Прекрасное табу

— Ты в это веришь? — скривился я, откидываясь на спинку кресла. — Просто эту суку кто-то прикрывает в следственных органах. Сам говорил.

— И? Мы что можем сделать? — заинтересовано посмотрел на меня друг. — Может твой отец связями поможет?

— Я уже обратился к нему, чтобы помог поднять дело, за которое можно зацепиться. Но ты же знаешь, чтобы отправить дело на дорасследование через много лет, нужны вновь открывшиеся факты — улики, показания свидетелей, — задумчиво сказал я.

— Да, работа сложная. Хочешь вложиться?

Кивнул другу.

— Мне отец дал контакт бывшего сотрудника, который теперь владеет частной конторой. Сказал, что тот спец высшего класса.

— Хочешь нарыть компромат?

— Может и больше.

— Стас, — Беркут встал, уперев руки в бёдра. — Чёрт! Ты же понимаешь, что если ты захочешь его засадить, то это уже будет война не просто за бизнес, а на выживание?

— Понимаю. Но есть там в конторе и в генпрокуратуре люди, которые жаждут Соколовского схватить за яйца и упрятать надолго.

— Тоже самоубийцы? — поднял бровь Сашка.

— Личный интерес. Отец сказал, что Соколовский кого-то из прокуратуры сильно зацепил, — внимательно посмотрел на Беркута.

Саня взъерошил рукой волосы, снова поставил руку на бедро и отвернулся к окну. Покачал головой. Снова повернулся.

— Ты чокнутый.

— Ладно, не кипятись. Сначала нужно хоть что-то нарыть. Там видно будет.

Беркут упёрся руками в мой стол. Нервничал. Испугался.

— Да если Соколовский узнает, то и не успеем нарыть.

— Это моё дело и отвечать буду я. Ты тут ни при чём.

— Блядь! Тебе жить надоело?! — Беркут уже почти кричал на меня. — Стас, прошу тебя, давай ограничимся просто бдительностью, не допуская его сюда. Не вороши эту кучу дерьма. Если его прикрывали там, — Беркут показал пальцем вверх, — они тоже не захотят отвечать. Головы полетят, — Саня красноречиво стукнул ребром ладони по затылку. — Подумай, прошу тебя. Не маши шашкой. Оно тебе надо?

Упёршись локтем в стол, потёр лоб пальцами. Прав был Беркут, да я и сам это понимал, но решил на крайний случай всё же иметь страховку. «Чёрт! Ещё Соня не отвечает», — снова посмотрел в телефон. Мои сообщения так и не прочитаны.

— Я понял. Буду осторожен, — нажал кнопку селектора. — Светлана Николаевна, пригласите Софью Андреевну.

Беркут расплылся в улыбке. Сразу отпустило его, как услышал имя Сони.

— Что уже соскучился? — подмигнул мне.

— О чём ты? Нужно обсудить новый контракт.

— Мне хоть не заливай. Оседлал уже строптивицу? — показал руками характерный пошлый жест.

— Беркут, достал своими шуточками.

— Ладно тебе. Думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь? Ты не заметил, что я даже отступил. Решил не мешать счастью друга, — рассмеялся он. — Так что… ты времени даром не теряй.

— Иди уже.

Только Беркут ушёл, как зазвонил селектор.

— Станислав Викторович, Софья Андреевна предупредила, что взяла больничный.

— Хорошо. Спасибо.

Снова набрал вызов. Аппарат выключен. Неужели ей так плохо, что не может включить телефон? Моё беспокойство усилилось. В голове куча мыслей роилось: «Что с ней? Может, лежит с температурой высокой, встать не может, плохо так…» Чувствовал острую потребность о ней позаботиться. Не смог уже работать и сидеть здесь в офисе, пока моя девочка нуждается в помощи. Помчался к ней, по пути заехав в аптеку и накупив разных лекарств на все случаи, потому как не знал, что с ней.

Приехав, несколько минут ждал у домофона, когда Соня ответит. Порядком разнервничался уже, но отступать был не намерен. Решил, что попаду внутрь чего бы мне это не стоило. Но всё же мелодичный звон прекратился, и я услышал слабый и чуть охрипший голос:

— Кто?

— Соня, ты решила меня довести до приступа?

— Стас? — удивилась.

— Доктор Айболит, — усмехнулся. — И я всё равно попаду внутрь.

— Не сомневаюсь, — тихо ответила, и дверь в парадную щёлкнула.

