Не святой

— Амелия!

Что-то с силой ударяет меня по затылку.

— Нет! — Амелия снова кричит. — Нет, остановись!

Я падаю, и чья-то нога сталкивается с моим животом, а затем с лицом. Я падаю на землю, зрение затуманивается, но я не останавливаюсь. Я тащу себя к жене.

— Амелия! — снова кричу я.

— Остановись! — она кричит. — Пожалуйста, остановись

Нога ударяет меня по шее, пригвоздив к месту, после чего меня еще раз бьют, и я погружаюсь в темноту.

***

— Амелия!

Это первое слово, которое вылетает у меня изо рта, когда я прихожу в себя. Я пытаюсь пошевелиться, но что-то останавливает меня. Цепи звенят, мои руки занесены над головой, и я болтаюсь на них, кончики босых пальцев касаются пола. Запекшаяся кровь стягивает кожу на моем лице.

— Я здесь! — я слышу ее крик. — Габриэль, я здесь!

Я ищу ее, глаза затуманены, но затем ее фигура появляется в поле зрения, и я направляю на нее все свои силы. Она лежит на полу, привязанная веревкой к столбу. Она окровавлена, бледна, но жива.

— Где ты ранена? — требую я.

— Габриэль, — кричит она. — Зачем ты пришел!

Я слышу шаги.

— Я всегда буду приходить за тобой.

— Мы умрем, Габриэль, — тихо плачет она. — Мы оба умрем.

— Нет, amore mia, — клянусь я. — Нет, не умрем. Я рядом, Амелия.

Она смеется без юмора, но это не жестокий и злой смех, а смех, наполненный печалью.

— Я люблю тебя.

— Мы не прощаемся! — рычу я.

Ее красные глаза, блестящие от слез, встречаются с моими, но она побеждена. Она верила, что это конец.

Дверь открывается, и я поворачиваю голову, оскалив зубы.

Входит Ашер.

— Привет, брат.

— Я должен был догадаться, — пробурчал я.

— Да, — кивает Ашер. — Ты должен был, и все же мы здесь.

— Почему?

— Почему, Габриэль? — Ашер насмехается, медленно делая шаг ко мне. — Потому что ты, блядь, забрал все!

Его кулак врезается в мое солнечное сплетение, выбивая воздух из моих легких. Я задыхаюсь, пытаясь втянуть его.

Амелия плачет.

— А ты знаешь, что я сам записал это сообщение? — Ашер небрежно говорит, пока я хриплю, вырываясь из цепей. — Там, в казино, все эти недели назад. Я перерезал человеку горло и записал это сообщение, а потом принес его тебе.

Я вспоминаю об этом, о том предупреждении, которое я не послушал. Сожаление так сильно клокочет внутри меня, что это хуже любой боли, которую он мог бы причинить.

— И ты ничего не сделал, Габриэль. Я видел, как ты слушал, а потом ушел, словно этот чертов город ничего не значил. Ты отмахивался от нападений, потому что искренне верил, что ты, блядь, неприкасаемый, и вот я доказываю, что ты ошибаешься. Я забирал твои грузы, сжигал твои склады, организовывал все нападения, и все равно ты ничего не сделал.

Он подходит к Амелии, приседает перед ней на корточки и хватает ее за подбородок, заставляя посмотреть на него.

— Убери от нее свои гребаные руки!

— Ты никто, Габриэль, всего лишь титулованная шлюха. Ты не заслуживаешь этой власти. Этот город. Твой брат тоже этого не заслуживал.

— Ты убил его.

Он изучает лицо Амелии, когда она пристально смотрит на него.

— Это было нелегко, — говорит он. — Он дрался и инсценировал тот несчастный случай, из-за которого меня, черт возьми, чуть не поймали.

Наконец он отпускает Амелию, и я немного расслабляюсь, пока его рука не скользит по ее бедру. Она сглатывает, плотно сжав челюсти.

Мне нужно было увести его подальше от нее, чтобы он сосредоточился на мне.

— Ашер, — рычу я. — Чего ты хочешь?!

— Этот город, конечно, — говорит он. — Ты, Сэйнт, никогда этого не заслуживал. Я отнял у тебя все это. Твой бизнес, твоя недвижимость. Я все это сжег, а ты и понятия не имел. Ты был слишком занят, играя с неважными вещами. Я знал, что нужно было сделать, и сделал это. Но ты, Габриэль, ты искренне веришь, что ты лучше. Расхаживаешь по нам так, словно считаешь себя богом. Я здесь, чтобы показать, насколько ты, черт возьми, ошибаешся.

