Потанцуй со мной

— Принял. От кого? — кашляю и сплевываю кровь. Ублюдок по-прежнему вжимает меня в стену, удерживая руки за спиной.

— Что-то ты такой не сообразительный, Адвокат, — удар коленом по почкам. М-м-ммм… — На девочку, говорят, чужую позарился. Не по-пацански как-то. Ты же умный, братка, зачем тебе проблемы? — дергаюсь, но получаю новый удар. — Тихо. Девочку в покое оставь, — чувствую, как ослабевает его захват и слышу копошение.

Я хочу что-нибудь сделать, но головокружение уносит мое сознание. Пелена седой мглой застилает глаза. Не спать, Романов. Не спать. Он разворачивает меня лицом к себе, но мои ноги не держат, и я оседаю по стенке, прижимаясь затылком.

Не спать.

— Красивая, правда? — пинает по ногам и сует в лицо телефон. — Сюда смотри, Адвокат.

Меня отключает, но я изо всех сил борюсь с собой.

Всматриваюсь в экран, на котором …. блть… Вскакиваю и кидаюсь на ублюдка.

— Только тронь ее, сука. Убью, — моих сил не хватает, и я падаю на колени. Сжимаю кулаки и хочу выть.

Рита.

На его экране — фото Риты, выходящей из танцевального клуба…

44. Константин

— Учти, Адвокат, два предупреждающих звонка уже было. Третий будет последним. Как в театре, — не могу рассмотреть его лица, кроме подбородка. Он не поднимает высоко головы нарочно, скрываясь под капюшоном. — Слабость у меня к молоденьким девочкам. Ты меня услышал?

— Где моя дочь? — сиплю я. Мой хриплый голос и лающий кашель отражается от стен подъезда и эхом разносится по этажам. Смесь из паники и дичайшей ярости сводит судорогой конечности и сворачивает в болезненный узел.

— Ты. Меня. Услышал? — нарочито медленно проговаривает эта мразь, опускаясь передо мной на корточки.

— Услышал, — сейчас я согласен на все, только пусть скажет, что с Ритой.

— Вот и договорились, Адвокат, — хлопает меня по плечу и встает. — А с красавицей твоей все хорошо, — подходит к двери, ведущей на выход. — Пока хорошо.

Закрываю глаза и глубоко выдыхаю. Я не слышу ничего кроме своего свистящего дыхания и пульса в ушах.

Хлопаю себя по карманам в поисках телефона. Он в двух метрах, но у меня нет сил до него дотянуться и мне приходится пододвинуть его ногой. Запястье простреливает адской болью, когда пробую на него опереться, чтобы перевалиться на бок. Из носа потоком струится кровь, но мне настолько сейчас плевать, что отчаянно слизываю ее языком.

Мой телефон разрезает тишину лестничного пролета звонком. Кончиками пальцев стопы мне удается подтащить мобильный к себе, но дрожащие руки не слушаются и я, матерясь, пробую принять вызов, скользя по разбитому дисплею.

И у меня получается.

— Папуль, ты звонил? — голос дочери, как долгожданное обезболивающее для моего тела. Блть, я ненавижу слезы, но сейчас мои собственные слезы облегчения застилают глаза. — Я задержалась с тренером, но уже подбегаю к подъезду, — звонкий голосок Риты успокаивает, но тут же вспышкой ослепляет — ублюдок может быть рядом.

— Рита, с тобой все хорошо?

— Всё отлично, пап. Что случилось? — облегченно выдыхаю.

— Рита, — хриплю, — рядом с тобой кто-нибудь есть?

— Пап, че у тебя с голосом? Ты заболел? — настораживается Марго.

— Рита, — мой язык еле ворочается, но я упрямо собираю в себе крошки терпения и силы. — Посмотри по сторонам.

— Нуу-у…нет никого…А! Вон сосед с 15 этажа идет, тот, у которого куча собак.

— Иди к нему и заходи с ним в подъезд.

— Пап, что случилось? Ты меня пугаешь.

— Рита, делай, что я говорю, — откашливаюсь в сторону. — Потом иди не к лифту, а сворачивай к лестнице.

— Пап?

— Не отключай вызов, Рита, — надсадно дышу. — Ты идешь?

— Иду. Пап, мне страшно, — голос дочери приобретает панический оттенок. Но утешитель из меня сейчас никакущий, поэтому сжимаю зубы до скрежета и ненавижу себя за то, что пугаю своего ребенка.

— Иди, Рита. Ты в подъезде?

