Страница 6 из 11
Она обернулась в поисках кота. Зевс мирно дремал под деревом. Над ним вились насекомые, но это никак не беспокоило зверя. Куратор, надо же!
Катя подняла с земли упавший пакет с куклой и тапками. Находиться на поляне больше не хотелось. В районе желудка тугим узлом скрутилась тревога. Что-то было не так с этим разговором. Как будто Катя знала о закравшейся ошибке и хотела сказать об этом, но никак не могла уловить, в чём состояла эта ошибка. Что-то словно было лишним и не хотело укладываться в общую картинку. Но что?
Катя положила в корзинку вновь обретённые вещи и рекламные листовки. Не бросать же их тут, дома для них есть мусорное ведро. Она взяла сонного Зевса на руки и пошла обратно к дому.
Ствол дерева с красной лентой на ветке послушно обернулся дверным проёмом, когда кот прыгнул в него. Вслед за Зевсом Катя вошла в свой коридор. Вернулась на место гостиная. За окном шёл снег, стирая воспоминания о летней жаре.
Вместо птичьих трелей, в комнате на диване громко звонил телефон. Катя поставила на пол корзинку, сняла на ходу шляпу и взяла телефон. На прямоугольном экране улыбался темноволосый парень. В Катиной душе разлилось тёплое радостное чувство, она улыбнулась и ответила на звонок.
– Костя, как я рада, что ты позвонил, – громко заговорила она. – Костенька, мне нужна твоя помощь! Со мной такое происходит! Ты не поверишь! Я сама не очень верю… Когда мы увидимся?
– Никогда, – ответил с той стороны женский голос. – Вы больше никогда не увидитесь.
Катя села на диван и замерла от неожиданности. Тайное всегда становится явным. За тайным всегда следует расплата. Так говорила Катина мама. Мамино лицо тут же возникло перед Катиным внутренним взором. Какой стыд! Её поймали на проступке, которому нет прощения. И осознание этого терзало сильнее, чем сам проступок. Катя зажмурилась, восстанавливая дыхание и способность мыслить.
– Меня зовут Люба, я Костина жена. Если ты ещё не поняла, – сказала женщина.
Катя поняла. Для больной всеми болезнями женщины Люба обладала очень сильным, властным голосом.
– Как ваше здоровье? Костя говорил, вы очень больны, – ровным голосом сказала Катя, удивляясь тому, как быстро ей удалось справиться с паникой.
На том конце возникла пауза. Видимо, ответа от Кати ожидали другого. Две обманутые женщины молчали. Каждая со своей болью и правдой.
– Скажи ей сам! Сейчас же! – прозвучало в трубке. В голосе Любы зазвенели истеричные нотки.
Катя послушала возникшую следом тишину. Молчание было тяжёлым, словно бетонная плита. Осторожно спросила:
– Костя? Это ты?
– Катя, мы больше не будем встречаться, – сказал Костя. – Понимаешь, у нас будет ребёнок и… Нам надо расстаться.
Он замолчал. Потекли томительные, тягучие как мёд секунды.
– Сочувствую, – тихо ответила Катя.
Значит, выбор он сделал не в её пользу. А она столько времени ждала. Она верила ему. Не плакать! Не сейчас! Надо дожить до конца этого разговора, сохранив самообладание и память о себе, как о сильной женщине. А потом можно будет уткнуться в подушку и выкричать боль до последней слезинки.
– Кому сочувствуешь? – не понял Костя.
– Жене твоей. И ребёнку. Им не повезло с тобой. Ты трус, – сказала Катя и прервала разговор.
Чёрный прямоугольник телефона лежал на её коленях и молчал. А вдруг Костя сейчас перезвонит? Скажет, что ошибся, что жить без неё не может. Скажет, что любит и готов на всё ради неё. Рвущийся изнутри крик словно запутался, не мог освободиться. Катя сжала кулаки. Слёзы потекли по щекам, капали на безжизненный телефон. Катя ждала.
– Это пройдёт, – громко сказал знакомый голос.
Катя подняла голову и увидела на экране телевизора Юрия Николаевича. Директор сидел за тем же столом, что стоял сегодня посреди поляны. За его спиной была светлая стена, увешанная грамотами и дипломами. Синяя настольная лампа светилась мягким безопасным жёлтым светом, роняя на стол круглое пятно. Фотографии улыбающихся людей в деревянных рамках смотрели на Катю со стола.
