Сыночкина игрушка

33.

Катя ела. Куски слежавшегося пюре скользили по горлу плохо, мышцы живота болели от спазмов. Организм не желал принимать испорченные продукты, сопротивляясь изо всех сил и пытаясь выдавить их наружу. Но девушка, отчаянно стискивая челюсти, заставляла себя есть. Ей нужно постараться протолкнуть в желудок хоть что-то, чтобы сохранить ясную голову и подвижность.

В тесном замкнутом пространстве ощущение времени стёрлось, и она не могла даже примерно предположить не только как давно она находится в заключении, но и сколько времени она провела над миской. Ей то казалось, что время бежит удивительно быстро, и вскоре должен сухо, как щелчок кнута, лязгнуть замок, впуская страшное семейство, старшего и младшего. Но уже в следующий миг, когда она уже практически видела, как растёт щель между косяком и дверью, жизнь вне тесного помещения замирала. Секунды превращались в часы и дни, а её испачканная липким алым бульоном рука тянулась к блестящей миске мучительно долго. Катя успевала прожить целую жизнь, сидя привалившись спиной к стене, и поглощая тухлое пюре с прокисшим борщом. Но уже спустя один удар сердца, вселенная снова мчалась вперёд, оставляя запертую девушку далеко позади…

Покончив с омерзительной трапезой, Катя, обхватив себя руками за плечи, принялась ходить по камере. В погребах, насколько она помнила, всегда держится температура в примерно двадцать градусов тепла. Это не так уж мало, если нужно спуститься под землю только для того, чтобы взять с ближайшей полки трёхлитровую банку огурцов к ужину. Но спустя несколько часов на такой температуре, холод начинает чувствоваться по-настоящему. Это не похоже на резкий укол мороза, как когда зимой выскакиваешь, легко одетым, из тёплой квартиры на балкон. От него не перехватывает дыхание, кожа не покрывается мурашками. Этот холод, неторопливый и вкрадчивый, как медленный яд, окутывает свою жертву постепенно. Долгое время его можно даже не замечать, считая, что твоим организмом не происходит ничего страшного. А потом внезапно приходит осознание того, что пальцы на руках и ногах ничего не чувствуют. Позвоночник гнётся всё хуже. Колени сгибаются неохотно и словно со скрипом.

– Надо что-то делать, – негромко сообщила Катя серым стенам, видевшим и слышавшим подобные фразы не раз. – Нельзя мёрзнуть.

Она решила, пока ещё у неё оставались силы, а ядовитые испарения не разъели мозг, обследовать свою темницу. Ключ к спасению мог быть и в самой камере, почему бы и нет? Оплошности допускают даже при постройке тюрем, так почему бы её не допустить и маньяку?

Начала девушка с двери, тщательно ощупав каждый миллиметр металлических листов, покрывавших дубовые доски. Она казалась сработанной грубо и неумело, но при этом на редкость надёжно и прочно. Даже навалившись на неё всем весом, пленница не смогла сдвинуть дверь даже на миллиметр. Она несколько раз с силой дёрнула её на себя, но также не добилась никакого результата. Дверь словно впаяли в проём. Разозлившись, девушка даже пнула преграду, но добилась только того, что ушибла палец на ноге.

Отчаяние навалилось на Катю. Захотелось сдаться, лечь на кушетку лицом к стене и ждать, что же произойдёт дальше, но усилием воли она заставила себя продолжить осмотр камеры. Нельзя раскисать, произнесла она в голове мантру, знакомую с детства. Нельзя раскисать…

Её усилиям не поддались ни миска, ни закреплённая над койкой цепь. На последней девушка даже повисла всем весом, уперевшись ногами в край лежанки и рискуя раскроить голову, если та вдруг вылетит из крепления в стене. Но ничего так и не произошло. Пленница подумала, что у неё могло бы быть больше шансов, будь она мужчиной комплекции того же Андрея Семёновича… Но долго мечтать времени не оставалось. Встав посреди комнаты, она снова внимательно огляделась вокруг, пытаясь придумать ещё что-то. Она хотела даже попытаться оторвать от пола чашу Генуя, чтобы использовать её как оружие, когда мучители заявятся в камеру, но так и не пересилила брезгливость: тошнота подкатывала к горлу, едва девушка наклонялась над смрадной дырой.

