40000 лет назад

Трое парней, на своих верных конях, и их старый учитель на скрипучей телеге, запряженной тяжеловозом, и заваленной тюками с каким-то барахлом, держали путь в столицу княжества Ураслав — город Уйшгород.

Ехали налегке. Доспехов и лишнего оружий не брали. Некого тут бояться, дорога наезжена, многократно проверена частыми княжескими патрулями, и потому безопасна. Одеты путники в просторные холщовые рубахи, и в широкополые шляпы, какие обычно надевают бортники и геологи для того, чтобы натягивать на них сетки, спасающие от укусов разозленных кровососущих и жалящих насекомых. Но так как подобного на данный момент не требовалось, гнус и прочая гадость еще не нападала роями, (рано еще, такое начнется только в начале лета), то подобный головной убор, своими широкими полями, служил для прикрытия от солнечного света слепящего глаза.

Неторопливый путь, дремавших в седлах ребят, длился уже второй день. Первую ночь провели под открытым небом, спасибо богам, дождя не было, а спать на голой земле, для них было нормой. Федор уже давно не был тем избалованным юнцом, каким попал в этот мир, а остальные выросли в подобных суровых условиях с детства, и потому даже не замечали неудобства.

Следующую ночь решено было провести на постоялом дворе-харчевне. От которого до столицы оставалось совсем немного. Яробуд обещал чистые простони, вкусную похлебку из ершей, которую он назвал так созвучно с нашей ухой, только звучащей немного непривычно, по-другому.

— Ух-ууу. — Именно так, словно запнувшись в середине и затянув последнюю гласную, и с ударением на оба слога, блаженно закатив глаза произнес он, улыбнулся и сглотнул слюну. Согласитесь похоже. Может от сюда и пошло современное название популярного супа.

Они не ели с самого утра, и потому в животах урчало, напоминая, что пора бы перекусить. Но старый вояка запретил останавливаться, обещая скорый отдых и обильный вкусный ужин. Нужно просто потерпеть. Совсем чуть-чуть.

Телега скрипела, кони всхрапывали, в животах урчало, все кемарили опустив подбородки на грудь. Солнце потихонечку скатывалось за заснеженные вершины гор, виднеющиеся в далеке, и справа от дороги.

— Ой ты порушка-парня! — Внезапно зазвучал громкий противный голос, пропевший сохранившуюся до нашего времени народную песню, заставившую всех вздрогнуть, а ехавший на телеге дед даже подскочил, выхватывая нож, и оборачиваясь.

— Ты чего, сдурел на старости лет. — На одном из тюков сидел, по «турецки» скрестив ноги, довольный шишок. — Я взбодрить вас хотел, засыпаете на ходу, а вы в ножи. Так не поступают с друзьями.

— Ты как тут оказался, чучело закромочное. — Яробуд злобно сверкнул глазами в нежданного попутчика убирая обратно нож. — Я ведь тебя и убить мог.

— Скучно в городе. Вех давно уже знаю. Ничего нового не происходит. Да и нравиться мне с вами. Весело. Вы всегда во что-то встреваете, а на счет убить? Не смеши мои уши, ты и в молодости в меня бы не попал.

— Скучно ему. — Забрюзжал дед и взбодрил вожжами лошадь. — Тебя только тут не хватало. — и замолчал насупившись, а Илька затянул песню заново, да так и не смолкал, до самого конца. Только когда за поворотом, показалась обширная выкошенная поляна, с двухэтажной избой посередине, около горбатого, деревянного моста через мелкую поросшую камышом речку, его голос прервался, а сам шишок исчез, зарывшись в тюки.

Постоялый двор представлял из себя в сгущающихся сумерках угрюмое недоразумение. Темнеющую, в лучах заходящего солнца, древними бревнами с черными подпалинами, и с покрытой дранкой крышей, двухэтажную избу. Словно угрюмый прыщ, посреди светлого леса. Как не убеждал Яробуд, что тут живет добродушный хозяин с семьей, но мурашки, от такого зрелища, непроизвольно пробегали по коже. Больно уж мрачно все тут выглядело.

Их никто не встретил. Расседлав и привязав лошадей около расположенных вдоль стены яслей, с уже насыпанным там овсом, путники вошли в мрачный темный изнутри дом. В обширной горнице, на первом этаже стоял посередине длинный стол, с лавками по обеим сторонам, на котором зажженный одинокий тусклый фитиль, чадил мерцающим огоньком плавая в жиру, в глиняной плошке. И кучей соломы, горкой, брошенной в углу. Тишина. Тягучая влезающая в душу щупальцами холодного спрута. Ни одного шороха, ни одного звука. Как в склепе.