— И что, ты думаешь, что ты лучше!?

— Я такой и есть! — ревет он, резко вставая и бросаясь ко мне. — Здесь я лучше всех. Тот, кто умнее. Я заслуживаю этот город!

— Ашер, пожалуйста! — Амелия кричит. — Пожалуйста, остановись! Габриэль отпустит тебя! Это не обязательно должно быть так!

Его внимание возвращается к ней. Нет. Нет. Нет.

Не имеет значения, как часто я выкрикиваю его имя, он все равно подходит к ней и достает нож.

— Ашер!

Подняв подол ее платья, он разрезает его, а затем использует в качестве кляпа.

— Женщин нужно видеть, а не слышать, вот чему меня всегда учили.

— Эти архаичные правила, давно отменены в семье!

— Возможно, нам стоит их вернуть, а? Подобно тому, в котором говорится, что если истинный, — он выплёвывает это слово. — Наследник больше не будет способен править, следующее поколение будет приведено к присяге, чтобы взять власть в свои руки.

— Ты не сможешь заполучить этот город, Ашер.

— Он уже мой, — он пожимает плечами. — У меня есть планы избавиться от Энцо и Девона, потому что я не настолько глуп, чтобы верить, что они будут работать на меня, но как только они уберутся с дороги, это все мое. Меня никто не остановит, — Амелия бьется, пытаясь вытащить кляп. — Ты показал свою слабость, Габриэль. Я изучал тебя с тех пор, как мы были мальчишками, но никогда не видел ни одной. Ни разу за те долгие годы, что я был вынужден жить под твоей крышей, по правилам нашего отца, я ни разу не видел, чтобы ты показал слабое место. До нее. Ради чего ты отодвинул город в сторону? Ради использованной киски?

— Это все потому, что ты никогда этого не получишь, если только все не умрут.

— Да, потому что я, черт возьми, этого заслуживаю! Не ты. Не тогда, когда ты возводишь суку на пьедестал и обращаешься со мной и моим братом так, словно мы какие-то полукровки. Я заслужил это, терпя твое дерьмо. Это было вручено тебе, но ты этого не заслуживаешь.

— Ты пытался убить ее в тот день в бассейне. И Линкольна.

— Я хотел, чтобы она умерла. Линкольн тоже был бы мертв. Больше никаких Сэйнтов, только я и Атлас.

— Атлас согласен с этим?

— Согласится.

— Отпусти ее, — умоляю я. — Ей здесь не место.

— Ты прав, — кивает он, проводя кончиком ножа по ее бедру. — Но ты привел ее сюда. Это на твоей совести.

— Ашер!

— Ты и твоя семья отняли все у меня, у Атласа. Забрали нас из нашей настоящей семьи, заставили жить в доме, где мы никому не были нужны, и заставили нас смотреть, как ты правишь и раздаешь нам объедки. Я заберу у тебя все за то, что нам пришлось пережить.

— Ты хочешь город? Прекрасно, он твой, отпусти ее.

— Не думаю, что я это сделаю, — жестоко улыбается он, глядя на меня. Он задирает ее платье, обнажая промежность.

— Не трогай ее, черт возьми, Ашер! — цепи гремят, мои плечи, кажется, вот-вот выскочат из суставов, но я должен выбраться, я должен добраться до нее.

— Она была достаточно хороша для обоих братьев, — размышляет он. — Сначала Лукас трахнул ее, и она забеременела, а потом ты, не смог удержаться и трахнул мамочку своего брата.

Амелия безуспешно пытается высвободиться из рук Ашера, пинается одной ногой, но другая не двигается.

Она плачет, слезы текут по ее лицу, когда она отчаянно трясет головой. Я слышу приглушенное "нет" из-за кляпа, слышу ее мольбы.

— Если она достаточно хороша для тебя, то она достаточно хороша и для меня, верно?

— Ашер, остановись!

Он выравнивает ее раненую ногу. Крик едва сдерживается из-за кляпа. Затем он берет другую, открывая ее, а затем давит своим весом на здоровую ногу, чтобы она не двигалась.

— Амелия, — я хриплю, сглатывая, цепи гремят. — Амелия, детка, посмотри на меня.

Ее широко раскрытые, полные ужаса глаза устремлены на меня.

— Здесь только я, mondo mia. Это всего лишь я.

Ашер жестоко смеется.