Конец российской монархии

К лету 1915 г. оборона Рижского залива настолько уже подвинулась вперед, что попытки германского флота действовать в этом заливе были отбиты со значительными для немцев потерями и больше до революции, расстроившей эту оборону, не повторялись. Между тем прочная оборона нашего флота в Рижском заливе имела весьма благоприятное влияние на обстановку, сложившуюся на крайнем правом фланге сухопутного фронта, ибо после общего отступления в 1915 г. оборона с моря не давала немцам возможности предпринять операции в тыл этого фланга из Рижского залива.

Помимо этой успешной оборонительной деятельности, освободившей Верховное командование от забот по обороне войсками побережья Балтийского моря и его заливов, части Балтийского флота предприняли в течение зимы 1914/15 года ряд наступательных операций в целях постановки минных заграждений в водах противника. Операции эти проводились относительно тихоходными и устарелыми судами, вдали от своих баз и в водах, где противник располагал огромным преимуществом сил новейшего типа, и по своей невероятной смелости превосходили все, что возможно себе вообразить, свидетельствуя о крепости духа и совершенстве подготовки личного состава Балтийского флота.

Весной 1915 г. на Балтийский флот начали поступать броненосцы новейшего типа, каковых к концу войны в составе флота было четыре. С вступлением их в строй вся система обороны Балтийского театра войны и правого фланга нашего сухопутного фронта получила вполне надежную и непоколебимую опору.

Тотчас же по вступлении в строй первых двух новых броненосцев командование Балтийского флота вознамерилось использовать их для наступательных операций в водах противника. Однако, так как немцы располагали двадцатью броненосцами новейшего типа, риск потери наших двух кораблей при исполнении операций, кои к тому же не могли иметь хоть сколько-нибудь решительных результатов, был слишком велик. Риск этот был совершенно недопустим еще и потому, что потеря кораблей значительно ослабила бы всю систему обороны Балтийского театра войны как раз в самый критический момент, после общего отступления наших сухопутных сил и прихода их на правом фланге в район побережья Балтийского моря.

Принимая во внимание общую обстановку и те тяжелые последствия, к которым могло бы привести малейшее ослабление системы обороны Балтийского моря, Верховный главнокомандующий запретил командующему Балтийским флотом употреблять новые броненосцы для таких наступательных операций, кои были бы сопряжены с риском их потери. Это запрещение, прямо вытекающее из общей обстановки войны, а потому во всех отношениях необходимое и целесообразное, вызвало, однако, жестокие нарекания личного состава Балтийского флота на морское управление Верховного главнокомандующего, которое обвинили в том, что оно якобы «не сумело защитить боевые интересы флота».

Это ясно показывает, с одной стороны, сколь трудно бывает местным бойцам правильно оценить общую обстановку войны, а с другой стороны, сколь ответственна задача Верховного командования, коему подчас приходится во имя требований общего хода войны ограничивать смелые порывы личного состава.

Черноморскому флоту планом войны была поставлена задача обороны побережья и обеспечения наших морских сообщений на Черном море. Эта скромная задача была вполне по силам флоту, хотя он состоял из незначительного числа судов устарелого типа. Но их было достаточно, чтобы противостоять находящемуся в упадочном состоянии турецкому флоту до прихода в проливы немецких крейсеров «Гебен» и «Бреслау». Что касается обеспечения наших сообщений с внешним миром через турецкие проливы, то эта первостепенной важности задача, от выполнения которой зависело успешное ведение войны и которая, как мы увидим ниже, составляла национальную цель нашей государственной политики, Черноморскому флоту не ставилась и в мирное время никакой подготовки для ее решения не велось.

Тотчас после начала войны от прекрасно организованной разведки штаба Черноморского флота стали поступать достоверные агентурные сведения о том, что Турция деятельно готовится выступить против России, что она все больше подпадает под влияние Германии и что наступление оттягивается лишь потому, что ей необходимо привести в порядок (под руководством немцев и с помощью посылаемых из Германии боевых средств) совершенно пришедшую в упадок фортификационную оборону проливов Дарданеллы и Босфор.

Задолго до войны штаб Черноморского флота располагал точными, тщательно проверенными данными о весьма неудовлетворительном состоянии устаревшей обороны Босфора и на их основании полагал, что даже с наличными силами Черноморского флота возможно прорваться через Босфор к Константинополю, однако лишь при непременном условии предпринять эту операцию внезапно и, во всяком случае, пока немцы не успели еще привести оборону Босфора в некоторый порядок.

