Нечто из Рютте

– Чтоб вам всем пусто было!

– Чего разоралась-то? Скажи, что видела? – пытался говорить с ней Ёган.

– Что б ты поносом изошел, – завыла Хильда, надевая нижнюю юбку. – Ироды вы все, зачем добрым людям такое показывать?!

Не слушая ни уговоров, ни разговоров, кое-как одевшись, она кинулась прочь из покоев.

– Да, – сказал молодой монах задумчиво, – видно, что-то недоброе увидала сия женщина в шаре.

– Так в книге сказано, что шар для подлых баб, – заметил солдат.

– Видать, Брунька не то чтобы подлая, просто на передок слабая, а до денег жадная. А так-то она не злая, – резонно рассуждал Ёган. – Да и нет худа без добра.

– И в чем тут добро? – удивился монах.

– Так убежала, а денег не взяла. Деньга при нас осталась.

– Так остынет и вернется за ними, – сказал Волков. Подбросил шар на руке и добавил: – Что ж за чертовщина в шаре этом?

– Нет добра в шаре этом, господин, – сказал монах, – лучше бы разбить его.

– Тогда уж лучше продать, – произнес Ёган.

– Пока ни бить его, ни продавать не буду, нужно найти вурдалака – может, шар поможет. А ты, монах, иди пока в трактир, посиди еще два дня, а там, может, управляющий тебе замену найдет.

– Да, господин, – невесело сказал монах и стал собираться.

– И думай, как нам вурдалака сыскать.

– Буду думать, – обещал монах.

Глава двадцать первая

Только Волков вышел во двор, как увидел господ аудиторов и, хромая, направился к ним здороваться. Они раскланялись, и старший из аудиторов, магистр Кранц, сказал:

– Поздравляю вас с очередным успехом, господин коннетабль. Да, да, с очередным успехом. Мы все вами восхищены.

– Вы о чем? – спросил солдат.

– Ну как же, вы опять поймали вурдалака, мы ходили смотреть. Ужасное существо.

– К сожалению, господа, это не вурдалак. Это всего-навсего девурер кадаверум, трупоед. Или сервус мортус.

– То есть это всего-навсего слуга? Значит, нужно искать господина? – спросил тощий Деркшнайдер, понимающе морща лоб.

– Да, мне еще надо найти самого гул магистра, или, как изволил выразиться господин Кранц, вурдалака.

– Тем не менее то, что вы сделали, это уже подвиг, – продолжал старшина аудиторов. – Я пренепременно сообщу о вашем подвиге в своем отчете.

– В отчете? И перед кем же вы отчитываетесь? – спросил солдат.

– Перед канцлером его высочества принца Карла, господином Нойбертом. По закону мы обязаны после аудита составлять для него отчет. К тому же я знаю самого герцога и не премину упомянуть вас в личной беседе с ним.

– Вы знаете и герцога? – удивился коннетабль.

– Конечно, мы все знаем нашего курфюрста и иногда встречаемся с ним, да хранит Господь нашего Карла Оттона Четвертого, курфюрста Ребенрее.

– Аудит всех его поместий, а у него их немало, делаем для него мы, – похвастался Деркшнайдер.

– Что ж, я буду вам очень признателен, – сказал солдат, а сам подумал:

«Герцог уж точно будет чертовски вам признателен за упоминание обо мне после того, как я прикончил его миньона-дуэлянта».

– Но мы же пришли сказать вам, – продолжал не без самодовольства Кранц, – что наша работа закончена. Мы сделали все на совесть и готовы зачитать отчет.

– Сейчас? – удивился Волков. – Господа, солнце только встало, а барон еще нет.

– Мы прекрасно это понимаем, мы готовы ждать.

– А нужно ли мне привести на слушание управляющего Соллона?

– Безусловно, мы обвиним его в подлости. Мы считаем, что он вор, – сказал Деркшнайдер.

– А нужен ли нам будет ландфогт?

– Нет, земельный судья нам не понадобится, – произнес Деркшнайдер. – Соллон служил барону, а значит, находится в его юрисдикции.

– То есть сегодня барон сможет вынести приговор управляющему?

– Мы на это надеемся, тем более что мы хотим сегодня же покинуть ваши гостеприимные места, – говорил Кранц.

