Страница 112 из 124
Обыденными явлениями в деятельности органов власти стали взятие заложников до выполнения разверстки, конфискация имущества без соблюдения каких—либо правил, даже у семей красноармейцев. Хлеб выгребался полностью, не учитывалось ни семейное положение, ни наличие грудных детей. Тюменский хлеб урожая 1920 г., отличавшийся невысоким качеством, зачастую ссыпался со снегом и льдом. У большинства крестьян зерно находилось в скирдах, особенно в красноармейских семьях – некому было обмолотить хлеб, мужское население несло службу в Красной Армии или выполняло трудовые повинности, особенно на заготовке топлива. На ссыпные пункты собирался весь имеющийся хлеб, в том числе семенной. На совещании продовольственных работников Петуховского района Ишимского уезда в декабре 1920 г. уполномоченный губпродкома С. Дадурин сделал заявление: «Мы даже сейчас не можем сказать с уверенностью, что хлеб уже не горит, так как проверить его при помощи щупа нет возможности, ибо щуп невозможно загнать даже на 3 аршина в глубину, потому что внизу хлеб смерзся». Не лучше обстояло и с другими продуктами, в частности, с мясом, пушниной[906].
Среднее крестьянство как основной слой сибирских крестьян являлось наиболее исправным плательщиком разверсток, у многих сыновья ушли в Красную Армию добровольцами. Оно несло на себе основной груз разверсток. На среднем крестьянстве больнее всего сказывались издержки военно—коммунистической продовольственной политики. Помимо многих видов разверсток, на среднем крестьянстве держались тяготы трудовых повинностей. Для выполнения трудповинностей, особенно гужевой, лесозаготовительной требовались крестьянские лошади, подводы, а также собственный фураж. По норме хлебофуражной продразверстки у крестьян оставался запас фуража лишь на содержание лошадей и для засева, на проведение лесозаготовок продорганами фуража на рабочих лошадей не оставлялось. В производящих уездах получался замкнутый круг: фураж для выполнения трудовой повинности не выдавался.
Чрезвычайный уполномоченный в Ишимском уезде В. Соколов без всякого основания проводил конфискации лошадей у крестьян—середняков, включая семьи красноармейцев, поскольку они в его глазах были кулаками. Нарсуды оказались завалены аналогичными заявлениями крестьян с жалобами на произвол представителей власти. Один из следователей информировал ишимских чекистов: «я не знаю, что делать …осаждает население подобными жалобами»[907]. В хозяйстве многодетного крестьянина—середняка Олькова из деревни Больше—Бокова Готопутовской волости (семеро детей, в том числе один в Красной Армии) конфисковали весь скот, хотя разверстка была выполнена, причем с ущербом для хозяйства. Грамотная соседка от имени Марфы Ольковой написала письмо ишимскому уездному продкомиссару: «Чем же должна существовать советская Россия в будущем, – спрашивала крестьянка продкомиссара, – если вы сейчас в корень разоряете среднее хозяйство, которое является оплотом республики?»[908]. При невыполнении разверстки к назначенному сроку на неплательщиков налагался двойной размер разверстки. Произвол продотрядов и продработников сопровождался применением оружия и поркой плетьми. Один из таких случаев был обжалован Больше—Ярковским сельским Советом Казанской волости Ишимского уезда – факт незаконных действиях начальника продотряда Гуляева и ишимского райпродкомиссара И. Гущина, применявших оружие и порку плетьми[909].
Примечательно заявление начальнику милиции Ишимского уезда из 5—го районного отдела милиции (конец декабря 1920 г.): «…творится что—то невероятное, чуть ли не хуже, чем Колчак и опричники Ивана Грозного… крестьянство преимущественно все, и среднее, и бедное, заявляет открыто, что это не советская власть и не власть трудящихся, а что—то иное, вроде колчаковщины, что бесспорно на руку буржуазии и ее прихвостням… приятно ли смотреть, что творят наши члены партии? Приятно ли слышать слова того гражданина, который недели две назад душой и телом был предан советской власти, который был накануне вступления в наши ком. ряды. В настоящий момент эти тов. нам говорят: тов. коммунист, что ты делаешь, берешь последнюю рубаху у крестьянина и т.д.? И в самом деле, присмотритесь, что творится: в зимнее время стригут овец, забирают последние валенки, рукавицы, обстригают шубы, конфискуют скот крестьянина, разувают детей—школьников, которые идут навстречу просвещения. Неужели так нужно? Если же так, то зачем же мы, коммунисты, говорили, что мы – защитники трудящихся? Зачем же мы говорили, что у нас нет насилия и т.д.? Как было приятно слушать, когда сказали крестьянину: вези, тов., свои излишки. И что же? Через две недели потянулись обозы, и за это время засыпали все амбары. Посмотрите, что делается. Теперь бедные и середняки—крестьяне смотрят на нас сквозь пальцы, жены красноармейцев плачут от непосильной разверстки, детям не в чем ходить в школу: их одежду отдали в разверстку. Посмотрим или послушаем, что на это скажут наши дорогие тов. красноармейцы, бьющиеся за наше светлое будущее, когда они услышат от своих родных, что у них забрали, конфисковали лошадей, коров и все прочее, оставили его семейство без хлеба и пытают холодом.. Тов., много фактов, что у семей красноармейцев забирают хлеб и пр. А если сказал слово против, то пожалуйте в холодный амбар…»[910].
