Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 67



Гибнут не только тысячи «маленьких людей», таких, как темный и забитый индеец Уачипондо, обман и ограбление которого положили начало сказочному богатству Омойте, но и такие «сильные» личности, как горный мастер Харашич, управляющий рудником Эстрада, не говоря уже о многих конкурентах и политических противниках могущественного оловянного магната.

Очень важным моментом в творчестве Сеспедеса-историка, помимо правильного показа экономических пружин общественного развития, является то внимание, которое писатель уделяет рабочему классу Боливии, переживавшему в первой половине нашего века процесс организованного становления и еще не имевшему марксистско-ленинского руководства коммунистической партии.

Построенный в виде биографии, с широким привлечением исторических источников, роман Сеспедеса явился действенным оружием в борьбе левого буржуазного либерализма против сил олигархии и иностранного капитала. Важно и то, какие акценты расставляет автор, рисуя два противоположных мира — мир эксплуататоров и мир эксплуатируемых. Излюбленные приемы романиста, отражающие его демократическое кредо, — это сознательно подчеркнутый и проходящий через всю книгу показ социальных контрастов и сатирическое, доходящее до гротеска, изображение того замкнутого и зловещего универсума, центром которого является «человекообразная обезьяна в клетке газетных строк» — всесильный Симон Патиньо Первый.

Вот как, используя принцип контрастов, описывает Сеспедес два бракосочетания: одно — дочери магната — Туки с потомком Мюрата маркизом Джованни Карло Стефаничи; другое — забойщика-индейца Кучальо с шахтерской вдовой Марией Ниной: «Омонте заплатил парижскому муниципалитету неустойку за временное прекращение движения перед его дворцом на авеню Фош, фасад которого был сплошь украшен белыми розами, доставленными по такому случаю из Италии… С мебели были сняты чехлы и демонтированы деревянные щиты, закрывавшие гобелены стоимостью в два миллиона франков. На витрине был выставлен свадебный подарок Омонте — чек на миллион франков и перевязанная шелковой ленточкой дарственная на замок в Руане. Мать подарила бриллиант «Рекс», некогда принадлежавший австрийской императрице». А вот начало семейной жизни Кучальо, одного из тех, кровью и потом которых оплачено богатство Омонте: «Кучальо… балкой спустился вниз, к группе каменных домишек… В этот момент из пещеры вышла женщина в черной накидке. Она держала на руках ребенка, второй цеплялся за юбку. — Боже мой, а куда же я теперь денусь? — спросила она на кечуа… — Ее муж умер… в больнице, и комендант поселка приказал ей убираться… — Кучальо лукаво улыбнулся и, обращаясь к женщине… спросил: — А где я буду спать? Там, где спал покойный? — Рабочие растянули в улыбке свои землисто-черные рты. Кучальо подхватил узелок, пригнувшись, вошел в пещеру, постелил постель рядом с постелью женщины, улегся и закурил сигарету. Мария Нина присела рядом».

Если при изображении простых тружеников — Уачипондо, Хуана де Дьос, Тахуары, Кучальо и многих других, представляющих многоликую народную массу — Сеспедес остается на позициях объективного, реалистического письма, неизменно согретого симпатией и состраданием, то его художественная трактовка главного героя — Сенона Омонте и его ближайшего окружения явно несет карикатурно-иронический оттенок. При этом ирония автора, по мере восхождения Омонте по общественной лестнице, постепенно вырастает до обличительной сатиры. В первой половине романа он — ничем не выделяющийся, хотя уже тогда довольно беспринципный, расчетливый, нечистый на руку молодой человек. На закате жизни — до смешного мнительный, капризный, патологически скупой старик, терзаемый бесчисленными родственниками и мимолетными «подругами» и уносимый в небытие когда-то захватившим его долларовым ураганом. Не менее отвратителен и физический облик доживающего свою жизнь магната: «…уши плотно прижаты к тяжелой, крупной голове с изрядно поредевшими седыми волосами; резко выступающие скулы, нависшие, лишенные ресниц веки, из-под которых выглядывают недовольные выпуклые, крохотные глазки неопределенного цвета, почти без белков; толстая, набухшая верхняя губа прикрывает широкий, жабий рот; кожа на щеках обвисла, образуя бычий, двойной подбородок».



