Сложности

Я не стала озвучивать ей свои мысли, потому что Лу и так знала, что я думаю, поскольку говорила ей это уже много раз.

— Тебе придется справиться со своим нежеланием к завтрашнему дню, — сказала ей я.

— Я попытаюсь, — ответила Лу. А затем спросила: — Ты едешь к Энди?

— Ага.

— Обними его от меня и девочек.

Энди любил Лу. И ее девочек. С другой стороны Энди любил всех.

— Хорошо.

— Повесились там со своим братишкой, Грета. Увидимся завтра.

— До встречи, дорогая. Пока.

— Пока.

Связь прервалась. Я продолжала ехать, подпевая Саре Маклахлан, звучавшей по радио, и не заботясь ни о чем на свете.

Все потому что Хикс был прав. Мы были взрослыми людьми. Мы могли иметь все, что, черт возьми, хотим. И таким образом, каким мы хотели.

И что, если в Глоссопе больше церквей, чем баров? (Бар был один, а церквей — три). Где-нибудь в другом месте, а не в маленьком городке Библейского пояса никто бы и глазом не моргнул (прим. Библейский пояс — регион в США, в котором одним из основных аспектов культуры является евангельский протестантизм. Ядром Библейского пояса традиционно являются южные штаты).

Да, у него были дети, но это не волновало бы никого. Подозреваю, что даже Хоуп не пошла бы на такие меры из-за интрижки бывшего.

Но все шло как шло, и мне это нравилось. С тех пор как я переехала в Глоссоп, я встречалась лишь с двумя парнями, а переспала с одним. Он был милым фермером, который жил слишком далеко, чтобы стать проблемой после того, как я прекратила наши отношения. Он не был таким уж интересным и был ужасен в постели.

Я не хотела детей, и мне не нужен был муж. Но друзья… Тебе всегда нужны друзья. Поэтому я приму это.

Я въехала на парковку «Саннидауна» и увидела то, что видела всегда, когда приезжала провести день с Энди.

Мой брат стоял у входа с сотрудником в ожидании меня.

Я улыбнулась ему и помахала рукой через лобовое стекло. И увидела, как он с энтузиазмом машет мне в ответ, пока я парковалась.

У меня было два выходных в неделю, и я фактически была занята на двух работах, поэтому времени у меня было не так много.

В любом случае, Энди чувствовал себя безопасней в интернате, и он жил в нем так долго, как только мог запомнить его мозг. Поэтому дом для него был иным, чем для меня.

И даже так, я с радостью вывозила его отсюда. Мне хотелось дать ему нечто другое. Новые декорации. Встряхнуть его рутину, но так, чтобы он не испугался.

Поэтому я старалась выбираться туда один или два вечера в неделю, чтобы отвезти его на ужин или привезти что-нибудь туда.

А еще у нас были воскресенья.

Я всегда забирала его по воскресеньям. И сегодня, пока еще позволяла погода, мы собирались устроить пикник у реки, потом поехать ко мне, чтобы посмотреть кино. А после этого отправиться в пиццерию «У Тони» в Юкке. И только после всех этих удовольствий я отвезу его домой.

Иногда он проводил со мной выходные, но поскольку я пела по пятницам и субботам, такое случалось, только если в город приезжали другие артисты.

И все это устраивало Энди. По вечерам мы разговаривали по телефону, на неделе мы с ним совершали несколько вылазок, и остальное время ему было хорошо там, где он находился. Было бы еще неплохо, если бы он нашел работу. Он любил людей, ему нравилось, когда он видел разных людей. И если была некая стабильность и он знал свое расписание, то освоиться ему было легко.

Но сейчас его устраивало то, как обстоят дела. И поскольку это устраивало Энди, устраивало и меня.

Он оказался у моей двери, как только я припарковалась и открыла ее.

— Привет, приятель, — поприветствовала я, выпрыгивая из машины.

Он просто обхватил меня руками и повернул голову так, чтобы прижаться щекой к моему плечу.