Во всей губернии, по примеру Ишимского уезда, устанавливалась круговая порука сельских обществ: в случае обнаружения скрытого хлеба у одного члена общества проводилась конфискация его у всего общества, не считаясь ни с какими мерами. Один из характерных примеров наказания связан с провинившейся перед губпродкомом Юргинской волостью Ялуторовского уезда, для которой произвольно увеличили разверстку дополнительно на 50%[911]. Арестованные заложники освобождались только после выполнения разверстки всем обществом. В 8 волостях Ишимского уезда (Локтинской, Теплодубровской, Ларихинской, Казанской, Аромашевской, Ражевской, Усовской, Больше—Сорокинской) в декабре были арестованы все, кого отнесли к кулакам, в качестве заложников до выполнения всем уездом плана разверстки. Уполномоченный Ишимского уездного продкома А. Братков выпустил собственный циркуляр сельсоветам Локтинской волости с предупреждением: у граждан, не выполнивших разверстку, хлеб подлежит изъятию до единого зерна, а также конфискуется все имущество, как движимое, так и недвижимое; в случае восстаний деревни будут сжигаться[912]. Однако через несколько дней этот же уполномоченный издал еще более угрожающий приказ для населения Локтинской волости: «Приказываю весь хлеб, который причитается с вас по разверстке, в срок 60 часов с момента получения сего приказа свезти на ссыпной пункт в гор. Ишим. Если какое—либо общество не исполнит сего приказа в вышеуказанный срок, я с вооруженной силой – 200 чел. пехоты, 40 чел. кавалерии и четырьмя пулеметами – заберу весь хлеб до единого зерна у всех граждан общества, не оставлю ни на прокорм живым душам, ни на прокорм скотине, ни на посев. У тех граждан, которые будут агитировать против сдачи и вывоза хлеба, мною вооруженной силой будет забрано все имущество, дом будет спален, а гражданин, замеченный в вышеуказанном преступлении, будет расстрелян. Приказ считать первым и последним. Больше предупреждать не стану»[913].
Хлебофуражная разверстка в Ишимском уезде, основанная на насильственно—приказных методах, была выполнена 5 января 1921 г. На следующий день тюменский губпродкомиссар Инденбаум телеграфировал в Наркомпрод об ударном выполнении Тюменской губернией государственной разверстки хлеба и зернофуража на 102 процента (6600 тыс. пудов) 6 января в 2 часа дня. Разверстку масличных семян перевыполнили – 150 процентов. 130 наиболее отличившихся продработников губернии премировались костюмами[914]. Только тогда, когда государственная хлебная разверстка по губернии была фактически выполнена, губернские власти посчитали нужным одернуть ретивых продработников. 30 декабря 1920 г. Тюменский губисполком и губпродком издали два приказа. В одном из них указывалось на недопустимость перегибов в продработе, что «противоречит духу советской власти»: «некоторые продработники сочетают твердость продовольственной политики с грубым отношением к крестьянам, а также к партийным организациям; имели место случаи нанесения побоев гражданам… Также замечается бесцеремонное отношение к семьям красноармейцев, сыны которых защищают кровью советскую Россию. Произведенные конфискации и реквизиции стали применяться не как ударный принцип работы, а как система». В этой связи следовал приказ: не ослабляя «твердого курса» в проведении разверсток, при исполнении заданий губпродкома не допускать «всяких грубостей, ни в коем случае не допускать превышения власти», в частности, нанесения побоев, за что виновные подлежали жестокому наказанию. Предлагалось при проведении разверсток в селах обращать особое внимание на семьи красноармейцев. Конфискации, аресты требовалось осуществлять «не как систему, а как порядок, применяемый в самых исключительных случаях»[915]. Трудно представить возможность практической реализации данного приказа, в содержании которого столкнулось неразрешимое противоречие насильственной продовольственной политики, насаждаемой сверху, с требованием либерализации ее методов.
906
Там же. С. 69.
907
За Советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. С. 64.
908
Там же. С. 61.
909
Там же. С. 58.
910
Сибирская Вандея. Т. 2. С. 69—70.
911
За Советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. С. 105—106.
912
Там же. С. 49, 51, 53, 57, 59, 88—89, 90, 97; Сибирская Вандея. Т. 2. С. 70.
913
Сибирская Вандея. Т. 2. С. 74—75.
914
За Советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. С. 97, 100, 109.
915
Сибирская Вандея. Т. 2. С. 67.