Нечто из Рютте

– А что же вы выбираете? – спросил Кранкль.

– Наверное, едкие остроты, – заметил фон Фальц, – в этом он большой мастер.

– Я выбираю арбалет.

– Что? Арбалет? – скривился фон Фальц.

– Арбалет? – переспросил фон Плезендорф. И презрительно фыркнул: – Арбалет – оружие черни.

– А я не из благородных. Как раз мое оружие.

– А говорили, что вы служили в гвардии де Приньи, – сказал Кранкль.

– Да, но попал я туда не по происхождению.

– Все равно арбалет оружие трусов, – сказал фон Плезендорф.

– Да? А вот в гвардии де Приньи трусом бы посчитали того, кто вызывает на поединок хромого и почти однорукого, – сьязвил солдат. – Не говорите, что вы не знали о том, что я не владею левой рукой. Или что я хром. – Волков засмеялся. – Вижу, что знали. И тем не менее храбрец Кранкль вызвал меня на дуэль. А когда мой выбор оружия хоть чуть-чуть уравновешивает шансы, у вас, господа храбрецы, стали кислые лица.

– К дьяволу, – сказал Кранкль, – хватит болтать, коннетабль, арбалет так арбалет. И давайте покончим с этим, мы еще не обедали.

Все было решено. Волков, да и все остальные сразу успокоились. Все поняли, что большой драки не будет, будут биться лучшие. Из рыцарей это был Кранкль, из людей барона – коннетабль.

Стражники, сержант и Ёган с удивлением наблюдали, как общались рыцари и коннетабль. Они были в недоумении, как эти люди, господа, сидящие на лошадях и вооруженные, собираясь сойтись в смертельном поединке, между тем были вежливы, говорили, не повышая голоса, не пытались оскорблять друг друга и даже шутили и улыбались. Как будто договаривались о совместном ужине.

– Если вы не возражаете, стрелять будем на пятидесяти шагах, – говорил Волков Кранклю.

– Нет, не возражаю. Как вам будет угодно, – ответил тот.

– Арбалет один, стрелять будем по очереди.

– Значит, жребий? – спросил Кранкль.

– Жребий, – ответил солдат.

Улыбчивый фон Фальц достал золотую крону, повертел ею и спросил у солдата:

– Герб или голова?

– Голова, – ответил тот.

Большим пальцем фон Фальц подкинул монету вверх. Крона крутилась в воздухе, и все присутствующие, за исключением Кранкля, глядели на нее. Рыцарь отрешенно смотрел вдаль, как будто все происходящее его совсем не касалось. Монета была поймана фон Фальцем на внешнюю сторону левой руки и накрыта правой. Волков и Кранкль молчали, ждали.

– Фон Фальц, какого черта, открывайте, – спешил молодой фон Плезендорф.

Фон Фальц убрал руку. Волков глянул на монету: он проиграл, на руке рыцаря блестел золотом герб славного города на востоке. Фон Фальц показал солдату другую сторону монеты, где был изображен профиль бургомистра. И сказал:

– Как всегда, Кранклю везет, он будет стрелять первым.

– Хорошо, – сказал Волков, хотя ничего хорошего в этом не имелось: он был уверен, что любой из этих господ неплохо стреляет. А Кранкль, наверное, лучший из них. – Отсчитай пятьдесят шагов, – сказал Волков стражнику, – и не мелочись.

– Кстати, коннетабль, хотел вас спросить, – произнес Кранкль, – а где у вас тут можно поесть, есть ли где нормальное вино?

– Господа, если бы я хотел вас отравить, я бы посоветовал харчевню в Малой Рютте, – ответил солдат.

Рыцари засмеялись, а стражники, сержант и Ёган смотрели на это с непониманием. Как могли шутить и смеяться люди, которые собирались друг друга убить? Солдат продолжал:

– В Рютте можно поесть, если очень голоден. Честно говоря, в здешних местах нет хорошей кухни, даже у барона кухня будет недостаточно изысканна для вас.

– Вы, к сожалению, правы, коннетабль, – заметил фон Фальц. – Местные рыцари – ужасная деревенщина.

– Господа, а вы помните вино, которым нас угощали вчера? – вставил фон Плезендорф.

Рыцари стали кривиться и смеяться.

– Только кухню фрау Анны можно считать достойной, но она живет далеко, почти у монастыря, – порекомендовал Волков.

Солдат шутил и вел беседы, хотя ему было не до этого. Он смотрел на Кранкля и думал о нем. Тот осставался холоден и спокоен, улыбался и говорил, но был сосредоточен. Он являлся самым серьезным противником из всех, с кем солдату приходилось сталкиваться. Конечно, он умел стрелять. Единственное, что Волкову было неизвестно о Кранкле, так это то, насколько он самонадеян. Будет ли он пристреливаться или выстрелит без подготовки.