— Да. Я прошла консьержку. Здравствуйте, Шодия.

И только когда открывается дверь, и в дверном проеме появляется голова дочери, телефон из моих рук выпадает.

— Папа! Па-ап!

Щурюсь, потому что неистовый вопль Маргариты резонирует и отдает головной болью в висках.

Моя малышка бросается ко мне и падает рядом на колени.

— Папочка, папочка, папочка. Ты ранен? Что случилось пап. М-ммм, — из ее глаз уже вовсю падают слезы. Поднимаю руку и касаюсь родных волос, с наслаждением понимая, какая ценность сейчас в моих руках.

— Папа, что делать? Полицию? Мне вызвать полицию? Или скорую? Да, скорую, — Марго хватает телефон и судорожно тычет в экран.

— Рита, — сиплю. — Рит, угомонись. — Ничего не надо, — пока не надо. Потом. Тогда, когда я буду уверен, что она в безопасности. Я разберусь. Со всеми разберусь.

— Нет? Пап, ты спятил? На тебе живого места нет. М-м-мм, — ревет дочь.

— Рита, помоги, — вытягиваю руку.

— Д-да, да, сейчас, — моя смелая малышка помогает подняться и я заваливаюсь на нее. Не понимаю, как ей удается удержаться, а не грохнуться вместе со мной. — Во так, давай. Я держу.

Еле ворочая ногами, бредем до лифтов. Чувствую, как начинает закладывать нос. Сломан к чертям. Дышу через рот, пугая Риту хрипами. Она тоненько плачет. И я вместе с ней. Мое сердце плачет.

Выходим на нашем этаже и семеним к двери. Рита заносит руку, чтобы постучать, но я ее останавливаю.

Приваливаюсь к стене, откидывая голову назад.

Она смотрит непонимающе, а я мысленно прошу у нее пару секунд или минут. То, что сейчас произойдет дома, порвет меня на куски. Я знаю, что прежней моя жизнь больше не будет. Я знаю, что стану для НЕЕ полным ничтожеством. Возможно, навсегда. Но, если я этого не сделаю, то потеряю обеих.

Ненавижу себя. И пусть она меня тоже ненавидит. Чем сильнее, тем лучше для нее. Безопаснее.

— Стучи, — прошу дочь.

— Ну че так долго? — открывает дверь Хулиганка.

Ее нежный ротик распахивается в немом крике, когда она видит меня, висящем на дочери. Милая. Красивая. Моя Хулиганка. Даже искаженное испугом и ужасом лицо — самое прекрасное лицо на свете. Моя дерзкая Смутьянка. Сиреневолосая катастрофа, принесшая любовь и беду… Я смотрю на нее и только сейчас понимаю, насколько больно она вспорола мою грудную клетку, добралась до самого сердца и забрала в свои тонкие хрупкие ручки…

— Костя…

45. Константин

— Рита, что случилось? — ее взгляд мечется от Марго ко мне. Острый подбородок подрагивает, а в кофейных глазах застывают капли дождя.

— Я не знаю, я… — заикается Маргарита, но я не даю ей договорить.

— Рита, иди в свою комнату, — привалившись спиной к входной двери, зажимаю переносицу, останавливая кровотечение.

Маргарита послушно сбегает, но я слышу ее тихие всхлипы.

— Костя, — Юлька подлетает ко мне и бросается на грудь, отчего шиплю и болезненно морщусь. — Прости. Я сейчас, — убегает в кухню.

Сбрасываю туфли и тащусь следом. Обхватываю левую руку за локоть и закрываю глаза. Блть. Если у меня вывих плеча, то это хреново. Очень хреново.

Сурикова беспорядочно носится по кухне, нервно хватает полотенце, вновь его бросает, открывает по очереди шкафчики и с грохотом их закрывает.

— Кто это сделал? — поворачивается. — Костя. Кто это сделал? — она не плачет. Ее глаза горят безумием, а руки сжаты в кулаки.

Опускаюсь на стул и беру мокрое полотенце, прикладывая к носу.

— Почему ты молчишь? Я вызываю полицию, — бросается к выходу, но я успеваю поймать Хулиганку за руку. Притягиваю к себе и утыкаюсь лбом в ее теплый, вздрагивающий живот. — Это он?

Обнимаю одной рукой за тонкую талию и вжимаюсь носом, глубоко вдыхая любимый бунтарский аромат.

— Не молчи. Это он? — срывается ее голос. Я чувствую тихое опасливое прикосновение к своим волосам и тело пронзает острой болезненной судорогой.