Нечто из Рютте

– Вроде нет.

– Ясно, иди. Ёган, монах, чего ждете, одежду и коня мне.

Соллон висел, как положено, выгнув шею и склонив голову набок. На другой стороне улицы еще дымились головешки бывшего трактира, да по ним ползали его толстые работницы, собирая то, что не сгорело. Но Волкова пожарище не интересовало, он разглядывал конец веревки, на которой висел Стефан.

– Срезана, – констатировал сержант.

– И часто у вас такое бывало? – спросил солдат.

– Первый раз вижу, чтобы висельников воровали. Правда, до вас мы людишек немного чтобы вешали-то. В основном кнутом да клеймом учили, а вешали нечасто. Одного-другого за год, но ни разу у нас их не воровали.

– И кто же мог это сделать? – задумчиво произнес солдат.

Ёган, Сыч, сержант и монах молчали.

– Ну! Есть мысли?

– Может, он… – сказал сержант.

– Кто? – спросил Ёган.

– Вурдалак, мы у него слуг-то переловили, вот он и взял колченогого, чтобы нового слугу себе сделать.

– А как он их делает? – спросил у сержанта Ёган.

– Сначала вроде как укусит, а кровь им пить самим не дает. Дает только трупы за собой доедать, – отвечал за сержанта монах, так как тот молчал, обдумывая ответ, – но это я так за книгой домысливаю, в книге про это ничего нет. Просто книга говорит, что обратил, и все.

– Трупы доедать, – Ёган поморщился и передернул плечами, – фу…

– Не брал его вурдалак, – сказал Волков, подумав, – он Соллона бы взял, а не этого плюгавого.

– Это значит, – продолжал тему вурдалака Ёган, – кровушку пить он им не дает, а дает после себя объедки догладать. Тот, значит, ему свежей человечины, он ему только объедки… Эх, и у мертвых, выходит, правды нет.

– А раз не вурдалак, то кто мертвяка снял? – спросил сержант.

Монах глянул на солдата, как будто искал разрешения, тот не заметил его взгляда, он думал, и тогда брат Ипполит произнес:

– Может, ведьма, если она еще жива, конечно.

– Так сдохла же она, – напомнил сержант.

– А девчонка Агнес, когда в шар глядела, сказала, что жива она, – ответил ему Ёган.

– Да, – подтвердил монах, – так и было, Агнес сказала, что ведьма шар вернуть хочет и сына. Вот сына и вернула.

– Ведьма? – не поверил сержант. – Да она ж хилая, попробуй сам, брат монах, висельника закоченелого с земли-то поднять.

– Сержант, – сказал Волков, – найди мне эту Агнес. Ко мне ее. Я в замке буду.

– Да, господин.

В донжоне, у самого входа, Волков увидел две большие бочки. Еще вчера их тут не было. Он заглянул в одну из них и узнал то, что увидел. Это был жир. Тот, что собирал Авенир бен Азар в своем трактире. И тут же рядом были сложены всякие нужные пожитки и посуда из трактира: чаны, сковороды, горшки, ножи. Пока Волков все это рассматривал, к нему подошел улыбающийся Сыч и поздоровался:

– Доброго вам утра, экслеленц!

– И тебе, – отвечал солдат.

– Ночью все сделал чисто, – не без гордости отчитывался Сыч. – Комар носа не подточит. Все ценное вывезли, только в конюшне осталось чутка, так дело уже к утру шло, не успевали. Постояльцы все целые, кони тоже, никто даже не угорел.

– Забыл, как тебя звать, Сыч?

– Матушка звала Фридрихом, да то когда было. Меня давно так не кличут, все Сыч да Сыч, я уж и привык.

– Ты молодец, Фридрих, а ты мылся, как я тебя просил?

– На Святом Писании могу побожиться, – поклялся он и посмотрел на Волкова честными глазами. – Вы сказали, экселенц, – я помылся.

Волков поглядел на него и не очень-то в это верил.

– Управляющий расплатился с тобой?

– Да, экселенц, деньгу уже получил.

– А где он сам?

– Так с мужиками поехал лес смотреть. У трактира оказался каменный фундамент. Немного леса хорошего, и трактир будет лучше старого.

– Ну что ж, Сыч, хорошо, – произнес Волков и обратился к Ёгану: – Крикни на кухню, пусть завтрак несут.