После прибытия 10 августа в Константинополь из Средиземного моря немецких быстроходных крейсеров «Гебен» и «Бреслау» успешное выполнение поставленной задачи сделалось чрезвычайно затруднительным, и командующий флотом, зная от агентурной разведки о временном ослаблении боеспособности этих крейсеров после их продолжительного пребывания в Средиземном море, возымел намерение немедленно прорваться через Босфор к Константинополю и уничтожить там крейсера. Этим Турция была бы удержана от выступления против нас, что имело бы весьма благоприятное влияние на ход войны.

Так как такая операция, направленная против пока еще нейтральной державы, выходила далеко за пределы прав Верховного главнокомандующего, командующий флотом обратился со срочной просьбой о разрешении этой операции непосредственно к государю. Наше правительство, будучи связано союзными обязательствами, не решилось на этот шаг самостоятельно и обратилось за согласием на него к нашим союзникам.

Однако дипломатия наших союзников питалась в это время иллюзией, что ей удастся, пользуясь своим, якобы решающим влиянием в Турции и широко применяя подкупы руководящих турецких кругов, удержать ее от вступления в войну на стороне Германии. Поэтому союзники не только категорически этому воспротивились, но и потребовали, чтобы Черноморский флот не предпринимал никаких действий, которые могли бы быть приняты Турцией за приготовления к войне против нее.

В связи с этим Верховное командование принуждено было на основании распоряжения правительства дать соответствующие директивы, и, таким образом, в угоду иллюзиям дипломатии, которую, как потом оказалось, турки, грубо говоря, водили за нос, нами был упущен чрезвычайно благоприятный случай решить одним ударом в самом начале боевых действий стратегический вопрос, от которого во многом зависел благоприятный для России исход войны.

И мало того: раз прорвавшись к Константинополю, флот, конечно, не ушел бы оттуда с пустыми руками, а остался бы там до тех пор, пока не решил бы поставленной ему еще Петром Великим национально-государственной задачи овладения турецкими проливами. Увы, известная военная аксиома «упущенный на войне случай никогда больше не повторяется» полностью подтвердилась и на этот раз. Несмотря на все старания, мы в дальнейшем не смогли решить данную задачу, и это, безусловно, как мы увидим позже, способствовало возникновению революции и проигрышу войны.

Во всем этом мы имеем яркий пример того, какое отрицательное влияние на ведение войны могут иметь заблуждения дипломатии и как трудно бывает во всякой коалиции согласовать между собой действия, даже если это касается жизненных интересов отдельных ее членов.

В Ставке генерал-квартирмейстер Данилов и некоторые офицеры его управления скептически относились к Босфорской операции и вообще считали ее нецелесообразной и несвоевременной.

Такое непонимание исключительной важности решения вопроса о проливах, не только с точки зрения жизненных интересов России, но и с точки зрения непосредственных стратегических интересов самой войны, свидетельствует об отсутствии у наших сухопутных собратьев достаточной широты взглядов, что мною в отношении генерала Данилова и было уже отмечено. Это было следствием нескольких причин. Во-первых, у большей части наших военных, а также и среди интеллигенции искони преобладала так называемая континентальная идеология, и ей были в значительной мере чужды морские проблемы. Во-вторых, стратегическая идеология сухопутного Генерального штаба носила узкодогматический характер, каковым даже отчасти заразился Морской генеральный штаб. Идеология эта безоговорочно требовала сосредоточения всех сил и средств против главного противника, каковым в данном случае была Германия, потому Генеральный штаб считал нецелесообразным и даже вредным ослабление сил на главном театре войны во имя ведения операции, в пользе которой он не отдавал себе ясного отчета и цель которой, по его мнению, достигалась победой над Германией. В-третьих, в нашей военной среде всегда жило известное недоверие к «боевым» способностям флота, и оно значительно усилилось после столь несчастной для нашего флота войны с Японией. Причем вследствие совершенно различной структуры сухопутных и морских сил военная среда не могла верно оценить тот поистине гигантский успех, который был достигнут в боевой подготовке нашего флота после войны с Японией, а потому в начале мировой войны к боевым способностям флота продолжали относиться с тем же недоверием.