Нечто из Рютте

– Ну что тебе? – Солдат удивился, раньше кухарка никогда к нему не обращалась, и ему казалось, что она его побаивается.

– Говорят, управляющий сбег!

– Сбег, сбег, иди, займись своим делом.

– А я про что? Я про свое, у меня муки только на сегодня.

– Чего? – не понял Волков.

– Муки только на сегодня, завтра опару ставить не из чего.

– Ну а я-то тут при чем?

– А кто ж при чем? Соллона-то нету, а за мукой ехать нужно.

– Так отправь кого-нибудь, – легко решил вопрос солдат.

– Да как же я отправлю, когда я конюху-то не начальник.

– Ёган, – заорал Волков багровея, – скажи конюху, чтобы отправил кого-нибудь к мельнику за мукой!

– Ага, – сказал Ёган и пошел к конюшне.

– Вот спасибо вам, господин коннетабль, – сказала толстуха и пошла к себе.

Не успел солдат сделать и трех шагов, как его снова окликнули, на этот раз Ёган:

– Господин, а конюх спрашивает, какой воз запрягать, большой или малый?

– Да большой… Не знаю я, на каком за мукой ездят, пусть малый запрягает.

– Ага, – понял Ёган. Не успел солдат сделать и пяти шагов, как слуга опять заорал: – А конюх тут спрашивает, денег вознице кто даст, чтобы за муку заплатить?

– Да разберись уже сам, – заорал Волков почти в бешенстве, – что ж за осел!

– Скажу тогда, чтобы в долг просил, – сказал Ёган.

Солдат не ответил, он уже поднимался по лестнице в покои в самом недобром расположении духа.

В зале было темно, тихо и сыро. В камине тлела пара головешек, на столе горела одна свеча. Обычно барон первым приветствовал Волкова, сейчас же он только глянул на него и уставился в камин. Солдат подошел и молча сел рядом с ним, посидел и сказал:

– Соллон сбежал.

Барон то ли не расслышал, то ли не отреагировал.

«К дьяволу все, – вдруг подумал солдат. – Какого черта я тут надрываюсь, рискую жизнью, получаю раны, а этот барин на меня и смотреть не хочет, и за что мне все это? За семь золотых монет, которых, может, и не будет? За кавалерство, которое мне, может, и не дадут? Скажу-ка Ёгану запрячь телегу, сложу вещички, а к утру буду уже в городе, а аудиторам отдам доверенность на продажу дома Соллона. И все, больше я тут ничего никому не должен».

Простые решения обычно самые верные.

Он встал, достал из кошеля бумаги, отложил доверенность на дом, а расписки кинул на стол рядом с кривым кубком барона.

– Что это? – спросил барон, глядя на бумаги.

– Это вас порадует, – ответил Волков и пошел к выходу.

– Стойте, Фолькоф! – крикнул барон.

Солдат остановился и повернулся к нему.

– Вы на меня злитесь?

Коннетабль промолчал.

– Я знаю, злитесь. Я знал, что вы будете злиться, когда отдавал приказ освободить эту чертову бабу.

– Я не злюсь, – начал было Волков.

– Да подождите вы! – закричал барон и вскочил. – Вы ничего не знаете! Ничего! Вы не знаете, что может делать моя дочь! Как она может себя вести!

– Уж я-то не знаю? Знаю, знаком с вашей дочерью не понаслышке.

– Нет, не знаете. Шесть или семь лет назад… Да нет, восемь… Да, восемь лет назад, когда к ней сватался очень знатный человек… Вы знаете, она уже в свои пятнадцать лет была красавицей. Так вот, она забежала на башню, стала на край, понимаете, совсем на край, и потребовала, чтобы он уехал. При этом все время оскорбляла его, жениха, злыми словами. Откуда она их только знала? Даже обещала его отравить и требовала, чтобы он уехал. – Барон говорил торопливо и сбивчиво. – Понимаете? Я не мог к ней подойти, никто не мог к ней подойти, она стояла там долго, пока жених не выехал из ворот. А после этого ее мать стала хворать сердцем. Это и понятно, для нас это был большой позор. Она перестала с нами общаться. Общалась только с братом и этой мерзкой тварью – своей служанкой и переехала жить в донжон. Я ничего не мог с этим поделать. А она с каждым годом становится все злее и злее. Как только я прошу о чем-то, что ей не нравится, – она начинает меня люто ненавидеть. Ненавидеть, Яро! Все утро она визжала здесь, в зале, она требовала выгнать вас, а когда моя жена попыталась ее успокоить – она стала ей угрожать. Понимаете, Фолькоф? Угрожать моей жене в моем доме.

