Я не вернусь

Мама успокаивала меня и всячески отговаривала от попыток связаться с Павликом. А я звонила ему, в соц. сетях что-то писала. Все надеялась, что он одумается. Но все мои попытки были стуком в бетонную стену. Черт, ну даже если Паша поверил в то, что я не была беременна — уже не важно, но! Он же мог хотя бы позвонить — спросить о том, как мое здоровье. После всего, что между нами было… Выкинул меня из своей жизни, как использованную тряпку. А я ждала… все то время, когда училась заново ходить — я ждала, что он позвонит. Да, хотя бы позвонит… Не-а. Не случилось такого.

Нина Владимировна звонила несколько раз в больницу — видимо, хотела быть уверена, что ребенка действительно больше нет — и как следствие, нас с ее сыном больше ничего не связывает. Я даже представляю, как она макарену танцевала от радости, что смогла от меня избавиться — ей было не важно, каким способом. Главное — результат. А Пашин взгляд, полный облегчения, мол, как хорошо, что я попала под машину — и к черту травмы, к черту ребенка — главное, что мать теперь одобряет новую девушку. Его последний взгляд я запомнила навсегда. Если он тогда и желал чего-то очень сильно — так это того, чтобы мать была довольна. Знаете, есть такие мгновения, которые запоминаются на всю оставшуюся жизнь. Которые выворачивают душу наизнанку. Этот взгляд я никогда не забуду. Он отпечатался на сердце как клеймо.

16

Наверняка кто-то задумается — а зачем такого урода любить? Не знаю. Чувства не поддаются ни логике, ни объяснению. Например, есть человек, который мне до глубины души неприятен. Меня начинает тошнить, едва он попадает в поле моего зрения. Сразу же, с того самого момента, как мы познакомились. Он опрятный, симпатичный, добрый, милый, вполне себе положительный, но меня в буквальном смысле тянет блевануть, когда он находится рядом. Непонятно. Необъяснимо, но факт. Пашу я люблю просто за то, что он есть. Я понимаю, что он меня предал, бросил в самое трудное время в жизни, растоптал как грязный весенний снег под ботинками — и я должна его всей душой презирать и ненавидеть. И не могу. Понимаю, что сама для него отвратительна, и от этого страдаю.

Таня подбадривает меня, говорит, что Паша еще вернется, попросит прощения… Господи, какая же она оптимистка! Я смотрю на вещи реально и более того — в отличие от подруги, очень хорошо знаю Пашу. И его мать. Наоборот, она сделает так, чтобы мы никогда с ним не пересеклись. В другой город отправит, на другую планету — лишь бы не видеть больше меня в своей жизни. Это не я — это меня ненавидят. И как же тяжело от этой мысли. Кажется, тогда было немного легче…

Я точно знаю, что никого и никогда не смогу воспринимать так, как Пашу. Не смогу полюбить, а главное — не смогу забыть ту боль, которую я испытала. Я ее всегда буду помнить и чувствовать. И буду помнить Пашины глаза — красивые, голубые, с легким прищуром, в окаймлении пшеничных ресниц… Он меня растоптал, сломал, а я все равно хочу быть с ним. Наверное, я люблю боль, раз мечтаю о том, кто меня снова унизит…

А Нину Владимировну хочется самолично в какой-нибудь яме закопать и даже опознавательных знаков не оставить. Я до сих пор не понимаю — за что…? За что она со мной так поступила? Ведь я ничего плохого я ей не сделала…

… Я очень хотела побыстрее встать на ноги. Мой хирург сказал, что на восстановление уйдет несколько лет, но уже через полгода я нетвердо стояла на обеих ногах. Хромала, было больно, нога сгибалась только на прямой угол, но все-таки ходить я уже могла. Никого ни о чем не предупреждая, собрала чемодан и поехала на вокзал. Позвонила только Ивару — попросила встретить меня в Гамбурге. И все…

Когда Паша приходил первый и последний раз ко мне в больницу, я сказала что-то вроде того, что все равно буду за ним бегать. Бегать больше не хочется. Хотя бы потому, что далеко теперь не убегу.

Да, я решила вновь уехать, и на этот раз — насовсем. Понимаю, что в родном городе без Паши жить не смогу. Встреча может состояться тогда, когда меньше всего ждешь. В самый неожиданный момент. И тогда снова начнется вынос мозга. Вдали от него с этим проще. Хотя разве без Паши проще?

