Страница 57 из 82
— Точно.
— Дай-ка руку, мать, — я высадила ей на ладошку саламандру, — Сиди вот, медитируй. Внутренний покой…
— Ой, какая славная! — Надежда Романовна наклонилась поближе, — А можно погладить?
— Если она разрешит.
Анна Дмитриевна тоже склонилась к нам, вроде бы рассматривая зверюшку, и тихо сказала:
— Мой вчера на пару часов домой забегал, злой как… — она не нашла приличного сравнения и всплеснула пальцами, мол — неважно, — Говорит: хотели средневековья, дворянской вседозволенности — так пусть хлебают полной ложкой…
— Батюшки светы! — добродушная Надежда Романовна испугалась, невольно озвучивая мои тайные страхи, — Я надеюсь, они никого четвертовать не будут⁈
Я хотела было сказать, что не вижу тут приспособлений для четвертования, но передумала. Во-первых, будут потом на меня смотреть как на специалиста по пыточным принадлежностям. А во-вторых, кто его знает, может княжеские для пущего эффекту решили постепенно реквизит выносить…
На угол от нас стояли три почётные мужские трибуны, центральную из которой занимал князь с приближёнными, ближняя к нам была полностью занята беловоронцами (я тихонько помахала нашим), а дальняя — всякими малознакомыми и незнакомыми мне людьми. Напротив тоже были трибуны — и тоже мужские, но с гораздо бо́льшим количеством мест, возможно, даже и стоячих. Посреди этой буквы П возвышался помост, который мне всё время хотелось назвать эшафотом. С четвёртой, открытой стороны стояло три ряда вооружённых дружинников, за которыми уже собралась приличная, тыщи в две человек, толпа. А может даже и поболее.
Я подумала, что князю сейчас, должно быть, очень тяжело. Надо ведь не просто наказать виновных, но и сделать это так, чтобы народ поверил, что они
Вот странное я вам скажу сочетание колокола с барабанами… двойственное какое-то. С другой стороны: барабаны — вроде как официально, а колокол с лёгкостью перекрывает толпу. Ладно, неважно. Командный голос у князя тоже был поставлен как надо — наорался, поди, за военную службу.
Начал он как Сталин:
— Братья и сёстры! Сегодня у нас тяжёлый день. Скорбный день. Сегодня мы потеряли нескольких наших граждан… — князь помолчал, обводя толпу тяжёлым взглядом, —… а они потеряли свою новую Родину и её защиту! Сегодня, впервые за все прожитые здесь годы, я призываю богиню Вэр помочь нам открыть истину и совершить правосудие! — по рядам прокатился удивлённый вздох, а мне захотелось причитать, как Балу из советского мультика про Маугли: «Он не забыл! Он не забыл!» — Все вы слышали, что проверки в ряде хозяйств вскрыли воровство. И не просто воровство, а воровство наглое, бесстыжее, потерявшее всякий страх и меру! Помимо этого следствие выявило ряд не менее тяжких преступлений и отягчающих обстоятельств. Все без исключения результаты проверок будут опубликованы в газете — с именами виновных и соучастников! Копии материалов дела, включая свидетельские показания, опись улик и прочее будут переданы в городскую библиотеку. Приходите. Читайте. Смотрите. Более того! — князь возвысил голос, — Я призываю добровольцев принять участие в повторной ревизии всех материалов! Вдруг мы что-то… пропустили, — князь сел и кивнул Владимиру Григорьевичу, поднявшемуся на небольшую кафедру.
Народ появление безопасника встретил осторожным молчанием. Да и было от чего. Знаете, бывает такой взгляд у человека, когда он смотрит вроде как вскользь — но такое впечатление, что он всё про тебя знает, и не просто знает, а данные уже структурировал и даже уже в специальное досье всё занёс. Так вот, Григорьич умудрялся распространять свой отрицательный шарм на всю присутствующую толпу.
Он открыл свой гроссбух и начал:
— Для вынесения приговора по делу о теплицах вызывается Светлицын Арсений Дмитриевич!
Да-а-а… этот человек вовсе не был похож на лощёного и самодовольного господина, который (как он сам сказал), «пользуясь равным статусом», лично подошёл к Вове представиться на одном из княжеских вечеров. Он был не просто избит, а избит чрезвычайно, со знанием дела, кем-то, кто не очень-то хотел останавливаться. Идти он почти не мог, и был выволочен на помост двумя дружинниками, которые продолжали его поддерживать — для всеобщего обозрения, я так понимаю. Заплывшие глаза тонкими щелями выделялись на раздутом чёрными и багровыми кровоподтёками лице. Народ ощутимо забурлил, но под взглядом начбеза снова притих. По застывшим лицам местных аристократов мало что можно было понять. Князь смотрел угрюмо.
— Пункт первый. Арсений Светлицын сознался и признан виновным в хищениях государственного имущества на общую сумму восемьсот пятьдесят миллионов четыреста двадцать семь тысяч рублей, — громко и бесстрастно объявил Григорьич.
На сей раз толпа уже не могла сдержаться. Стало шумно, и по знаку князя один из дружинников остервенело задолбил в колокол. Наконец относительная тишина восстановилась, и оглашение приговора было продолжено:
— Виновный приговаривается к полной конфискации имущества, как личного, так и семейного, поскольку оно признано приобретённым на ворованные средства.
— За добровольное и полное сотрудничество со следствием смертная казнь для Арсения Светлицына заменена каторжными работами сроком на сто лет с клеймением словом ВОР на лоб и лишением гражданского статуса.
— Супруга Арсения Светлицына, Марианна Светлицына, признана в хищениях невиновной и от уголовной ответственности освобождается. Права на отчуждённое имущество Марианна Светлицына также не имеет. Она может обратиться в княжескую канцелярию с ходатайством о предоставлении комнаты в малосемейном общежитии за счёт государственной казны при условии её трудоустройства в течение недели на постоянную работу. Так же она имеет право на пятьдесят процентов от обычного размера ссуды, выдаваемой переселенцам на обзаведение с условием возврата в течение трёх лет. В отношении имущества двоих совершеннолетних детей супругов Светлицыных и правомерности владения им будет проведено дополнительное расследование.
В передних рядах послышались лающие рыдания. Не выдержала, значит, Марианна такого душевного испытания. По самому больному ударили. По сытой и ленивой жизни. Лица некоторых вельмож и вовсе превратились в маски ненависти. Я тихонько прошипела: