Страница 20 из 38
то кажется, что он пишет о себе – о своей иронии, о своих вульгаризмах и нисходящей метафоре – о том, что есть почти во всех его текстах, но в «Представлении» речевые маски фактически заслоняют все другие формы речи. Персонажи «Представления» – тоже маски: Пушкин в летном шлеме с папиросой (так видятся шевелюра, бакенбарды и гусиное перо[89]), Гоголь в бескозырке (свисающие волосы)[90], Лев Толстой в пижаме (широкой рубахе). На эти внешние ассоциации накладываются и другие, например можно понять, что Пушкин спускается с небес. В. П. Скобелев приводит анекдот, в котором инициалы А. С. читаются как слово: «ас Пушкин» (Скобелев, 1997: 171).
Обратим внимание на то, что Бродский подчеркивает контекстуальную многозначность слов в стихотворении Цветаевой, например, слова свет в тройном значении: это и элемент фразеологизма тот свет, но и Новый Свет как географическое понятие, метафоризированное в ‘иной предел’, и свет в буквальном смысле (‘светящий’). Название «Представление» тоже полисе-мантично, и в данном случае значений больше:
1) ‘спектакль’;
2) ‘воображение’;
3) существительное, производное от глагола предстать (перед Богом);
4) ‘официальный документ’.
Учитывая стихию просторечия в тексте Бродского, следует вспомнить и безграмотное произношение слов представиться вместо преставиться – ‘умереть’, светопредставление. Последнее обнаруживает связь с цветаевским многозначным светом, которую можно было бы не считать актуальной, если бы Бродский так подробно не писал об этом слове. Возможно, слова знак до-проса вместо тела буквализируют понятие Страшного суда. Вспомним и «очную ставку» в «Новогоднем».
Первоочередная актуальность значения ‘спектакль’[91] тоже указывает на возможную связь двух заглавий. Их можно сложить, получив одно из клише русского языка «Новогоднее представление». Карнавальность представления, очевидная в тексте Бродского, традиционна именно для новогоднего праздника, наследующего некоторые элементы святочного ритуала.
Актуальность значения ‘документ’ обнаруживается в обращении Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела. Текст «Представления» начинается как заявление[92]. Учитывая биографические обстоятельства Бродского и постоянно присутствующую тему родителей в «Представлении», первую строку можно читать как заявление с просьбой разрешить приехать на похороны[93] и с вполне биографической мотивацией: Эта местность мне знакома, как окраина Китая.
Бродский действительно работал недалеко от границы с Китаем[94]. Китайская тема в начале «Представления» многоаспектна, она связана и с воспоминаниями о раннем детстве, развернутыми в эссе «Полторы комнаты», и с китайской опасностью для России, и выстраивает сюжет сотворения человека из знаков-иероглифов. Важен также и синоним названия Китая Поднебесная. Есть связь и между понятиями Китайская стена – поставить к стенке (‘расстрелять’). Переход мысли от допроса или расстрела к письменности, несомненно, созвучен идее Цветаевой о рождении поэта из трагедии.
Вместе с тем слово окраина соотносимо с цветаевскими словами краем новым, с незастроеннейшей из окраин, а эта местность мне знакома – с новым местом. О слове местность стоит сказать особо. У Цветаевой в «Поэме конца» читаем:
Рифма местность – словесность встречается у Бродского часто, например:
Это говорит об устойчивой связи понятий.
Что касается слов Вместо мозга – запятая, то здесь помимо зрительного образа, помимо представления о малости, кроме проекции на этот фрагмент главной идеи Бродского о воплощении человека в знаке есть еще очень важный для него смысл, проясняемый прозаическими текстами о Цветаевой[95] и о Достоевском – о роли придаточных предложений в формировании мысли на русском языке. В таком случае метафора «мозг – запятая»[96] связана не только с графикой, но и со структурой речемыслительной деятельности.
Среди многочисленных травестированных цитат и аллюзий «Представления» можно узнать и цветаевские, хотя каждая из них имеет еще несколько смыслов и отсылок, которые здесь не приводятся. Как и во многих других цитатах-перифразах, у Бродского заметно устранение пафоса, принадлежащего источнику. Каждое из этих совпадений можно было бы считать случайным, если бы их не было так много:
Такое снижающее травестирование, соответствующее одному из центральных образов Бродского – образу испорченного зеркала[97], – тоже одно из проявлений усугубленной трагедии языка. Трагедия следует из реальной ситуации, в которой оказались отправители и адресаты этих сообщений, то есть ситуации, отличающей смерть родителей Бродского от смерти Рильке. Коммуникация Цветаева → Рильке продолжается в той форме, в которой она осуществлялась при жизни: Цветаева пишет письмо (– Весточку, привычным шифром!). Бродский же, который звонил отцу с матерью по телефону, слышит «комариный ровный зуммер», то есть сигнал несостоявшейся коммуникации. В тексте «Представления» нет прямого обращения к адресату, напомним, что обращается Бродский к председателям, оказываясь подследственным на допросе. В «Представлении» нет местоимения «я», автор не выделен из массы и на ее языке говорит. Поэтому там, где голос Цветаевой поднимается к свету, голос Бродского, вторящий Цветаевой, проваливается во мрак. Отношение между словами-образами Цветаевой и Бродского пропорционально отношению между высью и вышкой.
Здесь есть еще одно важное обстоятельство. Стоит подумать о том, какую трагедию имеет в виду Бродский, говоря о Цветаевой: «Голос, звучащий в цветаевских стихах, убеждает нас, что трагедия совершается в самом языке» (Бродский, 1999:91). Судя по эссе, имеется в виду, что трагичен уход поэта, появляющаяся пустота, это трагедия будущего невоплощения явлений в слове. Но похоже, что в «Представлении» показана худшая трагедия.
Во-первых, воплощенным оказывается искаженный образ сущности – возможно, как возмездие за ложь или заблуждение автора (перифразы типа достающий из штанин).
89
Как и во многих других случаях, здесь открыт простор для разных интерпретаций. Так, например, по рассказам В. Уфлянда, речь идет об изображении Пушкина с пририсованной папиросой; Л. Лосев обращает внимание на строки Бродского Не знаю, есть ли Гончарова, / но сигарета мой Дантес (Лосев, 1996: 144). Комментируя это стихотворение в двухтомном издании Бродского, Лосев приводит несколько толкований: «Наиболее вероятный источник этого сюрреалистического портрета Пушкина – раннее стихотворение Я. А. Гордина “Памяти Лермонтова”, где имеются строки: “Поэты погибшие, / Демоны смертные, / Предтечи великих пилотов”, в ответ на которое Бродский тогда же, в 1959 или 1960 г., написал “Балладу о Лермонтове” ‹…› Пышно отмеченное столетие смерти Пушкина в 1937 г. совпало с рекордными перелетами светских летчиков (“Если бы Пушкин жил в наши дни, он был бы летчиком”, из письма читателя в газету в 1937 г., цитата найдена И. Паперно), ‹…› Друг Бродского М. В. Ардов рассказывает о забытом романе Федора Панферова, в котором Пушкин и Лермонтов воскресают, ходят по советской Москве и прыгают с парашютной вышки ‹…›. В репортаже с московского рынка, где распродаются сувениры советской эпохи, читаем: “Привожу цены на некоторые предметы, пользующиеся особым спросом у любителей экзотики. Итак: бронзовый бюст А. С. Пушкина в шлеме летчика-истребителя – $100…” (Сергей Менжерицкий. Четвертый интернационал // Литературная газета. 1997, 26 ноября. № 48 (5680). С. 4)» (Лосев, 2011: 451–452).
90
Комментарий С. Максудова и Н. Покровской: «Связь Гоголя с морем возникает из старого названия улицы Гоголя в Петербурге – Морская, проходившей по территории Морской слободы. Дом 10 на улице Гоголя принадлежал кн. Н. П. Голицыной, в нем разворачивались трагические события “Пиковой дамы”. Не исключено, что из этой оперы появилось меццо-сопрано, сопровождающее Гоголя» (Максудов, Покровская, 2001: 438–439).
91
По мнению В. Кривулина, «поэзия Бродского глубинно и по своей сути театральна ‹…› может быть, подлинным ключом к поэзии Бродского является взгляд на нее в целом как на драматическое, на грани античной трагедии – действо» (Кривулин, 1991: 16).
92
Сам Бродский увидел анкету в менее ясной ситуации: в первых восьми строках стихотворения О. Мандельштама «С миром державным я был лишь ребячески связан…». Комментарий Бродского сразу выводит принудительное создание текста по казенному клише на экзистенциальный уровень: «Анкета, естественно, заполняется на предмет подтверждения права на существование в новом мире, точнее, в новом обществе. Заполняющий как бы стремится заверить некоего начальника отдела кадров если не в своей лояльности по отношению к новому режиму, то в незначительной своей причастности к старому» (Бродский, 2001: 171).
93
Ср.: «молчание, воцаряющееся вслед за требованием срочной визы для выезда на похороны близкого» (Бродский, 1995: 67).
94
Бродский рассказывал: «Долго работал в Иркутске, к северу от Амура, вблизи китайской границы. Как-то раз во время половодья я даже в Китай попал – непреднамеренно, просто плот со всем нашим имуществом отнесло и прибило к правому берегу Амура, так что я на какое-то время оказался на китайской территории…» («Искусство поэзии». Интервью Свену Биркертсу – Бродский, 2000-б: 81).
95
«Цветаева – поэт весьма реалистический, поэт одного бесконечного придаточного предложения, поэт, не позволяющий ни себе, ни читателю принимать что-либо на веру» (Бродский, 1999: 153); «Одно из возможных определений ее творчества, это – русское придаточное предложение, поставленное на службу кальвинизму» (Бродский, 1999: 165); «… она с ее внестрофическим – вообще внестиховым мышлением, чья главная сила в придаточном предложении, в корневой диалектике» («Поэт и проза» – Бродский, 1999: 135).
96
Толкование других знаков, о которых идет речь, опускаю, чтобы остаться в рамках сопоставления Бродского с Цветаевой.
97
См. специальную работу об испорченном зеркале: Кузнецов, 1997.