Сейчас все иначе. Все ранее знакомые рожи где угодно, но не рядом. А рядом — доведенное до минимума окружение. По пальцам одной руки можно посчитать, кто переступает порог моей съемной квартиры. Да к тому же из-за резкого изменения окружающей обстановки у меня начались ужасные головные боли. Черепная коробка просто раскалывалась! Первые месяцы я чуть ли не каждый день спазмалитики пила — иначе было невозможно адаптироваться.

Первое время было сложно? Наверное. Я не могу сказать наверняка. Может, потому что прошло не так много времени? Хотя думаю, что и через сто лет не смогу дать верный ответ на этот вопрос. Я просто училась жить в другом городе и приспосабливалась к новой квартире и новой работе. Вот и все.

На этом моменте надо остановиться и глубоко вдохнуть и выдохнуть. Вот и все… Здесь заканчивается самый непростой период в жизни, когда я потеряла все самое ценное. На месте утраты остались бездонные овраги, которые не заполнить ничем. И со временем это стало не просто испытанием, а настоящей пыткой.

Я сделала тогда выбор. И теперь мне остается лишь до конца жизни мириться с этим выбором. Я была уверена, что привыкну. Что научусь жить заново. Как я могла так просчитаться? Ведь боль становится все сильнее, ощутимее, что даже дышать больно, и ни одна физическая не сравнится с той, которая цепким клещом до сих пор сидит где-то в области сердца. Как вывод: любить нужно, несмотря ни на что, с открытым сердцем и готовностью простить ВСЁ, ведь самое страшное в жизни — потерять любимого человека.

Казалось бы — после всех унижений и предательств я должна ненавидеть Пашу. Ненавижу ли я его? Конечно же, нет. Любовь и ненависть — две стороны одной медали, но сколько бы я не подбрасывала ее, всегда выпадает одно и то же. Даже спустя долгое время, даже спустя то, через что мне пришлось пройти — я люблю. В жизни иногда происходят разочарования, после которых в душе остается только болезненная пустота. И любовь. Когда уже никому не веришь, ни на что не надеешься, но продолжаешь любить. Да, он предатель. Да, он поступил подло и низко, показал все свои неприятные стороны, которые бы я предпочла никогда не видеть. Но я, наверное, все же мазохистка. Если бы однажды Паша появился на пороге — я бы не закрыла перед ним дверь. Знаю, что это никогда не случится, но все же в своих чувствах к нему я очень слабая. Я люблю его. И, наверное, даже сильнее, чем раньше.

Одни говорят о том, что впервые видят такое сильное чувство одного человека к другому. А другие — что пора выключать режим «люблю только его и никого больше» и начинать смотреть по сторонам. Вот такой парадокс, и спорить по поводу правильности того или иного мнения можно до хрипоты. А стоит ли? Ведь если любишь — люби, вопреки тому, что говорят другие люди. А если ты просто подчиняешься, давая возможность кому-то другому сделать выбор за тебя — извини, малыш, но ты круглый дурак и рискуешь таким же остаться.

Время лечит… самая лживая фраза в мире. Нет, не лечит. Скорее, калечит — вот такой детский ответ. Прячет куда-то глубоко, в темные закоулки души, маскирует новыми воспоминаниями, а в моменты одиночества разум возвращает из памяти те слова и фразы, в корень изменившие мою жизнь. Мой сыночек и любимый человек остались в прошлом. Я точно знаю, что с Пашей все в порядке, потому что за его счастье я отдала свое, как бы пафосно это не звучало, а за его жизнь в любой момент отдам свою. Да, наверное, это была какая-то сделка — с Богом, дьяволом, не важно. Когда я лежала в больнице, вся поломанная, в синяках и ссадинах, под капельницами — просила только об одном. Чтобы Паша был счастлив. Уже не важно — где, с кем, при каких обстоятельствах… лишь бы только счастлив, а остальное не имеет значения. Чтобы у него все было хорошо… А ведь не зря говорят, что самые искренние молитвы произносятся именно в такие моменты, когда ты не просто находишься на грани отчаяния, а уже переступил эту черту? Вот… для меня тогда было именно такое время.