Прекрасное табу

— Может сам? Или больше, чем на один раз тебя не хватит?

— Заткнись, — сжал челюсти, — и ртом поработай.

Облизнув силиконовый фаллос, погрузила его в рот, сделала несколько движений и включила. Медленно провела им по бриллиантовому колье, животу, коснувшись клитора, выгнулась и издала томный стон. Закинув одну ногу на подлокотник кресла, ввела его внутрь.

Внимательно наблюдая за мной, Михаил уже тяжело дышал, приоткрыв рот и шумно выпуская воздух через ноздри. Он расстегнул брюки и, достав свой член, стал дрочить. Не могла на это смотреть. Закрыла глаза, представляя Стаса, и громко постанывая, ускорила движения. Старалась не слушать сопение и шипения, которые издавал Соколовский. Заглушала их своими громкими стонами, полностью погрузившись в воспоминания о сексе с любимым мужчиной. Представляла его, отдаваясь процессу со всей страстью, словно была с ним, и вскоре разрядилась бурным оргазмом. Тяжело дыша и сжимая стеночками вибратор, я замерла. Расслаблено лежала в кресле и не хотела открывать глаза, не хотела продолжения, которое обязательно последует.

Соколовский потянул меня за плечо, и я открыла глаза. Он резко сорвал с меня шубу и откинул её в сторону. Надавил на спину, и мне пришлось нагнуться, упершись руками в подлокотники кресла. Всё произошло быстро, я даже очнуться не успела, как почувствовала прохладную смазку, стекающую меж ягодиц к промежности. Только тихо вскрикнула от проникновения пробки в анус.

— Не надо… — попыталась его остановить: «Знал же гад, что я против».

— Ш-ш-ш. Тихо, малышка, — возбуждённо прошептал, поглаживая рукой влажные и набухшие губки и клитор. — Я буду нежным, — с сарказмом добавил.

Закусила губу, закрыв глаза, когда он, надев презерватив, вогнал в меня член на всю глубину. Неторопливо, с оттяжкой, двигаясь, он рукой надавливал на спину, чтобы я не вырвалась. Чувствовала вибрацию пробки и пыталась отвлечься, думая о чём-то другом, но не получалось. Он крепко держал меня за бёдра и не быстро, но с напором, двигался. Постанывал, на выдохе выпуская воздух, и что-то невнятное шептал. Разобрала только: «Маленькая… сучка моя…»

Решив, что я уже готова, Соколовский вынул пробку и помассировав пальцем дырочку, вошёл в неё членом. Сделав пару осторожных движений, он не сдержался и, прорычав, резким толчком вогнал его до конца.

— Ненавижу тебя, — сдержав громкий стон, прошипела сквозь зубы.

— Кричи, блядь… — прорычал он. — Громче.

«Не дождёшься, ублюдок», — из глаз брызнули слёзы. Закусив губу, я терпела это унижение, но молчала, чтобы не доставить ему такой «радости». Не любила я анальный секс, и он это знал, но всё равно сделал. И от этого мне было вдвойне неприятно. Сопя, он двигался, а я не переставала думать о том, как сильно ненавижу его, поэтому не могла расслабиться. Думала, что со Стасом когда-нибудь я бы пришла к этому, если бы он захотел. Вспомнила свои эмоции во время нашей близости, его нежность и страсть, и что я была уже готова с ним к любым экспериментам… была… такие эмоции как со Стасом во время секса, я ни с кем никогда не испытывала… полное единение… погружение в него… его эмоции… Ему мне хотелось отдавать себя всю… без остатка…

— Ты будешь кончать сегодня? — прохрипел Соколовский.

Я сжала челюсти: «Хрен тебе, козлина, за такую грубость».

— Как бревно, — прохрипел, потянув меня за волосы.

Я оторвала руку от кресла и молча показала ему средний палец.

— Сучка! — прорычал он и резко вогнал член по самые яйца, но я сдержалась, не вскрикнула, а только, закусив губу до боли, издала сдавленный стон.

Ускорив темп, он ритмично вколачивался в меня. Сжав моё бедро, подтягивал к себе так, что мои ягодицы, ударяясь о его бёдра, издавали смачные шлепки. Его шумные выдохи, вместе с грудными стонами, красноречиво говорили о получаемом удовольствии, а с моих ресниц срывались слёзы, капая на светлую обивку кресла. Тяжёлое колье колыхалось, издевательски отбрасывая солнечных зайчиков на жаккард кресла и шторы, а неприятное ощущение будто он долбил меня до самого желудка, вызывало во мне тошноту. Несмотря на смазку, дырочка горела от такого варварского проникновения и яростного ритма. Постанывая от неприятных ощущений, терпела и молила, чтобы это скорее закончилось. Мне уже даже было всё равно, что именно его так разозлило и что будет потом. Страха, быть раскрытой, уже не было.

