Сыночкина игрушка

Опустив взгляд под ноги, он прикрыл глаза и, казалось, дремал прямо на ходу. Его вели по тенистому бору чувства, которые пропали бы, попытайся он их осознать. И дядька Митяй инстинктивно вводил себя в транс, стараясь не потерять едва различимую путеводную нить, которая могла помочь ему отыскать доказательства собственной правоты. И даже спасти девочку, если на это хватит сил.

31.

Унитазом, вмонтированным в пол в углу камеры, Катя воспользовалась, но не совсем так, как планировала. Едва она приблизилась к дыре в полу, запах усилился настолько, что её вытошнило желчью. Подвывая и закрыв рот и нос подолом футболки, девушка отползла в центр комнаты. Потом снова попыталась приблизиться, благоразумно дыша мелкими и неглубокими вдохами. Достичь своей цели ей удалось лишь с третьей попытки. Обессиленная, она рухнула на койку, постаравшись не касаться лицом заскорузлого матраца.

Катю пугало её состояние. От усталости и обезвоживания кружилась голова, а в висках пульсировала навязчивая, как стук перфоратора в квартире сверху, головная боль. Глотку и язык саднило, а в животе поселилась тупая резь. Физический дискомфорт ненадолго отогнал чувство ужаса, которое появлялось каждый раз, когда она задумывалась о своём положении, но едва ли принёс ей облегчение.

– Дальше будет хуже… – не отдавая себе отчёта, шептала Катя. – Дальше будет только хуже…

Голод и усталость беспокоили девушку, но она прекрасно понимала, что, помимо них, её поджидает ещё одна опасность. Невыразимая вонь из дыры в полу, к которой она никак не могла привыкнуть, явно намекала на то, что чашей Генуя до неё пользовались очень многие. И каждый пленник сливал в выгребную яму отходы своего организма. А потом, скорее всего, отправлялся следом, разделённый на части страшным мужчиной. Катя живо представила себе, как Андрей Семёнович проталкивает в слив ржавой чаши её отрезанную голову, и едва не ударилась в истерику. Нужно держать себя в руках…

Но избавиться от дурных мыслей легко, только когда ты сидишь у себя дома, в уютном кресле. Когда ты чувствуешь себя защищённым. А в плену у опасного сумасшедшего, мечтающего устроить личную жизнь умственно отсталого сына, всё немного иначе. В конце концов, они бы не назвали свои имена, если бы действительно рассчитывали дать ей выйти из заточения. Быть может, маньяк просто успокаивал её, чтобы она не вопила и не привлекла никого своими воплями? Это предположение понравилось девушке, и она на пробу громко выкрикнула бессвязный набор звуков. В тесном пространстве голос прозвучал странно, почти противоестественно. Она приготовилась повторить, и повторять до тех пор, пока зов не будет услышан, даже набрала в грудь побольше воздуха… Но перед её глазами возник образ Андрея Семёновича, обещающего отрезать ей язык. Крик умер, не родившись.

Попытки шуметь несли опасность. Но и ничего не делать пленница боялась. О том, что произойдёт, если она займёт пассивную позицию, она не хотела думать. Для начала, рано или поздно отравление возьмёт своё. Ядовитые пары пропитают её тело и мозг. Она отупеет, ослабнет от голода, утратит человеческие черты… Она превратится в куклу. И похитившие её чудовища, несомненно, воспользуются этим. По очереди или, возможно и такое, одновременно. После чего она им станет не нужна. Мерзкий толстяк с добрыми глазами и мягким голосом перережет ей горло, расчленит и сбросит в дыру в полу, где её останки будут гнить ещё неизвестно сколько времени. Так и будет, какой бы бредовый план они ни озвучивали. Катя ни секунды не сомневалась, что между необходимостью выхаживать умирающую от истощения пленницу и возможностью изнасиловать беспомощную жертву, мужчины без колебаний выберут второе.

Взволнованная своими рассуждениями, Катя быстро встала с койки и сделала два шага, до противоположной стены камеры. Ограниченный серыми стенами мир покачнулся, и узница едва не упала. Удержаться на ногах ей помогла стена. Прижавшись к холодной шершавой поверхность лбом, девушка дождалась, пока головокружение ослабнет. О том, чтобы оно прошло, пока что можно было лишь мечтать.

