Страница 44 из 122
Глава 19
— Старый мерзавец, — буянил Генрих, открывая дверцу экипажа для Зои; он был зол ещё и потому, что Джеймс не заплатил за своё пиво, оставив счёт на его попечение.
— Кто вам вообще дал право принимать решения? — дева тоже была зла. Злилась она и на Ройке, и на старика. На своего помощника за то, что стал много на себя брать, а на старика — за то, что сам повёл дело. Она понимала, что так вербовку не проводят. По сути, это не она его завербовала, а старик завербовал их. И всё благодаря болвану Ройке. Девушка вздохнула. Этот Джеймс оказался ещё тем жуком. А молодой немец, усадив её на пассажирский диван и закрыв дверцу, спросил весьма едко:
— А вы, фройляйн Гертруда, быть может, готовы были согласиться на второе его предложение?
— Вы болван, Ройке! — прошипела дева.
— Я болван? Да? — Он не отходил от дверцы, намереваясь, кажется, выяснить отношения.
— Да вы болван, герр Ройке! — всё так же шипела Зоя. — Вы даже не поняли, что этот старый сатир пытался нами манипулировать; он прекрасно видел, что затея с рубином мне не нравится, и тогда стал пробовал мерзкие приёмчики; а вы, вместо того, чтобы хоть на секунду, всего на секунду, остановиться и подумать, сразу кинулись давать своё согласие.
— О! — Генрих ещё немного кривлялся. Но, кажется, её слова возымели действие. И он спросил: — А что же мне нужно было делать?
— Хотя бы помолчать минутку, — она откинула вуаль и заглянула ему прямо в глаза, и взор её пылал негодованием. — Просто посидеть и помолчать. Может, тогда вам пришла бы в голову мысль, что я ни за что не стала бы любовницей такого хитрого и ушлого старика. Но у нас было бы поле для манёвра. Для изменения условий договора, какие-то ещё шансы. Мы, наконец, могли бы завести речь об авансе и кое о чём попросить его до того, как приступим к делу.
— Да? — он начал сомневаться.
— Да-а, — теперь пришло время язвить Зое. — Но вы же уже всё решили.
— Просто мне показалось… что подобное предложение для вас будет оскорбительным, — уже примирительно продолжал Ройке.
— Оно и должно было быть таким, — чуть успокаиваясь, отвечала ему дева, опуская вуаль и откидываясь на спинку дивана. — Он на это и рассчитывал.
— А почему он подумал, что вы русская? — интересовался молодой человек.
— Ах, Генрих, почём мне знать, — теперь уже вяло отвечала девушка. — Я устала, отвезите меня куда-нибудь на север.
— Да, конечно, фройляйн Гертруда, — он уселся на водительское сидение и включил питание.
Конечно, к своему дому она не поехала, вышла далеко от него; Генрих пытался с нею поговорить, но Зоя была с ним весьма суха, так как всё ещё считала, что вербовка, её первое сложное дело, ей до конца не удалась. Тем не менее она зашла на свой запасной телеграф, на тот, с которого давала телеграммы через Зальцбург в Пустошь и отбила телеграмму. А в той телеграмме много писать не стала, лишь упомянула, что теперь «в доме знакомых есть у неё человек, что был с нею добр и с которым она теперь в приятелях». И лишь после этого пошла домой. А дома расстроилась ещё больше, когда стала раздеваться. Оказалось, что всё её синее новое платье, весь её прекрасный зонт, шляпка и вообще всё, всё, всё усеяны чёрными крапинками угольной сажи. И, естественно, этот факт ещё больше усугубил её состояние. Она готова была сесть и, может быть, даже поплакать немного, но потом взяла себя в руки, оделась в свой старенький, поднадоевший ей уже наряд и пошла в ближайшую столовую обедать. А может быть, уже и ужинать.
Было темно, только красная лампа позволяла в этом закрытом помещении хоть что-то разглядеть. Впрочем, для этого важного дела свет был не нужен. И даже вреден. Квашнин аккуратно вытаскивал пинцетом фото из ванночки с проявителем и укладывал их в ванночку с закрепителем. А уже оттуда, пополоскав снимки в едкой жидкости, доставал их Варганов; он встряхивал фотографии, проглядывал их, поднося к красной лампе, а потом при помощи обычных бельевых прищепок вешал на верёвку к другим, уже висевшим там фото. Сушиться. И брат Аполлинарий, и брат Вадим были собой довольны. Собой, камерой и отличным объективом. Да, выходило у них неплохо. Фото были чёткими, а лица англичан вполне различимыми. Когда снимки подсохли, брат Вадим собрал их в толстую стопку и вышел из тёмной комнаты, оставив инженера заниматься уборкой. Уже на свету он разложил фотографии на большом столе и стал их разглядывать. В офицерах всегда есть что героическое, красивое, даже если это офицеры врага. Вот и тут среди англичан находились люди, на чьих лицах проступала печать и ума, и мужественности.
— Красавчики, — произнёс брат Вадим. — Лучшие люди. Краса и гордость британского флота. Других на флагмане быть и не может.
И тут за большими дверями послышался шум. Брат Вадим, оставив фотографии, подошёл к маленькому, давно не мытому оконцу и посмотрел на улицу. То подъехала большая коляска. Из тёмной комнаты выглянул брат Аполлинарий.
— Кто там? Великосхимный?
— Нет, резидент приехал, — отвечал ему Варганов, разглядев через грязное стекло, как из экипажа чуть неуклюже, но в то же время весьма проворно вывалился брат Тимофей. Он чуть размялся и подошёл к двери. Брат Вадим пошёл открывать, а брат Аполлинарий сел за стол, стал рассматривать снимки. А вскоре появился и простой извозчик, на котором приехали брат Валерий и сам великосхимный. На сей раз руководитель не «исполнял» князя. Что тут среди складов и пакгаузов светлейшему князю делать? И посему он был одет в весьма непримечательное платье — ни роскошных жилетов с яркими галстуками, ни золотых цепей с хрустальными флаконами. В общем, явился он человеком обыденным, и брат Тимофей, что лично снимал этот склад, стал показывать ему помещение.
— А где будем держать «языка»? — интересовался брат Ярослав.
— А вот, — Елецкий повёл его к небольшой и низкой двери, как бы утопленной в полу; дверь была крепка, и засов на неё тоже был солиден. Брат Тимофей отворил дверь и показал её великосхимному. — Вот. Лучше и не придумать для застенка.
— И окна тут нет? — брат Ярослав заглянул внутрь. В темноту.
— Нету, нету, — покачал головой брат Тимофей. — Отличное местечко: стены толстые, ночью тут в округе вообще никого нет, сторож один в конце улицы сидит, так что, если нужно, можно с пленным потолковать по душам, никого не опасаясь.
— Ну, хорошо, — согласился брат Ярослав; кажется, он был всем доволен. — А казачок наш…