Страница 54 из 61
— Конечно, Виктор Николаевич, мы же все это изучали. Чтобы бить врага, надо знать его оружие. — Я начал цитировать по памяти отчет курсанта учебного подразделения из Фриденталя: — «Наше учебное отделение построили на полигоне в одну шеренгу. Между нами интервал около пяти метров. В руках у каждого малая пехотная лопатка. Под ногами песчаная почва, поросшая травой. По команде на каждого из нас начинает медленно ехать танк. Мы орудуем лопатками, как одержимые. Пот ел глаза, сердце бешено колотилось. Танки все ближе. Окоп или могила? Такого страха я не испытывал за всю войну. Бросаясь на дно ямы в самый последний момент, я увидел прямо перед собой огромные звенья гусениц. Совсем рядом раздался чей-то предсмертный дикий крик, в нос ударили выхлопные газы. Потом я узнал, что танки раздавили насмерть двоих из нашего десятка. Один не выдержал и бросился бежать. Его потом отчислили и отправили в вермахт. Погибших, а к ним еще прибавились и из других отделений, похоронили с воинскими почестями».
— Молодец, память у тебя что надо, — сказал одобрительно командир.
Оружие, которым пользовался этот диверсант, напомнило мне прошлое. И, главное, этот сухой паек. Не он ли ушел от нас, от меня тогда, восемь лет назад?
Память перенесла в морозный март сорок четвертого года. Оперативные и тактические тылы Карельского фронта. Реки и озера тогда были скованны льдом. Наша группа была прикомандирована к Управлению Смерша Карельского фронта. Из водолазов мы превратились в лыжников. Работали в основном в своем тылу.
Летом сплошной линии фронта в этой болотистой местности не было. И у нас, и у врага была цепочка опорных пунктов на проходимой местности. Но зимой морозы сковывали непроходимые болота, а снег присыпал минные поля.
Диверсионные группы из разведывательного батальона горнострелковой дивизии СС «Норд» просачивались в наш тыл. Проводили засады на транспортные колонны, пытались осуществлять налеты на штабы и узлы связи. Действовали они достаточно профессионально. Уходя с места проведения диверсий, всегда минировали свои лыжные следы. Мы и смершевцы такие фокусы хорошо знали, а вот в частях Красной армии подрывов хватало.
Бойцы частей НКВД по охране тыла сутками лежали в засадах и секретах на наиболее опасных направлениях подхода диверсионных групп. Очень часто ребята серьезно обмораживались.
Но всю зимнюю тайгу ведь не перекроешь.
Тогда, в марте, вражеским диверсантам удалось незаметно пройти в наш тыл и уничтожить большую транспортную колонну на льду замерзшего озера. Погибло много наших бойцов, в том числе командир лыжного батальона. Жалко было и неприхотливых лошадок монгольской породы. Эсэсовцам удалось еще взять «языка». Тогда не мы, а бойцы батальона НКВД обнаружили и блокировали уходящую группу противника.
Минометы, которые лыжники из батальона по охране тыла тащили на санках-волокушах, начали обстреливать залегших между елями вражеских разведчиков.
А нам была поставлена конкретная задача взять «языка». Командовал нами капитан-смершевец.
Трем фашистам тогда все-таки удалось прорваться и уйти! Потом мы узнали, что в числе убитых был их командир — гауптштурмфюрер Хартман. Ему осколок мины угодил прямо в голову.
Пока мы, перебегая за деревьями, отвлекали на себя с фронта оставшегося прикрывать немца, капитан прополз через кустарник молодых елочек и оказался от немца сбоку. Вскочив, прыгнул вперед, уходя в поперечный кувырок [179].
Короткая автоматная очередь сбила несколько веток там, где мгновение назад был капитан. В воздухе запахло смолой.
Выходя из кувырка, капитан с колена двумя короткими очередями из ППС обезручил врага. Стрелял он метров с пятидесяти.
Когда я, Луис и еще двое ребят добежали до немца, тот в горячке боя простреленными руками пытался поднять автомат — наш ППШ с круглым диском. Удар прикладом отбросил его на снег.
— Быстро перевязку ему и обезболивающий укол, — скомандовал капитан.
Санинструктор нашей группы, вспоров финкой рукава меховой куртки, запачканной кровью, быстро и умело сделал свое дело.
Одет пленный был в двухцветную теплую куртку анорак, вывернутую белой стороной наружу. Его теплые белые штаны были также обильно политы кровью. Обут он был в горные ботинки с лыжными креплениями. Его лыжи забрал капитан. На руках были теплые рукавицы с дополнительным указательным пальцем, позволявшим вести огонь, не снимая рукавиц. Поверх куртки с капюшоном был надет ремень с белыми подсумками к ППШ. На голове у немца была завернутая шерстяная маска-чулок с прорезями для глаз. Естественно, никаких знаков различия на обмундировании не было.
Полуторка быстро домчала нас до расположения подразделения Смерша в тыловом районе дивизии.
Я присутствовал на допросе в жарко натопленном блиндаже. Допрос вел командовавший нами капитан. Переводчик, тоже младший лейтенант, как и я, писал протокол допроса, стенографируя вопросы и ответы.
Пленный оказался не немцем, а норвежцем. Давать какие-либо военные сведения он отказался сразу. Но в том, что касалось лично его, был достаточно откровенен.
Ему был задан вопрос, почему он, норвежец, воюет за гитлеровскую Германию, оккупировавшую его родину. После того как переводчик перевел, на лице пленного появилась снисходительная улыбка. Я уже достаточно сносно понимал немецкий, и его ответ понял без перевода.
— В наших частях СС служат добровольцы из всех стран Европы: Норвегии, Швеции, Дании, Голландии, Бельгии, Франции и Швейцарии. Мы сражаемся не за Германию, а во имя торжества западной цивилизации.
Услышав в числе стран Швецию, я поначалу усомнился. Со шведами [180] нам приходилось иметь дело.
Пленный был примерно моим ровесником. Светловолосый, голубоглазый, атлетически сложенный, он походил на рыцаря из фильма «Александр Невский».
— Вся Европа противостоит большевизму, а Германия — ее авангард в этой священной борьбе.
На лице капитана заходили желваки, шрам побелел. Он повернулся к младшему лейтенанту:
— Спроси его, а как же эти благородные молодые люди из СС сжигают деревни вместе с людьми, убивают детей?
Лицо пленного немного дернулось, видимо, кончалось действие обезболивающего укола. Он заговорил, тяжело дыша, временами останавливаясь и кусая губы: