Призрак Заратустры

– Тьфу!

Губы и глаза защипало, едкая жидкость проникла в рот, Вадим стал яростно отплевываться. Вода в озерке оказалась до невозможности солонющей. Присмотревшись, он увидел, что дно выемки, имевшей в поперечнике не более ста метров, покрыто сверкающим панцирем. Это были отложения соли. Вадим не удивился, он, захаживая в библиотеку Самарканда, брал книги, описывающие узбекскую природу, и извлек оттуда немало сведений – в частности, о том, что даже в сердце Кызылкума попадаются иногда такие вот соленые заводи. Обыкновенно в засушливое время года они пересыхают, но озеро, в котором он стоял сейчас, видимо, имело достаточный подземный приток, и вода не успевала испаряться. К сожалению, для использования она не годилась.

Протерев глаза и вдоволь наплевавшись, Вадим вновь наклонился к зеркалу, что расположилось у него под ногами. В толще воды сновала мелкая живность – какие-то рачки величиной не больше сантиметра. Как они умудряются жить в таком крепком рассоле?

Вадим посмотрел на свои руки, моментально обсохшие в тепле, которое еще излучала нагретая за день пустыня. Кожа покрылась белым налетом и саднила.

Разочарованный, он вышел из озерца. Намокшие штаны облепляли голени, в сапогах, набравших через край, гнусно хлюпало. Он сел и стащил обувку, размотал волглые портянки. Внезапно взгляд его притянулся к озерной кромке. Там, на сыром песке, четко отпечатались следы человечьих ног. Да много! Они опоясывали озеро по всему его периметру. Вадим сравнил себя с Робинзоном, увидевшим следы дикарей на берегу безлюдного острова. Разница заключалась в том, что дикари ходили босиком, а ступни, оставившие оттиски возле соленого озера, были облачены во что-то странное.

Вадим пригляделся. То не были ни сапоги, ни ботинки. Ребристая, а местами и шипованная подошва с клеймом «Американской резиновой компании». В памяти всплыло словечко «сникеры», от английского «sneak» – «красться». Так эту обувь с подметкой из резины и тканевым верхом прозвали за то, что в ней человек мог передвигаться почти беззвучно. Она поступила в продажу лет десять назад под торговой маркой «Кедс» и быстро завоевала популярность.

Следы имели разные размеры. Согласно прикидкам Вадима, по окружности озера разгуливало семь или восемь человек, не меньше. И все в сникерах. Кто они, и к чему им конспирация? Вдобавок напрягало то обстоятельство, что отпечатки были свежими – они появились не раньше сегодняшнего утра. Из чего проистекало, что в непосредственной близости от экспедиционной стоянки обретаются личности, экипированные недавними интервентами и невесть что замышляющие.

Вадим обогнул озеро, стараясь вычислить, откуда пришли эти субъекты и куда удалились. К его огорчению, по мере отдаления от воды, песок становился сухим и следы теряли четкость вплоть до полного исчезновения. Никаких других признаков своего пребывания личности не оставили.

Поблуждав часа два, Вадим вернулся в лагерь. Можно было бы сказать, что пришел он не солоно хлебавши, но это не соответствовало бы истине. Нахлебался как раз вдосталь, от избытка соли все еще першило в горле. Но это было терпимо. Гораздо сильнее донимала тревога, в голове роились бесчисленные предположения, одно нелепее другого.

Добравшись до бивуака, Вадим тихонько подошел к дремавшему Павлухе и отвесил ему, не обинуясь, пинок под зад. Павлуха выпустил винтовку, пристроенную возле ляжки, и кувырнулся вперед. Нежданно пробудившись, подскочил и заморгал сонными зенками. Зашипел:

– Ты чего?..

– Того, – отмолвил Вадим. – Отрядили в караул, будь добр, не спи. А то р-рассвистелся тут во все завертки, в Ташкенте слышно.

Павлуха оскорбился. Он и так наслушался в свой адрес нареканий как от командира Мокрого в кишлаке, так уже и в экспедиции от Вранича, пенявшего ему на лень и нерадивость. Сносить попреки от никчемного репортеришки он не намеревался. Засучил рукава гимнастерки и заворочал перед собой кулаками.

Вадим усмехнулся. Деревенщина! Такого одолеть, что у ребенка конфету отобрать.

– Угомонись! Я спать пошел.

– Струсил? – Павлуха попер на него, как бычок на матадора. – Да я тебе… сопатку расквашу!

Что ты будешь делать! Вадим подсел под грубияна, перехватил его за предплечье и без натуги кинул через бедро. Павлуха пропахал носом песок, но не унялся, подпрыгнул кверху. Взвыл, размазывая кровавую юшку:

– Подлюка! Да я…

Вадим пошвырял его еще чуток – без остервенения, больше для острастки, чтоб знал, с кем лучше не связываться.

Из палатки высунулся обеспокоенный Вранич. Они с приват-доцентом уже закончили ожесточенные дебаты и улеглись на боковую, но шум у костра разбудил серба.

– Что было? Зашто бука?

– Ничего, – невинно развел руками Вадим. – Даю молодому поколению уроки. Он сам попросил.

Павлуха сидел на сучьях приготовленного к сожжению саксаула и тряс запыленной шевелюрой. Научник испытующе вперился в него.

– Е ли то истина?

«Сейчас наябедничает», – подумал Вадим, глядя на потрепанного парня. Но нет – Павлуха вытер выступившие слезинки, поднялся и, как на плацу, отрапортовал:

– Так точно, товарищу… то есть пане начальник. Тренируемся, значит.

Серб ворчливо указал им на то, что физическими упражнениями надо заниматься в другое время суток, и скрылся в палатке. Павлуха по-собачьи встряхнулся, его окутал желтый нимб.

– Спасибо, …что не сдал, – поблагодарил Вадим.

– Нема за шо… – Павлуха не без робости подошел к нему. – Где так навострился?

– В спортобществе, – соврал Вадим. – Научить?

– Ага…

– Договорились. Завтра вечером, когда жара спадет, попрактикуемся.

О вылазке к озеру и найденных там следах он умолчал. Не хотел наэлектризовывать и без того неидеальную атмосферу в лагере. А если и расскажешь – что это изменит? Все и так осведомлены, что поблизости рыщут басмачи, которые могут напасть в любую минуту. От своих археологических планов Вранич не откажется, да и Хрущ ему не даст. Они оба, как заведенные, копошились в песчаных грудах, отвоевывая пядь за пядью и продвигаясь в глубь крепости. Остальными они помыкали почище, чем помещики крепостными в треклятые времена.

– Обережно! – покрикивал научник, когда, по его мнению, чернорабочие, в число коих входил и Вадим, чересчур неосмотрительно орудовали лопатами и могли что-нибудь повредить.

– Да шевелитесь же, твари! – рычал одновременно с ним приват-доцент. – Канителитесь, как мухи полудохлые!

Иногда они усматривали в сыпких залежах какую-нибудь вещицу, хищно бросались к ней и, разогнав копателей, просеивали шероховатые крупинки через мелкое решето. Однако до сих пор ничего из ряда вон выходящего им не подвернулось. Аркадий Христофорович, обладая экспрессивным норовом, стал терять терпение.

– Уже неделю роемся, как жуки в навозе – и что? Хоть бы хны…

Круглый зальчик, назначение которого так и не было установлено, мало-помалу очищался от песка. Открылись проходы в другие помещения. Хрущ-Ладожский настаивал на том, что надо углубляться в них, поскольку, как он выражался, «в предбаннике больше делать нечего». Но Вранич встал на дыбы и на корявой смеси русского с сербским доказывал, что крестиком на карте отмечен именно этот зальчик и разрывать всю крепость не имеет смысла. С точки зрения Вадима, он был прав. На это уйдет бездна времени, а от ежедневного каторжного вкалывания и так уже ломило все суставы.

Хрущ уперся рогами, как баран.

– Х-ха! Разуйте буркалы – в этой каморке нет ни шиша. Что – будете стены простукивать и по кирпичику их разбирать? На здоровье! Я такой чепухой заниматься не собираюсь…

С этого дня в отряде обозначился откровенный раскол: приват-доцент демонстративно отказался повиноваться сербу и принялся работать в одиночку. Он бы сманил себе в помощь еще кого-нибудь, но Мансур с Вадимом на уговоры не поддались, а красноармейцы получили от Мокрого приказ подчиняться только Враничу, уламывать их было бесполезно.

– Твари! – выругался Аркадий Христофорович. – Ну и вошкайтесь на месте, если вам угодно. Дурачье!