Нечто из Рютте

– Похороните его, Фолькоф, – и, чуть помедлив и осознав, что на кладбище это невозможно, добавил: – Найдите ему место. Хорошее место.

– Я все сделаю, господин барон, – чуть рассеянно произнес солдат.

– Вы молодец, Фолькоф, – сказал барон. – Вы настоящий рыцарь. Я рад, что встретил вас.

И пошел к себе в покои, а все еще растерянный Волков остался стоять возле телеги, ничего не понимая. И тут до солдата дошло. Он вдруг подумал, что не только госпожа Хедвига знала о своем братце, но, возможно, и барон знал о своем сыне. Волков готов был биться о заклад, что барона не удивил убитый вурдалак. Солдата это почему-то стало сильно злить. Он захотел сказать пару слов барону, а тот уже ушел, и дальше стоять во дворе коннетабль не мог, ломило ногу.

Непривычно было просыпаться от того, что в окно светит солнце. Оно встало уже давно, а солдат все еще валялся в постели, не спеша вылезать из перин. По сути, дел для него больше и не было. Вурдалака похоронили за околицей с мечом и доспехом, со всеми рыцарскими почестями. Крест на его могиле поп ставить не велел. Крутец пообещал привезти на могилу большой камень, а барон даже не пришел на похороны сына. Наверное, он его уже давно похоронил. А Волкова, валявшегося в перинах, посетило чувство, которое он давно не испытывал. Это было чувство мира. Чувство отсутствия войны, когда измотанный бесконечными стычками солдат вдруг понимал, что ему больше ничто не угрожает, враг повержен и теперь можно отдыхать в приятном ожидании своей доли добычи, при этом у него, если не вставать с кровати, ничего не болит.

Ёган принес ведро теплой воды, и только тогда Волков выполз из постели. С удовольствием помылся, надел чистую одежду и, не замечая слабой боли в ноге, спустился во двор, где увидел Агнес. Она издали ему поклонилась:

– Доброго утра вам, господин.

– Здравствуй, здравствуй, тебя кормили?

– Да, господин. Управляющий велел давать мне еду, пока не откроется новый трактир.

– Хорошо, – сказал солдат, но видя, что девочка продолжает идти за ним, спросил: – Что еще?

– Хотела узнать, не надо ли чего? Может, нога болит? Могу боль зашептать.

Солдат остановился, пристально посмотрел на нее:

– А кто тебя этому научил?

– Бабка моя. Всегда, когда кто-то из детей убьется, она и кровь, и боль заговаривала.

– Да? А что ты взамен хочешь?

Девочка молчала, смотрела на него. И он сказал:

– Забудь про шар. Это сатанинский глаз. Монах в книге прочел, что он пьет жизнь из тех, кто в него глядит. Я его разобью.

– Не бейте его, господин. Коли нельзя в него глядеть, я и не буду. А коли понадобится – я в него гляну и все увижу, пусть цел будет.

– Иди, – сухо сказал солдат.

Она поклонилась, а он пошел завтракать в донжон. А после завтрака велел седлать коня, а потом поехал с Ёганом в Малую Рютте, смотреть то, что уже считал своим.

Они ездили весь день, инспектируя поля, хлипкие хаты мужиков, кое-какой лес, и заодно нашли хорошее место. Это был небольшой холм, что лежал между деревней и рекой. Ёгану, болтавшему без умолку о хороших и плохих сторонах Малой Рютте, он ничего не сказал, но именно на этом месте он решил построить дом. На замок, конечно, денег у него не было, даже самый маленький замок стоил бы пару тысяч талеров. А вот добрый двор с большими хлевом, амбаром, а главное – с большой конюшней он готов был ставить. Место оказалось удачное. И Малую Рютте, и реку, и дорогу на монастырь прекрасно видно. Ему все очень нравилось, оставалось дело за малым – нужно жениться на госпоже Хедвиге. Да, она была дикая, как волчица, но ему настолько нравилось приданое, что он женился бы на волчице. Тем более если волчица настолько прекрасна. Солдат собирался привести ее в свой дом хоть в мешке, хоть в корзине, хоть в цепях. И тут он неожиданно понял, что у него нет прислуги для дома. Один Ёган не смог бы уследить за тем хозяйством, что он собирался завести. Для большого хозяйства нужны умные и опытные слуги.

