Страница 39 из 71
15. ДЕДУЛЯ — ДВИГАТЕЛЬ ТОРГОВЛИ
ТОРГУЕМСЯ
— Таинственная вы личность, господин султан. Что же касается дела, которое привело нас сюда…
Однако Сулейман Великолепный воспользовался минимальной паузой:
— Да я уже вижу, — он кивнул на лепреконов, — вон этот, рыжий, сидят. Как в тот мультик, да? Усы и хвост — мои документы. Вылитый папаша, глаза такой же зелёный.
— Вообще-то, дедушка, — усмехнулась я, — И что же вы, как тот почтальон Печкин, тоже не захотите нам его отдавать? Потому что доку́ментов нет?
Господин Каримов хрипловато засмеялся, откинулся на спинку дивана:
— Понима-аешь! Давай, скажи, рассуди мне: пришёл в мой дворец этот маленький аджина*. Ходил-бродил, шутки шутил. Что искал — я не знаю, мне без разницы. Только поймал я его. Как — не скажу, мой секрет. Он говорит: ты меня поймал, дам тебе выкуп, клад тебе дам. Зачем мне клад, э? Столько золота у меня, ещё сундук? Не хочу. Я говорю: не-ет. Клад не хочу, хочу сказку. Трое детей у меня, маленький: такой, такой и такой, — султан показал рукой рост своих карапузов, — Сказку давай, говорю — будешь жить.
— Ну и как, были сказки?
— Сперва был, много. Детям нравился. Мне тоже нравился, хорошо говорил. А потом… — султан посопел. — Заболел, что ли? Мало говорить стал. Плохо ел. Лежит.
Я вздохнула и объяснила, что… в общем, речь вышла довольно долгой, а суть: лепреконы в неволе не живут.
По всему выходило, что сидит дедуля в птичьей клетке, в большую форму не выходил уже минимум четыре месяца и она, эта форма, фактически умирает от истощения. Так же как и звериная. Оставшаяся маленькая не вывозит за троих. В эти подробности я вдаваться не стала, незачем секретную инфу за так раздавать.
Некоторое время мы молчали. Кэйли кусала губы. Сулейман насупился:
— Получается — отпустить надо, так? — он посмотрел на меня исподлобья. — Нельзя так сделать. Плохо. Люди скажут: слабый стал, мягкий, разнежился. Скажут: надо другой Сулейман, новый — понимаешь?
Я покивала:
— Ещё бы не понять. Прекрасно понимаю. И поэтому предлагаю не отпускать, — лепреконы выпучили свои зелёные глазищи и вытянулись струнками. — Предлагаю выгодно продать. Отличный ход — продать задохлика богатой чудачке. Баш на баш. А я в обмен чудную вещь предложу. Представительского класса, можно сказать.
Господин Каримов покряхтел — уж очень, видать, не хотелось ему уступать свою диковиную игрушку, но, наконец, любопытство слегка перевесило. Он посмотрел на меня искоса и подозрительно спросил:
— Что дашь за него?
— Дивный кораблик. Абрам, покажи.
Абрам открыл портал — но не на палубу, а в некотором отдалении от нашей золочёной баржи́, так, чтобы обеспечить общий вид. С палубы нас заметили, помахали.
Да уж, вот на кого рассчитаны все эти золотые венки и блямбы. Господин Каримов выпятил губы, явно уже примеряя на себя этот титаник.
— Хорош? — спросила я.
Султан сразу перестал пускать слюни, сделался суров и неприступен, но тут я достала козырь из рукава:
— А бонусом мы твоим ребятишкам покажем целый сеанс мультиков. И про Простоквашино в том числе.
Короче, сговорились мы: махнули дедулю на кораблик. А пока Коле разворачивал перед восхищённым султанским семейством (во главе с самим Сулейманом, естессно) свою мультипликационную панораму, ко мне с поклонами подошёл тот худоватый визирь:
— Госпожа баронесса! Супруга Сулеймана Великолепного, сиятельная Тигирим, просила передать вам приглашение в её покои. Не могли бы вы уделить толику своего внимания для возвышенной беседы?
ВСЕ В САД!
— А почему она не здесь?
Визирь помялся:
— У нас… так не принято.
Ага.
— Я так понимаю, нужно пройти на женскую половину?
— Всё верно.
— Это неприемлемо, — ответил из-за моей спины Тиредор. — Так не принято
Естественно, его же туда не пустят. Да и вообще никого из парней не пустят.
— Вы слышали? — развела я руками. — Попробуйте найти вариант, приемлемый для всех, иначе я ничем не смогу вам помочь.
Визирь метнулся к султану, который уже смотрел на разворачивающееся мультипликационное действо, разинув рот, и только замахал руками…
В итоге нас пригласили в сад. В специальный внутренний сад дворца, где широкое кольцо моей личной охраны ни у кого не вызвало внутренних противоречий.
У фонтана сидела полноватая женщина в очень закрытом (и о-о-очень дорогом) шёлковом платье, наблюдала за рыбками, играющими в воде. Увидела меня, поднялась навстречу, улыбаясь. Спросила едва слышно:
— Вы не узнаёте меня?
Рисунок внутреннего поля читался плохо — из-за защитного амулета, конечно же. Что-то было в её лице смутно знакомое, но я никак не могла вспомнить…
— Сожалею, но — нет.
— Я вам так благодарна. Вы изменили всю мою жизнь…
И тут я узнала!..
— Татьяна⁈
— Да… — она обрадованно закивала.
— Боже мой, голос так и не вернулся⁈ Неужели ни одного целителя за все эти годы?.. Конечно, я тогда очень сердита была, но чтоб вот так, сотню лет… Давайте, я сейчас поправлю. Снимите амулет, чтоб быстрее…
— Нет! Нет! Что вы! — испуганным шёпотом засипела она. — Не надо! Я ведь из-за этого только и жива…
Татьяна Филипповна была лишена голоса лично мной — не совсем, а именно вот так, чтобы едва сипеть могла — в далёком пятом году от открытия порталов Новой Земли. И буквально день спустя — продана цыганами бродячим работорговцам за два рулона натурального китайского шёлка. Между прочим, довольно дорого. Хотя, в ту пору она выглядела килограмм на пятьдесят монументальнее, да-а-а… Должно быть, ушлые бродяги рассмотрели в этой женщине какой-то внушающий энтузиазм потенциал.
Так или иначе, найти мы её тогда не смогли. Всё, что смог увидеть Кадарчан — женщина была жива, прочее же оказалось скрыто от нас.
Караван работорговцев ехал, подчиняясь собственной неизвестной логике. Между посёлками и сейчас-то могут лежать километры совершенно диких, необжитых мест, а уж тогда…
Спустя пару дней начался возрастной откат, который шёл вдвойне тяжело — возможно, оттого, что внутренне она отчаянно сопротивлялась. Не потому что не хотела стать моложе, а… из привычной вредности, что ли? Сколько дней (или недель?) она пролежала в горячке, Татьяна не знала.
Пришла в себя — сверху небо, под спиной соломенная циновка, вокруг деревянная клетка. Есть хотелось страшно. И ещё сильнее — пить.