Леди-служанка

– Ну, судя по тому, как бегают твои глаза, дело все-таки есть. – Поднявшись, Макс открыл дверь. – Так что освободить свою жизнь от… Как ты это называешь? Благотворное невмешательство? Да, от этого самого, благотворного, тебе вряд ли удастся. Соболезную, друг мой!

– Оставь в покое это проклятое письмо, и пойдем, – отозвался Уолрейфен раздраженно. – На улицах вокруг Уайтхолла уже, наверное, собралась толпа – не протолкнешься.

– Да, и кто в этом виноват?

Предсказание Уолрейфена оправдалось: когда они добрались до Чаринг-Кросс, пришлось локтями прокладывать себе дорогу в толпе. Подошло время перерыва, и клерки в черных мундирах привычным потоком хлынули из Вестминстера в ближайшие кафе. В коридорах конторы Макса тоже было оживленно: сновали туда-сюда полицейские в синей униформе и высоких фуражках; лестничные пролеты были запружены разного рода служащими, в том числе и дамами.

Сквозь весь этот хаос, громко переговариваясь, друзья в конце концов добрались до кабинета Макса, но он оказался занятым. У окна стояли леди и джентльмен и наблюдали за суматохой внизу. На звук открывшейся двери леди обернулась, но Джайлз и без того знал, что это Сесилия, молодая вдова его отца, со своим вторым мужем Дэвидом, лордом Делакортом.

– Добрый день, Сесилия, Делакорт, – поклонился Уолрейфен. – Какая неожиданность!

– Привет, Джайлз, дорогой, – отозвалась леди Сесилия. – И Макс! Мы очень надеялись дождаться вас.

Сесилия подошла к Уолрейфену и уже подставила, как обычно, щеку для поцелуя, но он не успел: из-за юбок леди неожиданно выскочил маленький мальчик и, бросившись между ними, затараторил:

– Джайлз! Джайлз! Мы видели сержанта Сакса, и он разрешил мне надеть его фуражку! Вы с лордом Венденхаймом тоже будете участвовать в параде?

– Нет, Саймон, – подхватил ребенка на руки Уолрейфен, – но я собираюсь произнести очень скучную речь. Знаешь, я бы тоже хотел такой мундир, как у Сакса. Особенно мне нравятся большие медные пуговицы: прямо горят на солнце.

Мальчик засмеялся, а Делакорт, отходя от окна, пояснил:

– Сесилия и Саймон очень хотели посмотреть церемонию присяги новой лондонской полиции. Надеюсь, мы вам не помешали?

Он хотя и обращался к Венденхайму, но смотрел на Джайлза.

– Конечно, нет, – успокоил его Макс.

– Вот и замечательно. Если у джентльменов расписание и тексты речей на руках, может, мы отвезем вас в Блумсбери в нашем экипаже? Саймон, забирайся ко мне на плечи, и пойдемте вниз.

Мальчику не нужно было повторять дважды. Макс распахнул дверь, а Сесилия, улыбнувшись, взяла Уолрейфена под руку и тихонько сказала:

– Я так горжусь тобой, Джайлз, и чувствую себя любящей мачехой.

– Что вы такое говорите, Сесилия, – шепотом возразил Уолрейфен, пропустив всех вперед и глядя в ее добрые голубые глаза. – Какая вы мне мачеха? У вас теперь есть муж и дети.

– Но разве одно другому мешает? – удивленно взглянула на него Сесилия. – Я всегда заботилась о тебе. Нет, конечно, на роль матери я не претендую, но, может, как сестра…

Сесилия всегда себя так вела, как сестра, и это все, на что Джайлз мог рассчитывать теперь. В глазах церкви она была его матерью и, таким образом, не могла стать кем-то иным – именно этого добился его отец, женившись на ней, черт бы его побрал! А затем, словно этих мучений Джайлзу было мало, взял и скончался, а Делакорт, этот негодяй, недостойный целовать даже подол ее платья, ловко влез в ее жизнь. И вот что удивительно: он стал верным мужем и даже, как это ни странно, начал нравиться Джайлзу.

– Я старше вас, Сесилия, – напомнил Уолрейфен, пока они шли по лестнице. – Когда вы с отцом поженились, мне было двадцать три года, и я уже заседал в палате общин. Так что, по-моему, продолжать называть себя моей мачехой по меньшей мере нелепо.

– Бедный, бедный Джайлз! – Сесилия остановилась и, мило надув губки, с легкой усмешкой похлопала его по щеке. – Хочешь ты того или нет, но мы трое – часть твоей семьи, и раз уж мы заговорили об этом, скажи: как поживает Элиас?

