Страница 6 из 72
Спенсер вспомнил вечер после третьей недели слушания дела в Вашингтоне. Он сидел в своем номере в отеле «Карлтон», когда ему из Нью-Йорка позвонил Лэрри.
— Привет, старик, мы очень гордимся тобой. Крошка пожелала, чтобы я позвонил тебе и сообщил это. Мы видели по телевизору твою восхитительную физиономию. Ты великолепно выглядел.
— Правда?
— Да, сэр. И какой профиль! Какой потрясающий профиль! Теперь тебя пригласят сниматься в кино. Ну, как дела?
— Прекрасно, — ответил Спенсер. — У нас все в порядке.
— Еще бы! Ты разделал этого сукина сына Купа под орех!
Спенсер засмеялся.
— Это не моя заслуга. На нашей стороне факты.
— Ладно, ладно, — сказал Лэрри. А затем спросил: — Что такое с Беквудом?
— Ничего. А что?
— Знаешь, Луиза, как увидела его лицо сегодня, прямо так и подпрыгнула. Я говорю тебе...
— Он, по-видимому, озабочен.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что он очень озабочен. Это нелегко.
— Скажи ему, чтоб держался. Крошка находит, что у него испуганный вид. Эти проклятые газеты, пожалуй, еще заявят, что он виновен.
— Они все равно это заявят, — сказал Спенсер.
— Подожди минутку. Луиза хочет поговорить с тобой.
В этот момент в дверь номера постучали. Спенсер обернулся и, прикрыв микрофон рукой, сказал:
— Войдите.
— Хелло, Спенс, — раздался голос Луизы в Нью-Йорке.
Дверь отворилась, и вошла Кэрол Беквуд. Движением руки он указал на телефон. Она кивнула.
— Привет, Луиза, — сказал он. — Как поживаешь?
— Прекрасно. Мы скучаем без тебя. Когда ты приедешь?
— Наверное, на следующей неделе. Дело должно закончиться к среде или, самое позднее, к четвергу.
Спенсер взглянул на Кэрол, которая стояла у окна, закуривая сигарету.
— Приезжай скорей, — сказала Луиза. — Лэрри опять стал неугомонным. В понедельник он летит в Калифорнию покупать очередной самолет. Он не может жить без суперреактивной, или как там ее еще, машины,
— Вот как?
— Да, Спенс. Приезжай быстрей. Он улетит, и мы наконец-то будем одни. Мы чудно проведем время...
На том конце провода послышались шум и хихиканье, а затем снова раздался голос Лэрри:
— Не обращай внимания на крошку. Она хочет разрушить нашу прекрасную дружбу. Она ревнует.
— Послушай, — сказал Спенсер, — что, если я позвоню тебе завтра утром? Я сейчас немного занят.
— О, извини, дружище, — рассмеялся Лэрри. — Мне следовало бы это знать, тихоня Спенсер, вашингтонский Казанова. Передай ей привет. И береги себя!
— Спасибо, Лэрри. Привет Луизе. — Он положил трубку и обернулся. — Извините, Кэрол.
Она стояла, прислонившись к подоконнику, плечи ее были опущены. Лица не было видно.
— Я беспокоюсь за Гордона, — сказала она.
Он подошел ближе.
— Почему? Что случилось?
— Я ужасно беспокоюсь, — повторила она.
— Но ведь все идет хорошо, — сказал он. — Они не нашли ни одного доказательства. Вам это известно. И никогда не найдут. Улик не существует.
— Да.
Она потянулась к пепельнице, чтобы положить сигарету, и подняла голову. Она злоупотребляла губной помадой. Рот был чересчур ярким и бесформенным, а лицо бело как мел.
— Вы не заметили этого?
— Не заметил чего?
Он остановился. Конечно, он заметил. Посторонние — и те заметили. Лэрри только что сказал об этом, а ведь Лэрри не был даже знаком с Гордоном Беквудом.
— Он погибает, — сказала Кэрол.
Спенсер подошел к ней совсем близко. Он взял ее за руку.
— Еще несколько дней. Три-четыре — самое большее.
Она отняла руку, резким движением оторвалась от подоконника и прошла в глубь комнаты. Ее голос звучал глухо:
— Значит, еще несколько дней. А потом что?
— Он будет полностью оправдан.