Он еще ел, когда сержант привел девочку. Агнес встала рядом с ним, чинно поклонилась и произнесла:

– Доброго дня вам, господин, да благословенны будьте.

– Здравствуй, здравствуй, наверное, знаешь, зачем я тебя позвал, – сказал солдат и протянул ей чашку молока.

Девочка опять поклонилась, беря чашку, и ответила:

– Знаю, господин. Хотите, чтоб я в шар поглядела.

– А может, знаешь, что я хочу узнать.

– Знаю, господин. Хотите знать, где ведьма, – сказав это, она быстро выпила молоко и поставила чашку на край стола.

Стояла, смотрела на него своими косыми глазками. Не боялась, не волновалась, она и вправду все знала, она и вправду была умной.

– Ты грамотная? – спросил солдат.

– Нет, господин.

– А откуда ж все псалмы знаешь?

– На все службы хожу, за отцом настоятелем повторяю. Министрант читает – я запоминаю.

– Ну хорошо, пошли в мою башню.

– Только давайте вдвоем пойдем.

– Почему?

– Не хочу заголяться перед другими мужиками, глазеют они.

– А я, по-твоему, не глазею?

– Нет, вы не такой, как они.

Они поднялись в башню, но солдат не отставал:

– А в чем же я не такой?

– Вам все равно, а холоп ваш таращится, а монах украдкой глядит, словно ворует. Вроде не смотрит, не смотрит, да и зыркнет.

– Ясно. А что ты в шаре видишь?

– Так я ж вам сказала, все, что вас касаемо, – говорю, а что не касаемо – шар говорить не велит.

– Не велит? – удивился солдат. – Как это он тебе не велит?

Агнес опять уставилась на него. Молчала с укором и ответила, как отрезала:

– А вот так. Не велит, и всё. Не знаю как.

У двери Волков остановился, скривился от боли.

– Что, нога болит? – спросила девочка.

– Заходи, не стой. – Солдат чуть толкнул ее в спину.

Едва переступив порог, Агнес сразу скинула платье, залезла на кровать, уселась так, чтобы грязными ногами не пачкать перину, и сказала:

– Я сейчас в шар погляжу, а потом вас полечу.

Солдат, тяжело хромая, достал из ларца шар и протянул ей его. Девочка схватила шар так, как голодный схватил бы кусок хлеба, и сразу, словно в омут, кинулась в него смотреть. И тут же заулыбалась. Смотрела она долго, долго и неотрывно. Только дышала часто, словно бежала куда-то, а потом ее начало вдруг потрясывать, передергивать, словно судорогами или как от озноба, но она продолжала улыбаться, только как-то уже вымученно, а трясло ее все сильнее. Солдат не выдержал и выхватил шар из ее рук, а Агнес повалилась на бок на кровать, зажмурилась крепко и закрыла лицо руками. И лежала так, а потом с трудом села, затем слезла с кровати на пол, присела и помочилась, не разжимая глаз. Волков ошарашенно глядел на нее и, видя, что она так и осталась сидеть, спросил:

– Эй, ты в своем уме-то?

– В своем, в своем, – холодно ответила Агнес, встала, покачиваясь, подошла, подняла платье, медленно надела его и снова зажмурила глаза. Стояла, терла их.

– Что с тобой? – спросил солдат.

– Ничего, – медленно ответила девочка. – Просто глаза ломит, аж темнеет в них.

– Ведьму видела?

– Ведьму видела.

– Где она?

– В лесу прячется, вам ее бояться нечего, она вас больше боится. Уходить отсюда хочет.

– Точно?

– Точно. Днем и ночью коршуна-ворона ждет. Говорит, что он силы большой. Она боится, что ее господин с коршуном-вороном не совладает.

– А что за господин у нее?

– Не знаю, но его она тоже боится. Она хочет в своей дом зайти, там у нее есть вещица нужная, а потом уйдет отсюда.

– А висельника она сняла?

– Она, она. С ней сынок ее. Мертвый, но с ней.

– Да как она снять-то его смогла? – не поверил солдат. – Может, кто помогал ей?

– Хватит уже спрашивать, устала я, – ответила девочка. – Полежать мне надо, глаза ломит.

– А пол вытереть не желаешь? А то после тебя как на конюшне.

– Потом вытру, потом, – пообещала Агнес.

– А ногу мне обещала полечить?

– Сказала же, потом! – раздраженно взвизгнула девочка.

– Иди спать в людскую, – произнес солдат и вытолкнул ее за дверь.