– Кстати, коннетабль, а вы будете в кольчуге? – спросил фон Плезендорф.

– Если кавалер Кранкль изволит, мы можем раздеться до рубах, – предложил солдат.

– Нет необходимости, – ответил Кранкль.

Теперь солдат не сомневался, что под камзолом и воротником из кружев прячются кираса и горжет из доброй каленой стали, которые с пятидесяти шагов не возьмет ни один арбалет.

– Коннетабль, надеюсь, вы не против, если я сделаю два-три выстрела, прежде чем мы приступим, чтобы познакомиться с оружием, – сказал Кранкль.

Нет, никаких поблажек, никакого снисхождения, никакой расслабленности. Кранкль не собирался давать Волкову ни единого шанса.

– Конечно, не против, – отвечал солдат, все понимая. – Ёган, отдай кавалеру арбалет.

Ёган передал оружие, и кавалеры поехали туда, где стоял отсчитавший пятьдесят шагов стражник.

– Господин… – начал Ёган, – так это… он вас убьет.

Он видел, как солдат слез с коня и стал на открытом месте.

– И что, может, ты встанешь, за меня постоишь, ты ж хотел быть воином, – спросил его Волков.

Ёган удивленно глядел на господина, не понимая, как ему в голову пришла такая мысль.

– Что, раздумал? – усмехнулся солдат.

У Ёгана наконец созрел план, занимать место Волкова ему не хотелось, потому он предложил:

– А сядем-ка на коней и поедем прочь, объедем замок, заедем в него да запрем ворота. Там они нас нипочем не достанут, там и барон за нас заступится.

– Заткнись, дурень! – рыкнул Волков. – Отведи лучше коня подальше, и вы тоже отойдите.

«Черта с два, кольчуга не выдержит, будь она хоть трижды ламбрийская, а вот его каленая кираса выдержит», – думал он.

Человек на расстоянии пятидесяти шагов выглядит не больше фаланги пальца. Казалось, попробуй попади, но для опытного стрелка это весьма реально, а Кранкль делал выстрел за выстрелом в дерево, что росло у дороги, и не промахивался. Два других кавалера стояли вместе с ним – видимо, давали советы и деловито обсуждали арбалет и выстрелы, сам же Кранкль был спокоен, он собирался сегодня кого-то убить. Наконец он натянул тетиву, уложил болт, подошел к стражнику и крикнул:

– Вы готовы, коннетабль?

– Делайте свой выстрел, Кранкль! – крикнул Волков и приготовился.

Все, что он мог теперь, так это сложить руки на груди. Он даже не молился, не смотрел по сторонам. Он смотрел только на Кранкля.

Может быть, в лицо своему убийце. К нему снова пришло подзабытое уже чувство войны. Чувство стояния в строю, когда вот-вот люди справа и слева от тебя заорут, загремят латами и оружием и двинутся вперед, и, несмотря на все твое желание выйти из строя и уйти, ты двинешься вместе с ними, вместе с ними будешь подбадривать себя криками и глядеть, как к тебе приближаются те, другие, такие же, как ты, только с противоположной стороны. Это было солдатское чувство фатализма, безысходности.

Он не видел ничего вокруг, не видел, как из деревни бегут зеваки, как на стене замка, казалось, собралась вся дворня. Он не видел, что там же на стене, чуть дальше от дворовых, стоят одна прекрасная дама и ее неприятная служанка. Он видел только Кранкля, который уже поднимал арбалет и кричал:

– Вы мне нравитесь, коннетабль, но удачи я вам не пожелаю.

– Вы мне тоже нравитесь, кавалер! – крикнул солдат и тихо добавил: – И будьте вы прокляты.

И тут он увидел, как из ворот замка выбежал барон, именно выбежал, не выехал. Он бежал к Кранклю настолько быстро, насколько мог, но тот его не видел, стоя спиной и целясь. Солдат очень надеялся, что барон добежит и успеет его остановить. Барон уже был близко, и тут Волков получил удар. Сначала ему показалось, что ударили палкой, не больно. Солдат опустил глаза и увидел, как по почти черному древку болта побежала, извиваясь, тонкая, вишневого цвета, струйка крови. И добежав до конца, стала капать на сапог. Конечно, болт пробил кольчугу и вошел в левую, и без того больную ногу на ладонь выше колена. И тут пришла боль, такой боли он не чувствовал давно. Словно молния, она прошила его от ноги до макушки, солдата аж передернуло от нее. Он даже качнулся.