Недолго передохнув, присев на край койки, девушка постаралась восстановить дыхание и вернуть ясность ума. Отчаяние ещё не завладело ей, но она понимала, что со временем чувство беспомощности будет усиливаться. Тишина и теснота давили на неё, напоминая, что всего в нескольких метрах от неё бурлит и живёт целый мир. Настоящий мир, тот, в котором нет психов, мечтающих женить своих умственно отсталых сыновей. Лёгкое чувство нереальности так и не покинуло Катю, которой казалось, что она очутилась вдруг на сцене посреди современной постановки. Ужасной, глупой и абсурдной.

Девушка поднялась с койки, предварительно без особой надежды подёргав металлическую полосу, прикрывавшую край лежака, и подошла к ближайшей стене. Ей показалось, что стена едва уловимо пульсирует под исцарапанными ладонями. Так в многоквартирных домах ощущаются на стенах вибрации от громкой музыки в другом подъезде, хотя Катя и не могла сказать, что ощущение в точности такое же. Оно проистекало из-за границы реального мира. Она и ощущать эту вибрацию могла только потому, что сама покинула реальный мир…

Девушка шмыгнула носом и заскользила ладонями по шершавой стене, стараясь хотя бы так отыскать путь к спасению. Она надеялась, что найдётся хоть что-то, что ляжет в основу плана побега.

34.

Скорая увозила дядьку Митяя с того же места, где находился штаб волонтёров. Старику невероятно повезло: очередная «лиса», направлявшаяся в свой квадрат, отклонилась от маршрута и наткнулась на поляну, посреди которой он лежал ничком, безвольно раскинув руки. Поисковики, матерясь сквозь сжатые зубы, притащили его в лагерь, где уже вызвала скорую Наташа, предупреждённая о находке по рации.

– Ну что, дед, – рявкнула на дядьку Митяя координатор поисков, когда его уложили на туристическую пенку в тени фургона. – Добегался по жаре?!

Несмотря на злость, Наташа действовала уверенно и чётко: освободила шею и запястья старика от ворота и манжет застиранной рубахи, стащила с ног вонючие сапоги. Она как раз прижала кончики пальцев к шее старика, когда тот открыл глаза и проговорил, растягивая слова, но вполне отчётливо:

– Стены шершавые… Шершавые…

– Ты смотри, в мягких стенах не окажись, – отозвалась Наташа, едва удержав на языке слова «старый козёл». – Сейчас скорая приедет за тобой.

Дядька Митяй посмотрел на девушку мутным взглядом, не понимая ни слова.

– Карета приедет скоро! – повторила девушка громче и оказалась совершенно права.

Белый фургон, желтоватый от пыли, примчался к ним уже через несколько минут. Хмурый доктор быстро опросил волонтёров, затем вместе с водителем загрузил старика в кузов, заботливо пристегнув к каталке. Подмигнув координатору поисков, фельдшер высморкался прямо на землю, прижав к крыльям носа два пальца, и скорая умчалась. В Грачёвск, к маленькому двухэтажному зданию больницы со сводчатыми окнами, выкрашенному в розовый цвет.

Глава 6

35.

Пашка редко подходил к своему отцу, чтобы посоветоваться. Он вообще предпочитал, чтобы отец видел его как можно реже, ведь так значительно снижалась вероятность получить хлёсткий подзатыльник или не всегда сильный, но неизменно обидный пинок по заднице. Тычки и оплеухи Андрей Семёнович всегда раздавал охотно, хотя и не всегда за дело. Других воспитательных процедур мужчина, сам когда-то бывший жертвой домашнего насилия со стороны отца и старшего брата, попросту не признавал. Соседи большей частью относились к этому отрицательно, хотя и соглашались, что порой без этого в воспитании умственно неполноценного не обойтись.

К примеру, в тот раз, когда Пашке пришла в голову идея помастурбировать в кустах, подглядывая за стайкой загоравших на пляже девчонок. Его, разумеется, заметили, но, когда он это понял, умственно отсталый решил, что терять уже нечего, и вместо того, чтобы попытаться скрыться, бросился на них со спущенными штанами, рыча, брызжа слюной и неистово двигая тазом. Девчонки отбились от него и убежали, а от самосуда дурачка спас Валентин Георгиевич, с металлом в голосе заявивший, что требуется соблюдать закон и желающие могут написать заявление. И показательное изощрённо жестокое избиение, которое устроил ему отец. Пашкины визги и мольбы перестать вполне удовлетворили разгневанное население. А о том, что внезапную вспышку сексуальной агрессии у дурачка вызвал порнофильм, показанный накануне самим же Андреем Семёновичем, посторонним знать было вовсе не обязательно.