Возвращение Ворона

Я был уверен, что за густыми хлопьями эти двое меня проморгают.

Я встал. Посмотрел на серые тучи над головой и запросил сильнейший снегопад.

«Вот бы сейчас пошел такой сильный снег, чтобы вокруг ничего не было видно» подумал я и стал ждать.

Обычно, подключение стихий к моим желаниям приходилось ждать всего пару секунд. Но на небе ничего не происходило.

Я повторил попытку, но в и этот раз снег не пошел.

Я не сдавался и попробовал в третий раз. Но результата не добился. Наоборот, тучи немного разошлись и сквозь них стали пробиваться лучи солнца.

— Блин! — вырвалось городское московское словечко у меня от досады.

Мне стало понятно, что в этом мире, эта моя магическая способность заблокирована.

Придется принимать бой. Я посмотрел на свои руки. Тело подростка давало определенные преимущества в скорости и ловкости. Но не в силе. Одолеть двух здоровых мужиков будет не просто.

Я снова закрыл глаза на мгновение и увидел, что мои преследователи уже стоят на Долгоруковской улице в Новой Слободе прям рядом с домом, где я прятал свою матушку.

В моей голове созрел план. Я нащупал свой нож на ремне за спиной и зашагал в их строну.

Если хочешь решить проблему иди к проблеме, а не избегай ее.

Я добрался до двух бандитов, подобравшись по ближнему переулку. Мой внутренний радар работал как швейцарские часы.

Они стояли у чернеющей ледяной тропинки, раскатанной до блеска местными ребятишками, и пока еще не видели меня.

Слепив два плотных снежка, я запустил первый с пятнадцати шагов в одного из них.

Есть попадание!

Снежок попал в голову и сбил шапку. Он инстинктивно бросился ее подбирать.

Второй, грозно сдвинув брови, обернулся в мою сторону чтобы понять кто швырялся.

Но разглядеть не успел. Следующий снежок, издав плотный ледяной шлепок, со свей дури угодил ему в рожу — прямо в переносицу.

Он ослепил мордоворота, взвывшего от боли, стоявшего над ледяной тропкой с широко раздвинутыми ногами.

Пора!

Я молниеносно выхватил свой нож из-за спины и прилично разогнавшись, заскользил на коленях по отполированной глади льда между его сапог.

Проносясь под ним, я стремительно черканул ему лезвием по внутренней стороне бедра.

Он ещё не успел оправиться от прилета в лицо, а уже из его ноги хлестала кровь.

— Убью, паскуда! — глубоким басом прохрипела первая образина, пытаясь схватить мена за воротник, когда увидела, как я на скорости проскользнул мимо них. Но тщетно. Он был слишком медлителен для меня.

— Толстомордый, ты сначала догони меня и сам не убейся! — прокричал я ему, вскочив на ноги, и бросился наутек не оборачиваясь.

Бандит посмотрел на своего приятеля, потом на меня, и сообразив, что ему одному придется меня догонять, бросился в погоню.

Они были довольно тупы, как и многие рядовые головорезы, выполняющие роль пугала или солдата в бандах во все времена.

Я уже разорвал дистанцию и скрылся у него из виду, заскочив за угол ближайшего дома.

Там располагался небольшой двор.

Прямо здесь я выхватил из ближайшей поленницы топор и присел на корточки в ожидании противника.

Вот оно преимущество маленького тела!

Ты слабее, но когда надо — ты мало заметен.

Увалень выскочил во двор, в поисках меня. Его взгляд скользил на уровне глаз взрослого человека.

Я замахнулся, и, со всей силы, засадил ему обухом торопа по ногам.

Сначала по колену, а потом по пальцам второй стопы.

Мягкие кожаный сапоги никак не могли защитить его ногу от моего удара.

Бандюга с воем полетел лицом вниз.

Я не стал дожидаться пока он перевернется, и в следующее мгновение, оглушил его ударом в затылок.

Положив ему руку на сонную артерию, я убедился, что он жив. Вырубился. Ну ничего, пусть полежит, подумает о жизни.

Прохожие, заглядывающее во двор равнодушно проходили мимо.

Бандюга создавал впечатление пьяного мужика, недобредшего до своего жилища.