Солдат подошел к столу и сел рядом с бароном.

– Я ничего не могу с ней поделать, – продолжал фон Рютте. – Вы знаете, сколько женихов приезжало к ней свататься? Дюжина, а может, и полторы. И все уезжали в ярости – она всех оскорбляла, а я был вынужден извиняться, извиняться и извинятся. И вдруг появляетесь вы. Настоящий человек. Я бы сказал, человек из железа. Вы знаете, что все мои болваны-стражники от вас в восторге? Даже сержант вами восхищается, а уж он не тот, кто расточает похвалы. Все видят, что вы непреклонны и бесстрашны. Вы с одной рукой вышли на дуэль с одним из лучших молодых фехтовальщиков графства.

– Я и не знал, что он лучший. Я думал, что он просто наглый сопляк.

– Да какая разница? Какой бы он ни был. Вы ввязались в драку за неизвестную вам женщину, то есть непонятно за что. Раньше я надеялся, что вы справитесь, а сейчас я в этом уверен.

– Справлюсь? С чем? – с подозрением спросил Волков. Ему очень не нравился этот разговор.

– Сейчас я вам объясню, только вы сразу не отказывайтесь, слышите, подумайте сначала, – вдруг сказал барон. – Я долго думал и решил. Я отдам вам мою дочь в жены. Вы тот, кто с ней справится.

Солдат открыл рот, но барон не дал ему ничего сказать:

– Подождите, не говорите ничего, пока не дослушаете.

Солдат закрыл рот. Вздохнул. Он никак не ожидал такого предложения.

– Я отдам вам ее в жены, даже если придется тащить ее в церковь за волосы. И она будет вашей, даже если ее придется привязывать к брачному ложу. Подождите! Не перебивайте меня. Вы сейчас сидите и думаете, на кой черт вам эта ведьма, а я скажу, на кой черт. Потому что за этой ведьмой я дам в приданое Малую Рютте и весь клин земли от Малой Рютте до реки. И вверх по реке до земли фрау Анны. Поверьте, это добрая земля, а у реки лучшие заливные луга в графстве. Все, что у реки, – это отличный выпас. А все, что ближе к землям фрау Анны, – добрый лес. Сейчас там, конечно, болото, но дожди же когда-нибудь прекратятся. А Малая Рютте, между прочим, это двадцать дворов крепостных и еще десяток дворов вольных. И все это будет ваше.

Солдат сидел огорошенный, не зная, что сказать. Он даже не знал: верить ли во все это или пошутить в ответ на предложение барона.

– Когда получите рыцарское достоинство, – продолжал барон, – я отдам вам дочь и с ней землю.

Волков все еще не верил своим ушам, потому что все это не укладывалось у него в голове. Потому что быть такого не могло! Никогда и нигде не отдают бароны своих дочерей за простолюдинов. Тем более давая за них в приданое мужиков и земли.

– Что вы молчите? – спросил барон. – Думаете, не отравит ли она вас после свадьбы?

– Мне надо подумать, – наконец произнес Волков, так как думал-то он как раз не об этом.

– Я знал, что вы так скажете. Вы всегда думаете, прежде чем ответить, вы умный. А что это за бумаги? – Он взял кипу бумаг и стал читать.

Читал он с трудом, но с каждым прочитанным словом его лицо менялось. Наконец он взглянул на солдата.

– Где вы это взяли?

– Забрал у трактирщика, тот выкупил эти расписки у Соллона, но по дурости своей при свидетелях ляпнул, что Соллон дал ему их на хранение. Так что они ваши.

– Надо посчитать, сколько здесь, – оживился барон.

– Здесь бумаг на сто шестьдесят один талер. Это все ваши долги?

– Не знаю, – сказал барон с радостью. – Надеюсь, что так.

– Как не знаете? – удивился Волков.

– Так и не знаю. Делами занимался Соллон, он работал на меня долгие годы. Был нам как член семьи.

– Он обворовывал вас. И, судя по всему, не очень мелочился. – Солдат встал.

Барон тоже встал, подошел к камину и швырнул пачку бумаг на тлеющие угли.

– Кто ж мог знать, что он такой, – произнес он и вздохнул.

«Любой, у кого есть мозги, мог знать, что он такой», – подумал солдат.