Он был крупным парнем. Не меньше шести футов (прим. 6 футов — около 1, 83 м). И в двадцать четыре года у него было тело мужчины.

Если бы жизнь сложилась иначе, и Энди заботился бы о таких вещах, как поддержание формы, он был бы другим. Может быть, его плечи были бы широкими, а не покатыми. Вероятно, не было бы животика, а виднелся бы пресс.

Но все было иначе. Он не стал тем футболистом, который занял место в команде уже на втором курсе (а он был настолько хорош), но его преданность спорту превратила его в мужчину, которым он стал.

Он был другим Энди.

Я обняла брата в ответ, и он отпрыгнул, широко улыбаясь мне, сказав:

— Комиксы.

Я повернулась к машине, залезла внутрь и взяла с пассажирского сиденья пластиковый пакет с комиксами, затем повернулась обратно к брату. Он буквально выхватил пакет у меня из рук.

— Конфеты, — заявил он.

Я усмехнулась ему, вновь повернулась и вытащила сумку, которую он тут же у меня выхватил.

Энди открыл сумку, посмотрел внутрь, и его лицо засветилось, когда он вновь посмотрел на меня.

— Сникерсы.

Он был взволнован. А когда он был взволнован, у него начинались проблемы с подбором слов. Обычно он мог говорить полными предложениями и хорошо общаться, если только не был взволнован, напуган или у него не было приступа.

— Конечно, сникерсы. Они ведь твои любимые. А еще арахисовые и карамельные батончики, — я похлопала его по руке. — Я же забочусь о своем братишке.

Он кивнул и прыгнул ко мне, обняв меня еще раз, прижавшись щекой к плечу. Я обхватила его руками, закрыла глаза и приняла его.

«Еще не время, — напомнил мне мозг. — Еще не время, Грета».

Когда он отстранился, я приказала:

— Приятель, отнеси их в свою комнату. Я задержусь в приемной ненадолго. А потом мы поедем. Тебя это устраивает?

— Да, Та-Та.

Та-Та. Он называл меня так с давних пор. И это стало его первым словом. Когда оно перестало звучать круто, мы сократили его до Та. А возвращение к Та-Та имело горько-сладкий привкус.

Он пробежал три шага, прежде чем обернуться и посмотреть, следую ли я за ним. Я посмотрела на него в ответ, когда Энди обернулся.

Я понятия не имела, кто его отец, как и не знала своего отца. И простая истина была в том, что мама, скорей всего, и сама не была в курсе, кто наши отцы. По крайней мере, я приучила себя думать именно так. Это было куда лучше того, если бы она знала и просто решила не делиться с нами этой информацией. Она всегда категорически отказывалась отвечать мне, пока я совсем не прекратила задавать вопросы.

В отличие от меня, которая была очень похожа на мать, у Энди были темные волосы и темные глаза, волевой подбородок и большие скулы.

А еще у него был шрам, который пересекал лицо от правого виска и расходился по сторонам около глаза будто молния — один край шел вверх по внешнему краю густой брови, другой спускался вниз и пересекал щеку до нижней губы.

Этот же шрам шел и по коже головы под волосами, потому что именно так его голова врезалась в боковое стекло, разбивая его и проходя насквозь.

Хотя не меньшие повреждения были нанесены и когда его голова со всей силы болталась из стороны в сторону, а его мозг бился о черепную коробку, когда машина катилась кубарем. И только удар другой машины смог их остановить, но и он же привел к тому, что голова Энди врезалась в лобовое стекло.

Боковой удар вспорол ему кожу и проломил череп. А удар спереди только усугубил травму.

Его правая сторона была повреждена очень сильно и, насколько я знала, под его одеждой было множество шрамов, которые я не могла видеть.

Мама же получила серьезное сотрясение мозга, перелом запястья и несколько сломанных ребер.

Энди так же не помогло и то, что спасателям потребовался почти час, чтобы вытащить его, потерявшего сознание, из-под обломков.