Сложности

— Я восемнадцать лет кормила тебя, одевала и обеспечивала крышей над головой. Думаю, теперь ты должна помочь матери позаботиться о подобном.

— Мама, мне тридцать восемь. И если считать, как говоришь ты, то моя очередь истекла два года назад, — возразила я.

— Я бы согласилась с тобой, если бы ты кормила, одевала меня и обеспечивала крышей над головой. Но ты неправа — мне нужно лишь немножко.

Я вздохнула и, сидя в плетенном кресле на своем милом крыльце, посмотрела на тихую сонную улицу. Сонную, несмотря на то, что было лишь девять часов вечера.

Никакого шума. Ни звуков машин. Ни бурчания радио.

Тишина. Спокойствие. Лишь шум в моем ухе.

— Ты виделась с Энди в последнее время? — сменила я тему.

Мать замолчала.

Я обожала тишину, но сейчас причина ее мне не нравилась.

— Ты сказала, что переедешь в Глоссоп, поскольку сюда я перевезла Энди, — напомнила я ей. — Но насколько я знаю за все пять месяцев твоего проживания здесь, ты встречалась с Энди лишь раз.

— У меня куча дел, — ответила она.

— Это каких дел? — спросила я.

— Моих дел, которые тебя никак не касаются. Но они станут твоими заботами, когда мое кабельное отключат.

Однако сейчас после всех тех случаев, когда мне приходилось терпеть ее поведение, я действительно покончила с ней. Я сидела в своем красивом кресле на крыльце этой тихой улицы, и матери здесь быть не должно, но она была, поскольку следила за мной с того момента, как я решила попытаться порвать с ней любое общение.

— Так сделай это, — с насмешкой проговорила я.

— Что?

— Попытайся влезть в мою жизнь.

Мама вновь замолчала.

Но я не смогла насладиться тишиной из-за последовавших за ней слов:

— Значит слухи не врут. Ты трахаешься с шерифом.

Я выпрямилась на стуле и почувствовала, как неприятно сжалось горло.

Весь день в салоне я переживала. Но никто не сказал ни слова. И сейчас я услышала это от своей матери.

— Прости? — выговорила я.

— Девочка, ты больше не в Денвере, — проинформировала она меня. — Ты трахаешь окружного шерифа, прямо возле клуба в два часа ночи садишься в его машину, которая прямо кричит, что он крутой мужик с огромными яйцами. Конечно, люди в этом маленьком городишке начнут вас обсуждать. Пусть местная Барби и выгнала своего шерифа Кена, но она вернет его под свой каблучок, помяни мои слова. Нет ни единого шанса, что местный красавчик шериф замутит с нищей оборванкой — Барби для бедных, когда его ждет милая горячая киска его красавицы жены.

Я опустила взгляд на свои скрещенные ноги, где держала чашку с чаем.

«Господи, люди обсуждали меня. Даже мама слышала это!»

— Я — не оборванная нищенка, — тихо проговорила я.

— Грета, я говорила тебе это всю жизнь, и, видимо, придется повторить вновь. Не будь тупой. Ты можешь убежать из трейлера, но вот нищета из тебя никуда не денется. Ты — та, кто есть. Помнишь свои дурацкие фантазии насчет твоего мужа-мудака? И чем закончилась эта история?

Она не ждала моего ответа. С другой стороны, маму никогда не интересовало мое мнение.

— Он бросил тебя и нашел себе кое-то стоящего.

— И почему мы это обсуждаем? — спросила я.

— Потому что ты думаешь, что если позволила нашему красавчику шерифу нечто большее, то ты в игре. Ты не в игре, девочка. Ты в дерьме. Ты не хочешь столкнуться со мной лицом к лицу. А уж тем более, если рядом окажется наш шериф. Но я знаю точно, что второй поездки на его «Бронко» из клуба до дома для тебя не будет.

О да, я прекрасно знала, как мать могла повлиять на мужчин в моей жизни. Я выучила этот урок очень хорошо.

— Я не угрожала тебе Хиксоном.

— Хиксон?

— Так его зовут.