Я пнул его со злости в бок, положил топор на место и побежал к черному ходу постоялого двора, где квартировалась матушка.

Мордовороты, как-то вычислили наше местоположение, нам нужно было срочно менять дислокацию.

На пороге меня встретила Гаврильевна — моя нянька, теперь повитуха у моей матушки.

— Ишь, бесенок! Куды летишь? — спросила она уступаю мне дорогу, — Ефимия Алексеевна, Илюшка явился — не запылился.

Я впорхнул в комнату, где сидела красивая молодая женщина лет тридцати. Она была моей мамой.

— Матушка! Гаврильевна! давайте собирайтесь! Мы уходим, здесь больше нельзя оставаться.

— Илюшка, что стряслось? — она встревоженно встала со скамьи и обняла меня.

Я не хотел пугать этих двух женщин, но и времени на раскачу у нас было не много. Нужен был весомый повод заставить их собираться.

— Видел, я дружка своего, который у Васьки-Губы ошивается на побегушках. Он предупредил, что его бандюги в полдень сюда придут. Нельзя вам тут оставаться.

Гаврильевна ойкнула и засуетилась, собирая узлы с одеждой и посудой.

— Брось, все это Гаврильевна. Не тронут они котомки твои. У нас уплачено на месяц вперед, я договорюсь с хозяином постоялого двора, о том, что заберу эти шмотки позже. Мама не стой. Собирайся. Берите только самое необходимое на пару дней.

Матушка покачала головой и тоже ринулась вязать котомку.

Васька- Губа был кредитором моего старшего непутевого братца Петруши.

Васька был самым знаменитым бандюганом в Московских Слободках. Многие говорили, что нет на него управы.

Его боялись даже думские бояре, что уж говорит о служивых дворянах и посадском люде.

— Напомни-ка мне сколько Петюня, ему в кости проиграл?

— Так тридцать тысяч серебром же… — сказала матушка и горько заплакала. Она продолжала собираться, утирая слезы руками.

— Мам, не плачь. Я соберу эти деньги. Не придется тебе идти замуж за этого урода!

— Да где ж ты соберешь-то? — слезы продолжали течь из ее глаз.

— Мам отец наш оставил хорошую память о себе у людей. Дай только срок. Не забывай мы бояре. Я боярин Воронов! Деньгу будут, — я пытался приободрить ее.

— Хоть ты и барчук, Илюшка, да вот нищие мы, — говорила она, утирая слезы и с трудом сдерживая себя, — одно только имя от нас и осталось — Вороновы.

— Не только имя, мам. Я тебе слово даю!

— После того, как Жаботинские нас обобрали до нитки никто нам и гроша ломаного в долг не дает. Где же ты возьмёшь такие деньжищи? Вот Петька тоже пошел за деньгами, а вон как вышло.

Я начинал понемногу вспоминать подноготную этой истории.

Мой старший брат, непутевый субъект промотал немалое состояние, оставленное нам нашим отцом — боярином Вороновым Осипом Васильевичем.

Московским боярином из древнего и знатного казацкого рода. Петру было уже семнадцать, а мозгов он к своим годам не нажил. Все у него было через одно место.

Петруша залез в огромные долги, проиграв бандитам в кости.

Васька-Губа потребовал немедленной уплаты или велел моей матушке, Ефимии Алексеевне Вороновой идти замуж за него, безродного ублюдка, рождённого за ярморочным забором.

Губа желал боярский чин получить, заодно и породистую, красивую женщину в жены.

Жил в отвратных разбойничьих притонах, постоянно меняя место и вел такой образ жизни, что все население Слободок желало ему скорейшей смерти.

Я сам удивлялся, как Васька ещё не издох от беспробудной пьянки, и как его нос не провалился от сифилиса.

Мы с матушкой не явились к нему к назначенному сроку, и тайно съехали из своих последних палат, тоже заложенных в кредит Петрушей.

Мне казалось, что наше новое убежище надежно, но теперь я понимал, что Москва слухами полнится — хуже, чем в деревне.

На Долгоруковской заговорили о том, что разоренные Вороновы: красивая вдова и нянька нашли тут приют.

А младший сын пошел воспитанником к Морозовым, старым друзьям отца.

Видимо, эти слухи быстро дошли до Васьки-Губы, и он послал проследить за мной у дома Морозовых.