– Я должна максимально контролировать ситуацию, – прошептала Катя. – Контролировать ситуацию и не позволять себе раскисать.

Как и что именно она собирается контролировать, сидя запертой в подвале, освещённом тусклой лампой накаливания, девушка представляла себе слабо. Для начала требовалось привести себя в порядок. Хотя бы что-нибудь съесть. Хотя бы немного. Чтобы не упасть в голодный обморок. Скользя ладонью по бетону, Катя подошла к миске. Небольшая ёмкость из нержавейки, чуть утопленная в пол. Пленница попыталась носком кроссовка сдвинуть её, но ничего не вышло. Должно быть, подумала Катя, миска приварена к арматуре, скрытой под цементом. Проклятый маньяк наверняка боялся, что кто-нибудь из пленников опустит эту миску ему же на голову, когда он попытается войти в камеру. Девушка против воли грустно усмехнулась.

Катя ещё раз ковырнула миску ногой, слабо надеясь, что та всё же выйдет из углубления, в котором её закрепили. Ничего не произошло. Перед глазами девушки с ужасающей ясностью встала картина: она, стоя на четвереньках, низко опустила голову над посудиной и, жадно давясь, с чавканьем жрёт из неё вонючую мешанину из испортившихся продуктов. А над ней, склонившись, стоит Андрей Семёнович и одобрительно, как послушную собаку, треплет её по голове…

– Нет-нет… – прошептала Катя и, отступив на шаг, замотала головой. – Нет, ну, так же нельзя…

Произнесённые просительным тоном фразы повисли в густом от вони воздухе. Головокружение мгновенно усилилось, и холодный пол поплыл из-под Катиных ног, бисеринки ледяного пота выступили на лбу и под мышками. Вскрикнув, она всем весом навалилась на стену и одной рукой ухватилась за голову. Комната, начавшая неторопливо вертеться вокруг неё, постепенно замедлялась. Катя глубоко вдохнула отравленный миазмами разложения воздух и на выдохе медленно сползла по стене вниз. Поесть было необходимо. Не унижаться, стоя на четвереньках над миской, конечно. Просто поесть…

Борясь с отвращением, Катя протянула дрожащую руку к грязной посудине.

32.

Дядька Митяй вышел на ничем с виду не примечательную поляну и, крякнув, остановился. Сила, ведшая его до сих пор, внезапно рассеялась, и он остался один посреди леса. Усталость ненадолго усилилась, махнула мягким хвостом по его сморщенному лицу, и отступила. Он снова ощутил вибрацию, которая означала, что происходит нечто плохое. Старик дёрнулся, подумав, что зря отправился в лес, но осознал, что в этот раз вибрация отличается. Она словно раздваивалась и дрожала, как эхо. Дядька Митяй догадался, что чувствует след события, а не его само. Именно на этой поляне Зверь настиг свою жертву. Лес вокруг потемнел, будто нахмурился. Колышущиеся на ветру ветви превратились в отчаянно жестикулирующие руки.

Дядька Митяй вытаращил глаза и выгнулся дугой. Потеряв равновесие, и он повалился лицом вниз, к вспотевшему лицу прилип лесной сор. Старик начал корчиться на земле, закатив глаза так, что виднелись лишь белки. Неопрятные ногти с каймой грязи под ними скребли горло, словно на шее Дмитрия Юрьевича сомкнулась удавка.

Воздух на поляне, напоенный горьковатым запахом смолы и хвои, вдруг загустел. Солнечный свет померк, а звуки леса, продолжавшего жить своей жизнью, затихли. Затем едва уловимо запахло тухлым мясом, едким потом и дерьмом. Дядька Митяй почувствовал, что на его спине появилось нечто тяжёлое и холодное, студенистое, как гигантских размеров слизняк. Щупальца чудовища запрокинули его голову и оплели шею ледяной петлёй. Старик почувствовал, как по брюкам растекается горячее пятно, а сердце в груди болезненно сжимается, пропуская удар. Он попытался кричать, но ничего не вышло.

Потускневший дневной свет окончательно померк перед его глазами. Старик смиренно принял тот факт, что он умирает, и расслабился. Его глаза закатились, плечи поникли, а голова задралась так сильно, что это казалось почти невозможным. И, едва глаза дядьки Митяя закрылись, призрачная хватка на его шее ослабла. Дядька Митяй снова упал лицом в мягкий лесной ковёр и затих.