— Его зовут шериф Дрэйк, и не забывай это, Грета, — резко проговорила она. — Ты можешь стонать его имя, когда он трахает тебя. И это заводит его, готова поспорить. Но для тебя, девочка, он не Хиксон. Ты же не думаешь, что благодаря твоей внешности девочки-зайчика из Плейбоя с парой лишних лет, он останется рядом и будет решать твои проблемы. Он будет брать, пока не насытится, а потом уйдет. Мужчины не остаются и не разговаривают, когда рядом. Чем больше ты ожидаешь от них, тем больше у них находится причин для того, чтобы встать и уйти. И он такой же, не смотря на наличие значка. Они ничем не отличаются. И ты не можешь быть такой глупой, ты же видела всех этих придурков, которые бросали твою мамочку. И, девочка моя, ты такая, потому что я дала тебе все это. В свое время я была куда привлекательней тебя. И даже сейчас, когда мне становится одиноко, я могу найти для себя член.

«О да. Все это я видела». Я почувствовала, как мои губы изогнулись, но остановила себя и потребовала:

— Давай лучше выясним, почему между нами всегда идут словесные баталии?

— Господи, да потому что ты не даешь мне две сотни долларов! Что, краска для волос впиталась тебе в мозги?

— Если встретишься с Энди, я дам тебе денег, — выдала я.

— Я увижусь с моим мальчиком тогда, когда решу сама, а не когда скажешь ты.

— Тогда денег ты не получишь.

— Значит ты хочешь, чтобы я устроила сцену в салоне, в котором ты работаешь? Все те чопорные сучки, которые никогда не пропускают церковные службы по воскресеньям, но стонут громко по ночам, когда уснут дети, а мужья трахают их в задницу. Хочешь, чтобы они увидели твою мамочку в действии?

— Господи, ну почему ты всегда так разговариваешь?

— Я — та, кто есть. И не меняюсь ни для кого.

Я вновь посмотрела на улицу, чувствуя, как застыло мое лицо. На самом деле удивительно, что я вся не казалась застывшей, учитывая все то, что делала с моей жизнью мать. Я напомнила себе, что покончила со всем этим.

— Ты права, ты — та, кто есть. И всегда была такой. Но у меня для тебя новость. Приди в себя и послушай. Я перевезла Энди сюда не потому, что здесь лучше дом и здесь тихо. Не потому, что с ним хорошо обращаются, и это стоит не так дорого. И не потому, что мне надо было избавиться о любом напоминании о Ките. Я хотела быть подальше от тебя. И меня совсем не обрадовала новость, что ты последовала за нами. И, наконец, после слишком долгого непонимания я осознала, все твои сцены — твои проблемы. Здесь люди знают меня. Я им нравлюсь. Этот городок — хорошее место. Я живу здесь дольше тебя. И если ты заявишься ко мне с очередным концертом, жители просто посочувствуют мне, потому что моя мать — дрянь, которая не дает мне спокойной жизни.

— Видишь ли, я давно не устраивала сцен, поэтому ты, видимо, забыла, насколько я хороша в этом.

— А ты, похоже, не понимаешь, что я могу предупредить Лу о твоих возможных выходках. А еще могу поделиться с клиентками, так что при твоем появлении они будут готовы. Поэтому просто смогут посидеть и насладиться представлением.

— Бл*дь, считаешь, что шериф вместе со своей спермой отсыпал тебе храбрости? Считаешь, что отрастила яйца?

Я просто ненавидела, когда она разговаривала таким образом. Я все-таки была ее дочерью.

— Нет, подожди-ка, — продолжила она. — Уверена, что моя чопорная модная доченька заставила его напялить резинку.

Конечно, я так и сделала.

И когда он торопился уйти, его даже не заботил этот момент. Он не потратил и пяти минут на объятья. Он просто дал мне желаемое, получил свое, вышел из меня, перекатился на край кровати…

И быстренько уехал.

— Конечно, мне же не восемнадцать, а тридцать восемь. Ты так и не поняла, но у меня есть мозги. Поэтому, конечно, он использовал презерватив.

— Использовал презерватив, — передразнила ее мать. — Будто ты медсестра или еще что похуже. Нормальные люди называют их резинками.

С меня достаточно. На самом деле я была сыта по горло уже в тринадцать лет. И в шестнадцать. И в восемнадцать, девятнадцать и в двадцать.

И когда из-за ее дерьма я потеряла Кита.

И этот список можно было продолжить до бесконечности.

Но вот в Плезантвиле, который на самом деле был милым городком, мне действительно все осточертело.