Металл дьявола

Когда у царя Соломона истощился запас сладкозвучных песен и он сделался старым, ему пришлось искать благоуханных юных дев с волосами, тонкими, как аравийское золотое руно, дабы своими телами они согревали кости страдающего бессонницей старца.

Их двое: Жоржетта и этот старый сеньор. Тайное свидание — только и всего. Гарантированная оплата по исполнении контракта. Соблюдение меры по предписанию медиков.

Даже не взглянув на него, она начинает раздеваться и делает это с профессиональным безразличием, но не без изящества. Когда она наклоняется, чтобы спустить чулки с округлых колен, ее медно-красные волосы рассыпаются по белоснежным плечам и падают на грудь. Кожа у нее нежная, гладкая, без единого пятнышка, без единого изъяна, бархатистая, как лепесток цветка, движения плавные, даже робкие. Вдруг она вспоминает об условиях контракта, становится посередине комнаты, закидывает руки за голову и, приподнявшись на носках, медленно поворачивается, демонстрируя перед толстым сопящим последователем царя Соломона выпуклости, изгибы, складки, линии своего тела.

«О, ужасное вожделение, которое нельзя насытить!»

Париж затемнен. Город погрузился в вязкую тьму, как некогда в древности; люди снова ждут нашествия и снова призывают богов, чтобы они совершили чудо и спасли Париж. Но теперь молится не святая Женевьева, а премьер-министр Поль Рейно. Его молитва передается по радио, и зеленый огонек приемников едва освещает лица французов, слушающих символ веры министра:

«Только чудо может спасти Францию, и я верю в это чудо».

Сенон Омонте тоже слушает, хотя это бесполезно, ибо он туговат на ухо, да к тому же не знает французского языка. И хорошо, что не знает: лучше не ведать о нашествии, которое грозит разрушением его замку неподалеку от Реймса. Нет, нельзя жить в этой ужасной стране, где небесный свод, опирающийся на жерла зенитных пушек, буквально разрывается на части и ежеминутно грозит обвалиться.

Пали Бельгия, Голландия, Люксембург, запад Франции, Фландрия, Арденны, Реймс. Да — и Реймс. Немцы наступают неудержимо, словно саранча заполняя дороги, селения, овраги и поля. Коричневые волны набухают, вздуваются и катятся дальше, разливаясь огромными зловещими пятнами по французской земле. Небо дырявят шляпки ядовитых цветов и, раскрываясь на глазах, сыплются вниз губительным дождем.

— Надо бежать, сеньор Омонте.

— Надо бежать, Сенон.

Но куда? Коричневое пятно, словно чернила на промокательной бумаге, расползается по всему континенту. В Испанию? Часть сотрудников уже уехала туда. Паспорта с подписью Омонте получили в качестве членов дипломатической миссии секретари-космополиты, французские слуги, испанские горничные и Жоржетта. Теперь его очередь. И вот «паккард» с боливийским флажком на радиаторе — шофер и секретарь-испанец впереди, Омонте и донья Антония сзади — пересекает оцепеневший Париж.

По обеим сторонам дороги тихо и ритмично кружатся зеленые нивы, и кажется, что они плывут туда же, куда устремились легковые машины, грузовики, беженцы. Людям трудно: военные машины теснят их с дороги, гонят на обочины, в канавы. Толпа беженцев растет, возникает давка. Автомобили выстроились в ряд, словно на ярмарке и медленно, единым потоком движутся к узкому горлу испанской границы. Движутся денно и нощно, пересекая города, забитые солдатами. А дороге нет конца.

Несколько солдат приказывают машинам свернуть на другую дорогу.

— Я везу сеньора посла Боливии.

— Катись к черту со своим послом! Сворачивай!

Машина вот-вот свалится в кювет. Рычат моторы военных грузовиков, едущих навстречу. Часа через три «паккард» получает возможность двигаться дальше. У гостиницы кипит людской водоворот. Вереница машин, постепенно заглушая моторы, останавливается. Мужчины, женщины, дети устремляются в дом, наполняют его шумом, суют деньги растерявшемуся хозяину; тот воздевает руки к небу и кричит;

— У меня ничего нет! Все кончилось! Кончилось!

— Но вино-то еще есть!

— Дайте сандвич! Хоть один сандвич! Сто франков за сандвич!

