Страница 40 из 61
Тогда, вечером, Ваня медленно, по несколько метров в час, полз мимо охранения немецких егерей. Затем пополз уже быстрее. Оказавшись на краю леса, быстро нашел то, что искал по аппетитному запаху. Пролежав в траве около получаса, увидел, как повар немецкой мотопехотной роты отошел в кусты по нужде. Часовой возле замаскированных бронетранспортеров «Ганомаг» мечтательно жмурился, глядя на заходящее солнце. Ему пребывание здесь, в тылу, после ужасов Восточного фронта казалось отдыхом и почти курортом. Тем более что его скоро сменят с поста, а там — плотный ужин и спать. А чего здесь бояться? Перед опушкой леса окопалась и заняла оборону их рота с пулеметами и минометами взвода тяжелого оружия. А за ними позиция ведущей огонь по лесу батареи 105-мм гаубиц. Ни повар, кряхтевший в кустах, ни часовой, ни солдаты в окопах не заметили, как возле накрытой масксетью полевой кухни что-то мелькнуло. А лязг крышки котла заглушил очередной пушечный выстрел.
А Ваня, быстро высыпавший в кипящее варево содержимое мешочка с мелко нарезанными грибами, уже стремительно отползал в лес, полностью сливаясь с травой в своем пятнисто-лохматом маскхалате. Несколько часов назад он второй раз в жизни собирал эти красивые грибы с зеленой шляпкой [122]. Первый раз был два года назад, когда профессор объяснял курсантам, какие бывают виды бледной поганки.
А через пять часов, ночью, партизаны пошли на прорыв. Быстро прорвались через заслон егерей и вышли к опушке леса. В окопах сидели и лежали немцы с остекленевшими глазами и пеной у рта. Идущая впереди штурмовая группа еще расстреливала немецких артиллеристов и минировала орудия, а Ваня уже завел трофейный БТР и выбрасывал из него тела водителя и пулеметчика. Потом стал помогать женщинам загружать в бронемашину маленьких детей. Вырвались тогда партизаны из окружения без потерь и вывезли в лесной массив на захваченных машинах и бронетранспортерах всех раненых.
А рассказывал мне про это Иван осенью сорок четвертого, когда после освобождения Белоруссии и доподготовки служил в моей группе. Иван тогда заменил на должности зама Саню Пинкевича, уехавшего на офицерские курсы.
…От воспоминаний отвлек голос командира:
— Когда есть-то будем, а то раздразнил, понимаешь?
Накладываю полную крышку от котелка и несу Иванычу.
Командир группы должен есть первым. Так принято. Вместо лука сойдут жестковатые стебли осоки. Потом едим мы с Игорем. После сытного завтрака, совмещенного с обедом, по очереди спим до вечера.
Я уже два раза ходил ночью с Иванычем к корейской деревне километрах в пяти от аэродрома. Хорошо помню первую ходку, сразу после высадки.
Идущий впереди Кейметинов поднял руку. Я присел на колено, изготовившись к бою. Капитан подошел к кустам возле двух больших камней. Из кустов шиповника вышел молодой кореец. Одет он был в американский авторемонтный комбинезон. Они коротко обнялись с Кейметиновым. Общались они не более пяти минут. После этой встречи мы знали все рабочие частоты самолетных радиостанций янки. А еще через двое суток мы знали все, что творится на аэродроме. Болтают, понимаешь, лишнее в эфире. Как я понял, этот парень работает в мастерской на аэродроме. Второй раз на этом же месте Иваныч из-под камня достал коробочку и что-то положил под нее.
Сейчас мы идем в третий раз. «Бог троицу любит», — мелькнула в голове поговорка.
Луна освещала все вокруг бело-желтым светом. Но нас это полнолуние не очень радует. Идем по камням, на тропу не выходим. Мало ли что. Когда переходили ручей в зарослях шиповника, из-под ног метнулся заяц.
— Фу ты, черт, — шепотом сказал Иваныч, — чуть не пальнул в него…
Выйдя из-за скалы к знакомым камням, Кейметинов вдруг резко поднял и опустил правую руку. Я мгновенно распластался в камнях, выставив ствол автомата. Что там увидел командир? Еще в начале военной службы мне постоянно говорили, что в русском языке два глагола — смотреть и видеть. И разведчик обязан видеть то, на что лишь смотрят другие.
Бросаю взгляд на место тайника. Все ясно: большие камни возле кустов переставлены. Значит, это сигнал провала.
— Идем другой дорогой, в обход, через шоссе.
— Муна янки взяли, — шепотом произнес Кейметинов.
Обходим эту гору и карабкаемся на другую. Сверху наблюдаем колонну вражеской техники. Светят фары, удара с воздуха они не боятся. Видим новые танки М-48 «Паттон», легкие танки «Чаффи» и «Шерманы». За танками идут самоходки на базе полугусеничного бэтээра М-3. Прошел танковый батальон и дивизион самоходных орудий.
— Вперед, — выдохнул Иваныч.
Перебегаю шоссе, залегаю в камнях, выставив ствол. Теперь я прикрываю командира, который через мгновение залегает рядом. Вообще-то шоссе патрулируется военными полицейскими на джипах.
— Смотри, что это? — слышу шепот.
Повернув голову влево, метрах в семи между камней вижу человеческое тело.
— Проверь.
Забрасываю карабин за спину и с пистолетом в руке на корточках медленно иду по канаве.
От увиденного становится жутковато. Разбросав в стороны руки, лежит молодая кореянка. Труп несчастной совершенно голый. На шее глубокая рана от удара ножом. «От 'Кей-Бара» [123]", — машинально отмечаю я. На шее и груди запеклась кровь. Девушка очень похожа на Айжан — такие же миндалевидные глаза. Это особенно ужасно. Они остались открытыми и удивленно смотрели в ночное небо.
Все ясно. Ее везли в кузове грузовика, и, что с ней творили, тоже понятно. Потом, ударив ножом, выбросили из машины.
Я машинально развернул плащ-палатку с нашитыми полосками ткани и накрыл тело убитой.
— Похоронить бы, командир, — вырвалось у меня.
— Отставить эмоции, товарищ капитан-лейтенант. Вы не кисейная барышня. Забери плащ-палатку и уходим. Следов нам оставлять нельзя.
Делаю глубокий вдох носом и медленно выдыхаю. Сворачиваю плащ-палатку.
— Ты же с сорок первого в разведке, должен привыкнуть, что против нас нелюди, — с надрывом выдохнул капитан.
Через три часа, к пяти утра, мы уже были на месте — на небольшом мысе, с трех сторон омываемом волнами Японского моря. Волны с шумом бьются о каменистый берег, кричат чайки.