– Сесилия, министерство внутренних дел не место для леди, – проигнорировав ее вопрос, заметил Уолрейфен. – Не лучше ли вам отправиться на Керзон-стрит, где вам и положено быть?

– Слишком уж ты суров, дорогой! – рассмеялась Сесилия. – Ну как я могла это пропустить? Пиль никогда бы не смог протолкнуть этот закон через парламент без твоего влияния и упорной работы Макса. Все так говорят.

Возразить на это было нечего, и до охраняемой трибуны для зрителей они шли молча, чтобы присоединиться к публике, приветствовавшей взмахами рук только что созданную столичную полицию, проходившую парадом в новой униформе. В развевающихся плащах и башнеобразных фуражках лондонские полицейские представляли собой незабываемое зрелище. Скучные речи быстро кончились, новые офицеры принесли присягу, и приветственные аплодисменты смолкли. Распрощавшись с семейством лорда Делакорта, друзья отправились пешком по Аппер-Гилфорд-стрит.

– Она редкая женщина, не правда ли? – заметил Макс, когда Сесилия помахала им вслед.

Некоторое время Уолрейфен хранил молчание, потому что не было таких слов, которые бы точно характеризовали эту леди, потом спросил:

– Если уж речь зашла о редких женщинах, то где твоя жена?

– Дома в Глостершире, где же еще? – буркнул почему-то недовольно Макс.

– А как ты, дружище? Поедешь к ней? Город ведь скоро опустеет – охотничий сезон.

На Рассел-сквер к ним подбежал мальчишка-газетчик, но Макс отмахнулся от него.

– Наверное, поеду. Обычно мы проводили зиму в Каталонии, но с появлением младенца… Нет.

– Ты мог бы остаться в городе с Пилем, – предложил Уолрейфен.

– Он, возможно, тоже поедет домой, – покачал головой Макс. – Его отец при смерти.

– О! Значит, скоро он станет сэром Робертом? Титул взамен любимого отца. Он, наверное, посчитает это не слишком большой удачей.

– Ты чувствовал то же, когда умер твой отец? – Макс с любопытством посмотрел на друга.

– Его смерть потрясла нас всех, – после долгого молчания ответил Уолрейфен, уставившись куда-то вдаль. – У него было великолепное здоровье.

– Дружище, ты не ответил на мой вопрос.

– Ты что, так и остаешься полицейским инспектором до конца своих дней? – пробормотал Уолрейфен. – Нет, Макс, ничего такого я не чувствовал, когда умер отец. Мы с ним никогда не были близки, несмотря на усилия Сесилии, а с ней вообще почти не говорили о его смерти. И, положа руку на сердце, не могу сказать, что был очень огорчен, узнав, что его не стало. Удивлен, потрясен – да, но чтобы горевать, испытывать боль… нет. Из-за этого ты станешь хуже думать обо мне?

– Нет, конечно, – тихо сказал Макс и, к удивлению Уолрейфена, дружески похлопал его по спине. – Как я могу плохо думать о тебе – ведь ты мой друг. Просто я считаю, тебе не стоит оставаться здесь, в городе, одному, как ты собираешься.

На мгновение Джайлз задумался над его словами, но, по правде говоря, ехать ему было некуда. Сесилия, конечно, приглашала его в имение Делакорта в Дербишире, но ему казалось не по-джентльменски воспользоваться гостеприимством человека, в жену которого влюблен. Конечно, он всегда мог поехать в Глостершир к Максу и Кэтрин и провести сезон охоты у них в имении – друг готов был пригласить его, – но теплые и такие домашние отношения, царившие в их разросшейся семье, всегда вызывали у него чувство необъяснимой неловкости, как будто он вмешивался во что-то очень личное. Значит, оставался только Кардоу с его проблемами…

– У меня очень много дел, – ответил наконец Уолрейфен. – Столько всего нужно успеть до возобновления работы парламента. Существует теневая поддержка этой новой ассоциации радикальных реформ, и Пиль не зря обеспокоен. Равенство – прекрасная идея, и я в принципе поддерживаю ее, но все может выйти из-под контроля.

– Мой отец тоже когда-то поддерживал радикальное движение, – сказал Макс, – но получил за это пулю в голову. Так что, Джайлз, будь осторожен, иначе и твои благородные стремления приведут к чему-нибудь подобному. А я и вовсе окажусь в дурацком положении, когда мне придется разбираться, кто это сделал: виги, тред-юнионы, сборище радикалов или твоя собственная треклятая партия.