Передние машины начинают двигаться. По звукам клаксонов Омонте и его супруга понимают, что надо смириться; их автомобиль, частичка многокилометровой металлической гусеницы, тоже сдвинулся с места. Путь к испанской границе продолжается.

Вдали уже виднеется голубая полоска моря. Шофер нервничает: кончается бензин, скоро кончится и вот кончился.

С лица доньи Антонии сползли все краски, и оно становится грубым. Сеньора Омонте зло выговаривает шоферу:

— Болван! Не мог запастись бензином.

— Но, сеньора, сеньор, мотор работал с тройной нагрузкой.

— Молчать! — рычит Омонте. — Марш за бензином!

Секретарь и шофер пытаются остановить ползущие мимо машины.

— Продайте бензину! Сто франков за литр!.. Двести франков!.. Для сеньора посла Боливии.

— Ах вот оно что! Пусть попробует получить из своей Боливии.

— Нам не до шуток: тысячу франков за литр!

Приближается машина, из которой высовывается маленький человечек с остреньким, как минутная стрелка, носом.

— Вам нужен бензин? Лишнего нет, но я вас подвезу. Ожерелье сеньоры, ее кольца и перстень сеньора. Примите в расчет, что я вынужден буду оставить свои вещи. Согласны?

Он выволакивает из машины узлы и ящики, освобождая место для Омонте, его жены и секретаря. Шофер остается.

Томительно медленно, рывками, метр за метром, автомобили движутся вперед. Ширится голубая лента моря с белым кружевом пены. Вдали уже можно видеть кедры, растущие на скалах.

Наконец — Эндайя, наконец — испанская граница. Перед Ирунским мостом скопились сотни машин. Кваканье клаксонов сливается в единый гул. Автомобиль можно купить всего за тысячу франков, а то и за пятьсот. Между машинами снуют бледные, растрепанные люди с детьми на руках. На мост бегут пограничники, прижимая рукой кобуру с пистолетом, и образуют там заслон. Никого не пускают.

— Это посол Боливии. Пропустите меня к телефону.

Но к зданию таможни тоже не пускают.

— Мне нужно переговорить с губернатором Сан-Себастьяна. От имени посла Боливии.

Невозмутимые пограничники молчат. Секретарь в отчаянии. Наконец взятка возымела действие, и его пропускают.

— Пойдемте пешком.

Смеркается. Посол и его супруга выходят из машины. Сзади — секретарь с чемоданами. Сеньора несет в маленьком чемоданчике свои драгоценности. В руках у Омонте тоже чемодан. Подходят к таможне. Здесь много солдат. Сначала их останавливают. Секретарь куда-то запропастился.

— Мы — посольство Боливии! — кричит сеньора.

Их пропускают в зал ожидания, где уже сидят люди, пристроившись на своих чемоданах, обездоленные, всеми забытые, словно пассажиры с поезда, потерпевшего крушение в пустыне.

Сесть негде, и супруги Омонте тоже вынуждены устроиться на своих чемоданах.

Возвращается секретарь.

— Где вы пропадали? — рычит Омонте.

— Позволят пройти только пятидесяти человекам. Таков приказ испанского правительства. Связи пока нет, но скоро наладят. Никуда не уходите отсюда.

Медленно тянутся минуты. Какое это тягостное наказание ждать здесь, в зале, набитом до отказа мужчинами, женщинами, детьми, чемоданами, плачем, криками.

— Мост откроют завтра! Связи с Сан-Себастьяном нет. Переговорить с официальными лицами по ту сторону моста нет никакой возможности.

— Разве им не сказали, что я Омонте?

— Я все время твердил им это, но они прогнали меня прикладами.

Сеньора — в обморочном состоянии. Секретарь идет раздобыть сандвичи, дает каким-то парням деньги, те Забирают их и скрываются.

— Ночь лучше всего провести в машине.

— Нет. Нужно подогнать ее сюда, поближе, чтобы проехать первыми, как только откроют мост.

Секретарь приобрел несколько шерстяных одеял у испанских басков и сандвичи у французских. Прямо на полу у стены он устраивает нечто вроде ложа для сеньоры и сеньора Омонте. Сеньор упрямится и продолжает неподвижно сидеть на чемодане, жалкий и поникший.