понял, — покладисто согласился новоиспеченный консультант. И аккуратно положил на рычаг тяжелую трубку.
Хоть и тертый был работник этот Иван Матвеевич, а забыл старое аппаратное правило: никогда не высовывайся и не проси советов у небожителей. Ежели вспомнят они о тебе, то позвонят или позовут. А сам сиди тихо[153].
И ведь правда — иногда секретарь ЦК звонил консультанту и звал его на рюмку. Например, когда Яковлеву вручили орден Красного Знамени, якобы за тот бой 1942 года, в котором он был тяжело ранен. Набрал по «вертушке» номер Матвеича:
— Зайди ко мне, солдат.
Тот, войдя в сановный кабинет, увидел на журнальном столике бутылку коньяка, блюдце с нарезанным лимоном.
151
Митрохин Н. Back-Office Михаила Суслова, или Кем и как производилась идеология брежневского времени. [Электронный ресурс]. URL: http://journals.openedition.org/monderusse/7955 (дата обращения: 20.12.2022).
152
Евлахов А. А., интервью автору.
153
Пряхин Г. В., интервью автору.