— Хозяева! — Рявкнул, гулким эхом, пробежавшим по стенам, и вернувшимся обратно, Яробуд. — Есть кто дома! — Уже немного тише, и как-то растерянно добавил он.

Где-то на верху скрипнула дверь, и шаркающие шаги, с характерным звуком, неторопливо спустились где-то в глубине дома по лестнице. Заскрипели половицы в дальнем от гостей углу, и обозначив дверной проем, выплыло из мрака лицо, подсвеченное подрагивающим слабым светом мерцающей свечи. Еле заметный силуэт человека, постепенно материализуясь, пошатываясь приблизился к столу.

— Что угодно. — Хриплый голос, цокающий, словно в зубах застрял кусочек мяса, и его после каждого произнесённого слова пытаются достать, задал вопрос. Свет, падающий снизу, создавал впечатление, что с гостями разговаривает череп, внимательно рассматривая их пустыми глазницами, в которых мерцают красные огоньки ненависти. Федор непроизвольно вздрогнул.

— Ушицы ба нам, да кваску. — Яромир, видимо не ожидавший такого странного приема, говорил растерянно, почему то поворачивая все время голову, то к одному из своих спутников, то к другому, словно ища у ни поддержки. — И еще, света бы побольше, свечей принеси. Темно тут.

— Ухи сегодня нет, рыбаки подвели, не наловили. Могу предложить только теплое мясо, но попозже, приготовить его надо. Квас сейчас принесу. — Череп улыбнулся жутким оскалом, в сумраке даже показалось, что в уголках губ блеснули острые кошачьи клыки. Но это скорее всего померещилось. — Со светом тоже не получится, вы уж извините, свечи закончились, а мелкой плошки, чтобы налить в нее масло, и сделать второе такое убожество, что стоит сейчас на столе — нет.

«Врет». — Внезапно осознал Федор, и дрожь пробежала по телу. «Зачем? Что-то тут не так. Надо быть осторожнее. Предупредить друзей… О чем? О своих догадках и страхах, в общем-то не на чем не основанных». — Рассуждал он, рассматривая хозяина.

Подождите несколько минут, пока я спущусь в ледник, принесу для дорогих гостей холодных напитков. Можете пока снять оружие и положить в угол комнаты. Неудобно ужинать, когда мешают мечи и ножи. Вы одни, или еще кого ожидать? — Цокающий голос звучал так, словно посмеивался над гостями.

— Одни. — Подтвердил Яробуд. — А где сам хозяин харчевни, мой друг — Батунан? Почему сам не встречает гостей? Где его жена и дети? — Вопрос деда поставил уже разворачивающегося человека, готового уйти для выполнения заказа в тупик. Он медленно повернул голову, словно затягивая время и придумывая ответ.

— В город они уехали, на похороны. Дядя жены умер. — Наконец уверенно произнес он, качнув черепом, словно ставя точку в разговоре. Развернулся и пошел в темноту.

— Капсор? Какое несчастье. — Произнес Учитель в спину странного хозяина, сокрушенно закачав головой, искренне сожалея горю. — Я его хорошо знал. Веселый был человек. Светлый. Скорейшего ему перерождения в Прави. — Он замолчал, опустив голову. Тишина.

Слышно было, как всхрапывают у привязи кони, потрескивает, плюя мелкими искрами, фитиль в плошке, наполняя воздух запахом подгоревшего, прогорклого сала. Не слышно ни сверчков, не мышей. Гробовая тишина отсутствующей жизни в темном доме, где за столом сидят четверо уставших путников в ожидании ужина. Внезапно что-то задергало за рукав нашего героя и на плече взобрался шишок. Взволнованно оглядываясь, словно пытаясь обнаружить за собой скрытую слежку, он приник к уху Федора, и сбивающимся голосом выдохнул:

— Домовой сбежал.

— Что? Не понял тот.

— Тише ты, дубина стоеросовая. Домовой говорю сбежал из харчевни. Упыри это.

— Говори яснее. Ничего не понятно.

— Эко ты — тугодум. Упыри в харчевне логово свили, хозяева тутошние в леднике мертвые лежат. Их к обряду перевоплощения готовят. Что тут непонятного? Или ты слов русских не понимаешь?