Карикатурны, порой гротескны, члены семьи Омонте и его ближайшие приспешники. Здесь — и донья Антония, с веснушчатым лицом, орлиным носом и «непрерывно работающим языком», вознесенная на капиталистический Олимп и неумело строящая из себя светскую даму; и ее сыновья — Арнольдо, рябой пропойца-дипломат, глаза которого «на его маленькой мордочке казались еще двумя рябинами»; и Тино, вконец испорченный мальчишка, больной наследственным сифилисом, «как рахитичное привидение» «с обезьяньими ужимками» преследующий молоденьких служанок. А вот — «интеллектуально-чиновное» окружение боливийского магната: специалист по юридическим вопросам, лично разносящий «нужным людям» взятки Омонте — «зябкий, с черной, как чашечка кофе, маленькой головой» доктор Лоса[3]; финансовый «эксперт» и крупный спекулянт, «напоминающий старую обезьяну», с глазами «цвета мутного болота» доктор Давалос; советник по парламентским делам, краснобай и демагог доктор Гуаман, пухлое лицо которого, украшенное «свиными глазками», «сливается с лысиной»; и, наконец, «представитель интеллигенции», «человек вне политики», «апостол нейтралитета», этакий боливийский Киса Воробьянинов — доктор Куэльяр, «с почтительно согбенной спиной и постоянно вытянутым по ветру «конусообразным носом».

Ненависть Сеспедеса к «оловянным баронам», страстность, с которой он стремится поставить свое перо на службу политической борьбе, желание быть предельно злободневным в рамках определенного исторического периода — все это придает роману «Металл дьявола» волнующую, почти мемуарную, достоверность, но в то же время приводит автора к некоторым, чисто художественным, просчетам. Ведь злободневность, столь характерная для творческой манеры Сеспедеса вообще, — далеко не всегда синоним художественности. Если гротеск, карикатурность, продиктованные ожесточением политической борьбы и личной неприязнью автора к изображаемым героям, — прием оправданный и вполне достаточный, когда речь идет о действительно ничтожном окружении Омонте, то фигура самого миллиардера— в реальной жизни гораздо более масштабная и зловещая — заслуживает иных красок и иного, более глубокого освещения. Это необходимо еще и потому, что образ Омонте — Патиньо является б романе центральным и властно господствует над другими, далеко не заурядными персонажами, представляющими мировой капиталистический бизнес.

Сеспедес, несомненно, увлекся эффектным, но во многом преувеличенным противопоставлением безграничного материального могущества и крайней духовной примитивности реально существовавшего исторического лица. Симон Патиньо был далеко не так прост и однозначен, каким его изображает маститый боливийский прозаик. «Оловянный король» действительно был лишен каких-либо нравственных устоев, он действительно предавался сомнительным развлечениям, был анекдотически скуп и до смешного тщеславен. Но только ли это? Писатель почти не показывает нам своего героя под другим, более важным углом зрения, прежде всего — как сильную, хитрую и дальновидную личность, никогда не уклонявшуюся от борьбы и неизменно сокрушавшую всех своих соперников, часто обладавших и умом, и образованием, и большим общественным весом. Ведь в мире безжалостной капиталистической конкуренции Патиньо действительно стал победителем и осуществлял свое неоспоримое и деспотическое господство, стоя на самой вершине мировой финансовой пирамиды. Все, чем гордилась европейская и американская буржуазная элита, — ее огромные состояния, ее родственные связи со старинной аристократией, ее дорогие и недоступные женщины, ее влияние в международной политике, — все оказалось в подчинении невежественного метиса из бедной, затерянной в Андах латиноамериканской страны. Ему было суждено осуществить своеобразное «историческое возмездие» — купить для своего ничтожного сына Арнольдо одну из знатнейших и элегантнейших женщин Европы — Милагрос Сальватьерра, родственницу испанского короля, предки которой некогда сдирали кожу с покоренных индейцев Верхнего Перу. «И теперь, — пишет Сеспедес, — племя рабов через одного из своих отпрысков породнилось с господами-поработителями. Старый, затонувший было испанский галеон всплыл на поверхность. Плебейское олово, выцарапанное из земных недр грязными, мозолистыми руками, очищенное от дьявольского блеска, приобрело форму и цвет августейшей женской плоти».