Не стал ждать лифт, а стремительно взлетел на третий этаж. Не успел подойти к двери, как она распахнулась. Сердце ёкнуло, когда увидел Соню: вместо гордой осанки опущенные плечи, грустные, опухшие и красные глаза, под ними тёмные круги, на губе засохшая ранка, а главное — нет улыбки. Сделав шаг навстречу, рукой провёл по волосам и нежно коснулся губами горячего виска.

— Привет.

— Не хотела, чтобы ты меня видел такой, — еле слышно прошептала, опуская взгляд.

— Какой? — удивился я. — Ты прекрасна в любом состоянии. Сейчас лечить тебя буду.

— Стас, у меня всё есть.

Прижимая к себе тоненькие плечи в шёлковой пижаме, почувствовал, что она дрожит. Она отстранилась и пригласила меня войти.

— Знобит? — поставил бумажный пакет с лекарствами на тумбу.

— Глупости, — обняла свои плечи руками и сжалась вся. — Завтра буду как огурчик. Мне просто нужно отлежаться один день.

Торопливо скинул туфли, а она смотрела на меня, потухшим взглядом. Первый раз вижу такой взгляд в её глазах, словно она не просто болела. Была в них какая-то тоска и безысходность, они были не просто воспалены простудой, а опухли, словно она плакала долгое время. Сейчас Соня выглядела такой ранимой, беззащитной, что хотелось её взять на руки и качать, прижав к груди словно ребёнка. Только хотел заключить в объятия мою девочку, как Соня поторопилась отвернуться.

— Чай или кофе будешь?

— Так, марш в постель.

Наконец-то улыбнулась, хоть чуть-чуть, и развернулась в направлении комнаты. Я прошёл за ней в уютную спальню в бело-голубых тонах. Кинул взгляд на постель, в которой она лежала до моего прихода. Кивнул на неё, и Соня покорно забралась под одеяло. Я снял пиджак и небрежно его кинул на стул. Сел на край кровати и тронул её лоб рукой. Не горячий. Температуры высокой точно нет. Но я видел, что её знобило, даже голос дрожал.

— Мерила температуру?

— Невысокая. Тридцать семь и три, — вялым голосом ответила Соня, прислонив руку ко лбу и прикрыв ладонью свои глаза. — Я почти всегда так болею: температура невысокая, а тело жутко ломит. Обычно день-два.

— Что пила? — Соня не убирала руку и мне показалось, что она просто не хочет, чтобы я видел её глаза.

Ослабил галстук и снял его через голову. Кинул к пиджаку и стал закатывать рукава рубашки.

— Такую температуру нельзя сбивать.

— Но симптомы нужно убрать, — провёл рукой по её щеке, и она инстинктивно прижалась к моей ладони. — Что с губой?

— Упала.

Аккуратно убрал её руку с лица и посмотрел в глаза.

— Соня? — настойчивее спросил.

— Голова закружилась и ударилась.

— Точно ничего мне не хочешь рассказать? — пристально вглядывался в зелёные глаза. Увидел, что они заблестели, словно она хотела расплакаться. — Ты плакала. — Соня хотела было возразить, приоткрыв губы, но я не дал ей сказать. — Не отрицай. Я вижу, что плакала.

— Стас…

— Если это твой Дэн, я его убью, — сжал челюсти, заиграв желваками.

— Не выдумывай.

Подняв одеяло до самых глаз, она хотела отвернуться, но я удержал её за плечи.

— Соня, не отворачивайся от меня, прошу. Ты мне не доверяешь? Не веришь, что могу помочь? — вздохнул и отпустил, осознав, что странно требовать от неё доверия, когда мы так мало знакомы, так мало знаем друг друга.

Соня всё же повернулась на бок. Я сидел на кровати и просто смотрел на неё. Повисло молчание. Только тиканье старинных часов на комоде умиротворяюще и размеренно нарушало тишину, а из приоткрытого окна доносились голоса, играющих во дворе, детей.

— Мама… — тихо прошептала Соня севшим голосом. — Вчера было ровно одиннадцать лет как её не стало.

Я услышал, как Сонечка всхлипнула и её плечи вздрогнули. Сердце сжалось, горло сдавило, и меня охватило непреодолимое желание прижать её к груди и утешить. Поднял её, нежно обхватив за плечи, и она прижалась ко мне. Гладил по спутавшимся волосам, а Соня, сжимая пальчиками рубашку на моих плечах, плакала. Сердце разрывалось. Хотел забрать себе всю её боль и тоску. Я тоже пережил потерю родителей, но уже в зрелом возрасте. Мог только представить, что чувствует ребёнок или подросток, потеряв мать, а Сонечке, видимо, очень тяжело далась эта потеря, раз она до сих пор так переживает.