– Это очень скоро пройдёт, – повторил он. Лицо его выражало уверенность и сочувствие. – Дело даже не в том, что время лечит. Ничего оно не лечит, глупости это. Дело в том, что ты взрослеешь и переосмысливаешь своё прошлое, свои поступки…
– Почему вы не оставите меня в покое? – спросила Катя. Душа её уже готова была взорваться истерикой, нужен был только толчок. И общество словоохотливого мужчины в чёрном костюме нужно было ей сейчас меньше всего.
– Потому что в горе нельзя оставаться в одиночестве. Кто-то должен протянуть руку помощи. Знаешь, ведь это был тупик. Такие отношения не приводят к долгой и счастливой жизни, – стал говорить директор рассудительным тоном взрослого человека, объясняющего ребёнку прописную истину. – Ты и сама это понимаешь. Ты умная девочка. Нельзя начинать отношения со лжи.
– Не смейте мне читать мораль, я вам не дочь! – Катя разрыдалась. Костя так и не позвонил. Всё кончено!
– Вот и хорошо. Слёзы очищают душу. Когда ты поплачешь, тебе обязательно станет легче. Чтобы в жизнь пришло новое, надо отпустить старое. Это всем известная истина… – не унимался мужчина на экране телевизора.
– Отстаньте от меня! – крикнула Катя, вскочила с дивана и выдернула из розетки шнур телевизора. Ей хотелось остаться одной. Плакать при свидетелях было стыдно.
– Молодец, Катя! Злись! Не держи в себе! Это надо выкричать, выплакать и забыть! – продолжало рассуждать изображение директора в телевизионном прямоугольнике.
Катя перестала плакать. Посмотрела на шнур в своей руке.
– О, не бери в голову, – понимающе махнул рукой Юрий Николаевич. – Я везде. В твоём телевизоре, в твоём доме. Я в твоей голове. Хочешь, я расскажу тебе о своей несчастной любви? Это было так давно. Мне было лет пять, кажется. Она была моей воспитательницей. Разница в возрасте была такой, что она даже не догадывалась о моих чувствах. Тебе ведь интересно? Когда кто-то делится страданиями, начинает казаться, что ты не одинок в беде…
Катя бросила шнур на пол и вышла из комнаты.
– С твоей стороны это не вежливо, – укоризненно донеслось вслед. – Воспитанные люди завершают разговор прощанием!
Катя направилась на кухню, прихватив с собой корзинку с вещами и рекламными листками. Она вытерла лицо кухонным полотенцем, включила электрочайник. Заварила себе крепкий чай. Достала из холодильника бисквит, недостойный, по её мнению, стать тортом на продажу. Намазала его вареньем. Если горе нельзя выплакать, то его всегда можно заесть.
Катя и сама знала, что эти отношения ни к чему не приведут. Но так обидно, когда выбор делают не в твою пользу. Это очень бьёт по самолюбию. По самому мягкому и ранимому месту в душе. Можно три года говорить, какая ты замечательная, какая красивая и любимая, а потом разрушить всё это молчанием в телефонной трубке. И это оглушающее молчание было громче всех красивых слов.
А какого цвета у Кости глаза? Катя замерла с кружкой в руке на полпути ко рту. Она не помнила. Но ведь это же очень важно, знать какие глаза у любимого человека. Она столько раз смотрела в них, когда он приближал свои губы к её лицу, чтобы поцеловать. Они тёмные или светлые? Есть же фотография в телефоне! Катя поставила чашку, взяла телефон. Должны быть фотографии. Должна быть переписка. Должно быть что-то. Номер телефона. Соцсети. Но в телефоне не было ни одного упоминания Кости. Даже история вызовов не сохранила его телефонный номер.
– Это вы сделали? – крикнула Катя и побежала в комнату. – Вы все удалили?
Телевизор был тёмным и молчаливым, как и полагается обесточенному электроприбору. Не было никаких упоминаний о Косте и в ноутбуке. Не было записей в дневнике. Как будто самого Кости не было. Зато была боль. Мысли все кружили вокруг его молчания в телефоне и его нерешительных слов. Катя продолжала вести с ним внутренний диалог, находила правильные слова и интонации. Вот только какого цвета у него глаза? Лицо темноволосого парня ускользало от внутреннего зрения, Катя никак не могла его рассмотреть. Это было неправильно. Странно.