Волков поехал в замок, размышляя о многих вопросах, о которых думают рачительные господа. И во дворе замка он опять увидел Агнес. Она болтала с дворовой девочкой, что была при коровнике. Солдат позвал ее и, войдя в донжон, подвел Агнес к управляющему Крутецу.

– Господин управляющий, эта девица будет мне надобна.

– Хорошо, велю кормить ее, – сразу сказал управляющий.

– Того мне мало. Прошу пошить ей два новых платья. Одно простое и крепкое, второе доброе, как для госпожи. И нижние платья чтобы были. И все, что нужно там для девицы. И обувь.

– Деревянную? – спросил Крутец.

Он не был ни удивлен, ни обескуражен: раз коннетабль просит, значит, так надо. Любое пожелание коннетабля и для всех окружающих, и для управляющего тоже было законом.

– И деревянную, и добрую кожаную. Такую, как носит служанка госпожи.

– Хорошо, господин коннетабль, – сказал управляющий.

И тут солдат произнес фразу, которая удивила всех присутствующих в донжоне, всех без исключения, и Крутеца тоже:

– Монах, научи ее грамоте.

– Ее грамоте? – удивился монах.

– Да, псалмы она запоминает. Может, и грамоту осилит. И счету научи. Она хвалилась, что умная. Может, оно и так.

– Хорошо, господин, – сказал брат Ипполит.

– Сегодня начни, – солдат подтолкнул к монаху девочку.

– Хорошо, господин, – повторил монах все еще удивленно.

А Волков полез в кошель и достал оттуда пригоршню меди, кинул ее на стол:

– Купи себе гребень, чепец, мыло и что там еще вам нужно и помойся вся, а волосы особенно, больше грязная не ходи. Не терплю грязь.

Девочка с открытым ртом сгребла пригоршню меди со стола, от удивления и растерянности она даже не поблагодарила его. Солдат повернулся и, хромая, пошел к барону. Только во дворе девочка догнала его, схватила правую руку, поцеловала и произнесла:

– Спасибо вам, вы господин мой!

– Запомни то, что ты сейчас сказала, – ответил Волков.

Следующим утром он надел лучшую свою одежду, новые сапоги, самую дорогую ламбрийскую кольчугу и, позвав с собой сержанта и управляющего, поднялся к барону. Тот был удивлен появлением главных своих людей в столь ранний час, но принял их. Волков вышел вперед, встал в трех шагах от кресла барона и начал с поклоном:

– Господин наш Карл Фердинанд Тилль барон фон Рютте, при сержанте вашем и вашем управляющем я, Яро Фолькоф, ваш коннетабль и отставной корпорал и правофланговый гвардии, охрана штандарта герцога де Приньи, спрашиваю вас: готовы ли вы отдать мне в жены вашу дочь Хедвигу Тилль в награду за дела мои в земле вашей?

Барон смотрел на солдата с неприязнью, что было для того неожиданностью, а потом произнес с раздражением:

– Фолькоф, какого дьявола, что за балаган?

Солдат чуть растерялся и, думая, как ответить, молчал, и сержант с управляющим молчали.

– Вам что, мало моего слова, – продолжал барон, – вы приволокли свидетелей? Я, по-вашему, купчишка, что ли? Вы бы еще нотариуса притащили!

– Все должно быть по правилам, – все еще неуверенно продолжал солдат, – просто я хотел знать, отдадите ли вы мне в жены Хедвигу Тилль, вашу дочь?

– Да. Говорил же это вам. Как только получите рыцарское достоинство – сразу назначим дату свадьбы.

– Господин мой, – продолжил Волков, он чувствовал себя неловко, но хотел довести дело до конца, – а дадите ли вы в приданое за дочерью своей деревню Малую Рютте и весь клин земли, лесов и лугов, что идет вдоль реки почти до монастыря?

– Да-да, – барон раздражался еще больше, отвечая так, будто хотел побыстрее закончить этот разговор, – все как обещал, и золото тоже.

– Благодарю вас, господин барон. – Солдат низко поклонился.

Они вышли на улицу, и Волков перевел дух, уж больно неприятным получился разговор. Он не мог понять перемены в настроении барона, а перемена несомненна была, и с того самого дня, как он привез труп сына барона в замок.

– Я не понял, – заговорил Крутец с заметным удивлением, – сеньор наш даст вам в приданое за дочерью лен? И останется вашим сеньором?