Страница 94 из 122
Глава 40
Случайности… Случайности, которые невозможно ни предвидеть, ни предугадать, иной раз так крепко переплетаются с нашими планами, что меняют их до неузнаваемости. Иной раз череда случайностей даже, казалось бы, верное и лёгкое дельце обращает в провал или сводит победу к ничьей. Ну кто мог предположить, что их электромобиль будет так сильно повреждён, что его придётся бросить на радость полиции. Нет, ни Генрих, ни умная девушка и предвидеть такого не могли. А ещё они не могли предвидеть того, что ювелиры из компании «Мусаифф» не смирятся со своими потерями и не будут, утирая слёзы, мирно ждать полицию, чтобы рассказать инспектору о неслыханном ранее происшествии. О том, что их ограбила… девица в чёрном цирковом трико. Девица! Жен-щи-на! Да, эта подробность добавила бы в их рассказ пикантности и повеселила бы полицейских. Правда, подобный рассказ выставил бы самих ювелиров в весьма невыгодном свете, представив их слушателям полными болванами и никчёмными олухами. Ну а кто ты, если не олух, раз позволяешь женщине себя грабить? И не в том смысле, как ловкие жены беззастенчиво грабят своих мужей с их безвольного согласия, то есть с поцелуями и уговорами, а вовсе даже наоборот, с оружием и избиением. Может быть, поэтому переполняемый негодованием Лейба Мусаифф, глава гамбургского отделения ювелирного дома «Мусаифф», не заезжая к врачу, поехал со своими спутниками ко дворцу герцогини, чтобы высказать ей всё, что он думал о сложившейся ситуации. И ни простреленный бок, ни хнычущие и причитающие родственники не могли его остановить. И вот когда уже Лейба, распаляемый праведным гневом, затыкая рану в боку окровавленным платком, поднимался по ступеням к парадному входу, но ещё не добрался до него, двери вдруг распахнулись. Распахнулись, и в светлом проёме выхода появилась изящная женская фигура в сопровождении двух мужчин. И это была не кто иная, как леди Доротея де Флиан, в данный момент замещающая «приболевшую» герцогиню и весь день отвечавшая на телеграммы из Лондона. Не случись её здесь в эту минуту, скорее всего, из этого сумбурного визита ювелиров ничего толкового не вышло бы, ибо спесивый привратник без всяких церемоний осуществил бы действие, которое имеет название «от ворот поворот». Но провидению было угодно, чтобы раненый и разгневанный Лейба Мусаифф и холодная и трезвая леди Доротея в этот поздний час встретилась у роскошных дверей дворца герцогини Девонширской. Аарон Гольдберг, тот самый молодой человек, что пытался подстрелить Зою, но влепил пулю своему тестю, тихонечко причитал, поднимаясь по ступеням за энергичным Лейбой:
— Папа, может быть, всё-таки поедем к врачам?
Тут уже Лейба остановился, во-первых, чтобы перевести дух, а во-вторых, чтобы ответить этому «сынку». И он ответил:
— Молчи! Молчи лучше… Я проклинаю тот день, когда ты и твой папаша появились в моём доме, чтобы просить руки моей любимой дочери. Отцеубийца!
И он снова двинулся к дверям, где леди Доротея стояла и рассматривала ауры прибывших, появившихся из тихой летней ночи; а когда Лейба наконец добрался до неё и поклонился ей, она спросила у него холодно:
— Что вам угодно?
— Мне угодно, чтобы меня не грабили! — заговорил ювелир в недопустимых тонах.
Несмотря на его тон, леди де Флиан оставалось хладнокровной; она осмотрела его внимательно, заметила окровавленный платок, который Лейба прижимал к своему боку, оглядела также подошедшего к ним молодого человека и не без труда поднимающегося по лестнице старика, и лишь потом ответила:
— Тогда вам следует посетить полицейский участок. Это же дом частного лица.
— Я знаю! — заорал Мусаифф. — Я знаю, чей это дом! Меня в этот дом пригласили, к восьмая часам вечера!
— И кто же вас сюда пригласил? — обдавая его холодом, вопрошала англичанка.
— Хозяйка дома, вот кто! Да-да… Сама герцогиня Девонширская меня сюда пригласила.
— Сомневаюсь! — всё так же холодно или даже уже надменно отвечала ему леди де Флиан. — Герцогиня второй день недомогает и не могла никого пригласить.
— Не могла? — ювелир был готов то ли заплакать, то ли засмеяться. — Не могла? Да? А это, по-вашему, что? — и при этом он выхватил из кармана мятый и запачканный кровью серый листок бумаги, протянул его англичанке и потряс им. — Это что?
Но высокородная дама даже не подумала пачкать свои перчатки об эту бумажку; тогда появившийся из-за её спины мистер Дойл взял грязный листок и развернул его. Быстро прочитал и тут же повернул бумагу так, чтобы на неё падал свет и сама леди Доротея могла прочитать её, не прикасаясь к ней. И та прочитала телеграмму и тут же заметила, обращаясь к ювелиру:
— Эта телеграмма отправлена не из дворца. Там указан номер телеграфа, это двести второй телеграф. Герцогиня пользуется своим телеграфом, у него нет номера, у него есть буквенный индекс её дома, то есть ГД-2, — леди де Флиан чуть подождала и добавила едва ли не с насмешкой: — Вас провели!
Казалось бы, на этом всё должно было и закончиться; всем было ясно, и Дойлу, и усмехающемуся Тейлору, что этих болванов вызвали на важные переговоры сами грабители. И те, даже не подумав о том, на какой телеграф дают ответ, взяли драгоценности и поехали на встречу. Это всё. Эти наглые ухмылочки спутников важной дамы для Лейбы Мусаиффа были особенно болезненны, более, чем рана в боку, может быть поэтому, вместо того чтобы смириться и поехать наконец к доктору, а потом и к полицейским, он вдруг воскликнул:
— Не делайте из меня дурака!
— А разве это делаем мы? — с насмешкой спросила англичанка.
И этот, казалось бы, простой вопрос ещё больше распалил господина ювелира, и он, позабыв все приличия, стал нервно показывать на дом герцогини указательным пальцем и кричать при этом:
— Это всё она… Это всё ваша герцогиня устроила, я не дурак, я всё прекрасно понимаю; когда я отказался уступить ей рубин, это ваша леди Кавендиш подослала ко мне эту сумасшедшую бабу! Думаете, я не понимаю этого?
Кажется, леди Доротею уже веселил этот человек, он кричал и бесновался, нёс чушь, но она даже начала улыбаться, слушая его бред, хотя была в высшей степени серьёзной женщиной. Но это её веселье сразу прошло, как только она услышала всего одно. Леди де Флиан стразу стала серьёзной и подняла вверх указательный палец, приказывая ювелиру замолчать, и лишь после того, как он умолк, переводя дух, она спросила с значением:
— Вы, кажется, упомянули какую-то женщину?