Испытала облегчение, когда Михаил шумно кончил. Но рано… Потянув меня за волосы, он резко развернул меня к себе и угрожающе посмотрел в мои глаза. Молчал. Я тоже. Его верхняя губа еле заметно дернулась. Видела, что он сдерживал злость, бушующую в нём.

— Разочарован? — ухмыльнулась я. — Я не шлюха — не могу стонать и изображать удовольствие, когда мне неприятно и больно.

— А разве не это ты делала всё время? — скривился он в ярости. — Молчишь?! Лживая сука! — он с силой толкнул меня, и я упала в кресло.

Сняв резинку, он стал заправляться. Я видела, что он, несмотря на физическую разрядку, был очень напряжен, словно хищник перед схваткой с соперником. Его ноздри раздувались от тяжёлого дыхания, которое он ещё не восстановил. Да он был склонен, когда злился, проявлять агрессию, но всегда это делал даже обдуманно, не как несдержанный псих. Соколовский причинял больше моральную боль, чем физическую. Ему нравилось чувствовать власть над человеком, видеть его унижение… Запах страха был его наркотиком, а не само причинение физической боли. Но от меня он не дождётся этого. Гордо и уверенно смотрела ему в глаза, и это его бесило.

Встав с кресла, подняла халат и надела его. Поправила волосы и хотела уже гордо уйти в ванную, как Соколовский дёрнул меня за плечо на себя. Скривилась от боли — так сильно сжимал руку.

— Это он тебя попросил? — прорычал.

— О чём ты? — холодок пробежал по спине, живот свело спазмом, но я изо всех сил пыталась сохранить невозмутимый вид. Страха моего он не получит.

— Не прикидывайся дурой, малышка, — дёрнул, сильнее приблизив к себе, и ухватил за шею. — Ты далеко не дура мы оба это знаем. Атаманцеву отправила информацию с моего сервера?

Он сдавил пальцы сильнее, а я вцепилась руками в его рубашку. Пыталась убрать руку, сжимая его запястья. Стало трудно дышать.

— Лживая, со мной бы у тебя было всё, — прорычал он. — Но ты предпочла его, слабака, который подложил тебя под меня.

— Только ты на такое способен! Забыл, как продал меня старику! Ни хрена ты про Стаса не знаешь! Ты и мизинца этого мужчины не стоишь! — выплюнула ему в лицо, и он ещё сильнее сжал моё горло. — Хочешь задушить, как мою маму, — хрипло прошептала. — Тоже потом сымитируешь самоубийство?

— Что ты сказала, блядь? — удивился он.

— Давай, ублюдок! — выпалила я. — Мне всё равно терять больше нечего! Незачем больше жить. Ты отнял у меня всё! — его глаза заполыхали ледяным огнём, крылья носа раздувались, губа снова скривилась. — Что? — усмехнулась я. — Думаешь, я не знаю, что ты убил моего отца?! Убил маму?! Задушил её?! Да?! Подонок! Ненавижу!

Я стала колотить его руками изо всех сил, что во мне были. Царапала его лицо ногтями, но он уклонялся, крепче сжимая меня.

— Сука! — Соколовский наотмашь ударил меня по лицу тыльной стороной ладони, толкнув на кровать. Ухватив меня за руки, навалился, прижал к кровати и, склонившись близко к моему лицу, прорычал: — Такая же как она своенравная, строптивая… сующая нос не в своё дело. Она стала угрожать мне. Не хотел, чтобы так…

— Ложь! Она мешала тебе! Решил избавиться от свидетеля и помехи! Не терпелось меня трахнуть! — со всей, бушевавшей внутри меня, ненавистью выплёвывала ему в лицо накопившиеся. Я стала извиваться под ним, чтобы скинуть с себя. Готова была убить подонка… — Знал, что она не позволит, что помешает!

Его лицо исказилось отчаяньем. Соколовский неожиданно прижался щекой к моей, уткнувшись носом и губами в изгиб моей шеи. Горячее дыхание обожгло кожу.

— Зачем? Зачем ты это сделала? — с надрывом прорычал. — У тебя бы было всё, что пожелала… Только была бы моей… со мной… всегда…