– Что ж, давайте сделаем так, чтобы наши желания сегодня же сбылись, – отвечал солдат.

В главном зале замка были зажжены десятки свечей и ламп, от привычного мрака и следа не осталось. Огромный стол застелили сукном. Барон, баронесса и даже маленький сын барона сидели с одной стороны стола, а по бокам от них – господа аудиторы. Тут же было кресло и для коннетабля, но он, несмотря на боль в ноге, стоял за креслом барона.

У входа в зал было позволено стоять старостам деревень и лучшим из мужиков с их женами. Также без спроса в зал пролезла придворная челядь, и даже кто-то из мастеровых, что жили в Рютте, узнав о суде, пришел посмотреть. Для всех этих черных людей постелили на пол рогожу, и стражники зорко следили, чтобы черный люд с рогожи не сходил. А напротив стола, за которым восседали барон и прочие господа, стояла лавка, на которой сидели Эммануэль Соллон и староста из Малой Рютте. Теперь Соллон совсем не напомнил того управляющего, которого некогда боялись все мужики: и крепостные, и свободные. Его дорогая когда-то одежда была драная и замызганная, сам он сильно похудел и зарос. Мужики с удовольствием глядели на падение этого грозного человека. Они считали, и не без основания, Соллона главным кровопийцей. Именно он гнал их на ненавистную барщину. Именно этот грязный человек считал им оброк, брал выход за зиму и драл проценты за все долги. Именно он, а не барон, которого они видели нечасто, был их главным врагом. Мужики и бабы, стоящие на входе в зал, не скрывали своей радости.

Магистр Кранц, дородный мужчина с красивой бородой, встал и, чуть повернувшись к барону, произнес с поклоном:

– Соблаговолит ли господин барон выслушать наш доклад?

Барон милостиво кивнул, и тогда по левую руку от него встал бухгалтер Виллим. Он взял в руки бумаги и начал читать. Читал он громко, четко выговаривая каждое слово:

– Итак, согласно договору между господином Карлом Фердинандом Тиллем, бароном фон Рютте, и аудиторской комиссией в лице магистра Кранца, нотариуса Деркшнайдера, бухгалтера доктора Виллима, мы, вышеперечисленные, провели аудит имения и установили, что пахотной земли доброй имеется… – Он говорил громко, четко и монотонно, но понимать его было непросто. – А недоброй земли имеется в имении…

«Барон так долго не продержится, – думал солдат, глядя на кипу бумаг в руках бухгалтера, – заснет, хоть и трезвый».

– Также пастбищ… – продолжал Виллим.

«Да и мальчишка столько не высидит».

– …и лугов под сенокос, и добрых опушек под сенокос, и полян под сенокос…

«Да и я не простою столько с больной ногой».

– …и сто шестьдесят три двора, включая мельницы, водную и ветряную. Из них сто двадцать один двор мужиков в крепости и сорок два двора мужиков свободных. А из всех дворов только тридцать один двор имеет лошадь, а остальные все мужики безлошадны, а волов не имеет никто.

– Матушка, – зашептал маленький барон, – а можно мне уйти?

– Нет, вам нужно слушать, – твердо сказала баронесса, – учитесь и запоминайте.

Мальчишка свис с кресла, болтал ногами, разглядывал мусор на полу и не унимался, канючил. Глядел на Волкова и шептал:

– Коннетабль, скажите матушке, что мне можно уйти. Не хочу про мужиков и коров слушать.

Коннетабль его прекрасно понимал, но улыбнулся и сказал:

– Нет, господин барон, вы обязаны остаться. Сейчас будут судить человека, и вам как будущему сеньору нужно знать, как проходит суд.

– …а мужиков, что плуг имеют, – девять, а плуг с отвалом всего двое, – бубнил Виллим, – остальные либо берут плуг в пользование, либо пашут сохой.

– Значит, нельзя уйти? – не унимался мальчик. – Мне надоело!

– Нет. Представьте, что вы воин и стоите в строю перед сражением. Стоять приходится долго, и в холод, и на солнце, но надо стоять и терпеть. Вы ж не попросите разрешение у командира выйти из строя, потому что вам надоело?

Баронесса с благодарностью поглядела на коннетабля.

– А зачем ждать, чего ждать в строю? – спрашивал молодой барон.

– Все ждут приказа командира.

– Не люблю ждать.