— Вы сами в это не верите, — сказала она. — Видели вечерние газеты?
— Да. — Он пытался говорить бодро и уверенно. — Это не имеет никакого значения. Важно одно: виновен человек или невиновен. А все остальное забудется.
Она молчала.
— Кэрол, пожалуйста, будьте откровенны со мной, — сказал он. — Вы считаете, что я допустил ошибку? Может быть, вы и Гордон чувствуете, что я не подхожу для ведения дела? Я могу заставить Арбэтта и Майлса изменить их решение. Я сейчас же позвоню Майлсу.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, Спенс, нет. Гордон знает, что вы делаете все возможное. И я тоже знаю. Дело совсем в другом. Теперь уже неважно, виновен он или невиновен. Человека опозорили. — Ее пальцы безостановочно мяли носовой платок. — Вчера случилась неприятность, — продолжала она. — Мы позвонили в Нью-Йорк детям. — Она заплакала. — Мы все время старались скрыть от них происходящее. Но, конечно, ничего не получилось. Гордон разговаривал с сыном — вы знаете, его тоже зовут Гордон. Мальчик заявил, что теперь он носит свое второе имя — Фрэнк. Гордон Беквуд — позорное имя, сказал он. Дети дразнят его.
— Что ответил Гордон? — спросил Спенсер.
— Ничего. Я слушала по отводной линии. Он не сказал ни слова. Он просто положил трубку. Я быстро закончила разговор и пошла к нему. Но его уже не было.
Спенсер подошел к ней.
— Он сейчас у себя?
— Он спит, — ответила Кэрол. Она тщетно пыталась успокоиться. — По крайней мере спал, когда я уходила. Я дала ему две таблетки снотворного. Я прячу их от него. Мне страшно.
Внезапно она бросилась к нему и вскинула руки на его плечи.
— Они медленно убивают его, Спенсер! А я не знаю, что делать. Прошлой ночью я проснулась — его кровать была пуста; меня охватил страх. Я побежала в соседнюю комнату. Он сидел за столом, а перед ним лежали газеты. Он не читал. Он сидел и глядел на газеты. Я обняла его, он повернул ко мне голову и улыбнулся. Но по его лицу текли слезы. Я пыталась поговорить с ним — он не слушал меня. Он теперь не слышит моих слов. — Она опустила руки и замерла, в изнеможении прильнув к плечу Спенсера. — Он не борец. Ему никогда не приходилось бороться. Почему они не оставят его в покое?
Ответить было нечего.
Через три недели, вернувшись в Нью-Йорк после того, как комиссия отложила слушание дела на десять дней для вызова еще двух свидетелей, Гордон Беквуд покончил с собой.
— Не можете ли вы что-нибудь сделать, Спенсер? Неужели ничего нельзя сделать? — спросила Кэрол посла его смерти.
3. Среда, 18 июля, 8.35 вечера
Пройдя через вращающуюся дверь «Савой-плаза», Спенсер из знойной духоты улицы попал в прохладный вестибюль. Но он даже не почувствовал перемены; вряд ли он сознавал, что куда-то идет. В вестибюле толпился народ. Не то начиналось, не то заканчивалось какое-то важное собрание. Окутанный табачным дымом и ароматом духов, Спенсер пробирался к лифту. С его лица не сходила улыбка. На него обращали внимание, но он смотрел мимо людей; его улыбка не была той улыбкой, какой встречают друзей или знакомых, и люди отворачивались, подозревая, что он пьян.
И в лифт он вошел, сам того не замечая. Он думал только о том, что сейчас произойдет. Он не скажет Лэрри ни слова, а просто даст ему прочитать записи Майлса; Лэрри улыбнется и скажет: «Ты был прав, старик. Поздравляю тебя и горжусь тобой». И хлопнет Спенсера по плечу. Спенсер даже почувствовал удар Лэрри и услышал его смех.
Потом он стоял на площадке лестницы, и Лэрри, в одних трусах, отворил ему дверь.
— Входи. Снимай пиджак.
Лицо Лэрри было угрюмо, он не ответил на улыбку Спенсера. Спенсер прошел за ним в гостиную.
— Брюки тоже снимай, — сказал Лэрри. — Крошка заперлась у себя в комнате. Она дуется на меня. — Он замолчал и взглянул на Спенсера. — Где ты был? Ты совершенно мокрый.