Страница 21 из 32
Надо заметить, в-четвертых, что поляки, богемы, свевы и все славянские племена от потопа до нашего времени остаются на своих местах, в коренных своих владениях, а не прибыли откуда-нибудь из иных мест, как сообщает польская хроника и хроника богемская. Корнелий Тацит это и утверждает в книге о местоположении и населении Германии, говоря: «Я полагал бы, что сами германцы коренные жители там, в весьма малой степени смешавшиеся с пришлыми и временно живущими элементами других народов».[197]
Неверно и утверждение Блонда[198] (не в укор столь крупному историку, вообще весьма ученому, и его новейшим последователям), что славы перешли от Танаиса и Босфора в Илирик, Далмацию и Кроацию, а государи Польши и Богемии Лех и Чех, повернули к западу и вошли в земли вандалов, после ухода тех в Галлию. На самом деле славы — в своих областях, а князья Лех и Чех — в Польше и Богемии, оставались от потопа до нашего времени, остаются ныне и, даст бог, останутся и впредь.
При всем том, однако, русские со своими князьями действительно в это время и позднее ходили из Руссии и Босфора в Илирик и Кроацию, уносили богатую добычу, но не оставались там.
В наше время из Вандалии или Польши выходит на войну с врагами иной раз шестьдесят или даже сто тысяч воинов, но от этого царство Польское не пустеет: горожане-купцы и крестьяне — в городах и селах остаются все на местах, и таким образом некуда прийти и нечего занять чужим пришельцам. Так было и во время Гонория цезаря, когда в Галлию уходили только воины-вандалы. Да к тому же историки говорят, что когда вандалы, напавши на Галлию, вернулись, они заняли свои прежние места в Вандалии, значит, эти места не были заняты другими.
Заметим, в-пятых, что славянская речь весьма распространена и широко употребляется во множестве стран и областей. Сюда принадлежат: сербы, мизии, расции или булгары и боснийцы, ныне покоренные турками. Точно так же — далматы, кроаты, паннонцы, славы, карны, богемы, моравы, силезийцы, поляки Великой и Малой Польши, мазовиты, померанцы, кассубы, сарбы, рутены, московиты. Все это — славы и винделики и занимают они обширные области. Теперь, впрочем, уже и литовцы говорят по-славянски. Сюда же относятся нугарды, плесковиты и огульки: смотри их хроники и космографии.[199]
Заметим, в-шестых, что поляки, свевы и бургунды по сю Сторону Германского моря были совершенно истреблены и уничтожены императорами Генрихами, и лишь сарбы и винды или винделики остаются там и до сих пор, как сказано выше.
Глава пятая. О юграх. [200]
Югры вышли из Югры, самой северной и холодной скифской земли у Северного океана, отстоящей от Московии, города москов, на пятьсот больших германских миль к северо-востоку; пошли на юг через равнины и прибыли в область готтов в Скифии, где ныне живут татары чагадайские или заволжские. Они подавили численностью готтов и выгнали их из Готтии в Сарматию. Когда югры утвердились там и чрезвычайно размножились, они, услышав однажды от охотников, перешедших реки Волгу и Танаис в погоне за ланью, что земля сарматов сравнительно наиболее плодородна в Европе и мягче климатом, переплыли массой вышесказанные реки, разбили сарматов и русских и, двинувшись вслед за готтами, воевали с ними в Мизии и Фракии и победили их.
Придя в Паннонию, они остановились там восхищенные почвой, вином и плодородием страны. Напав на римских полководцев Матерна и Детрика, разбили их с их войском, при этом Матерна убили, а Детрика обратили в бегство. В то же время они избрали своим главой и королем хитрого, храброго и энергичного Аттилу, которого венгры на своем языке зовут Этеле. Аттила созвал много племен с их королями, произвел им смотр, а затем вступил в Галлию и с тираннической жестокостью разорил ее.[201] Когда он подошел к Каталаунским полям, широко раскинувшимся вширь и вдаль, навстречу ему поспешил патриций Этий с когортами римлян, с королем готтов Теодориком и множеством других племен.[202]
Узнав об этом, Аттила спросил прорицателей о победе, и они, исследовав внутренности животных, сказали, что в этой войне он будет побежден и потерпит поражение, но прибавили, что убит будет старший у врагов. Аттила думал, что пасть предстоит верховному вождю противной стороны Этию и, радуясь его предстоящей смерти (так как мощь Этия ему представлялась ужасной), выстроил в боевой порядок свои войска и с хитростью велел трубить к битве не в полдень, а к вечеру. Когда же множество народа было перебито и пал не Этий, как хотел Аттила, а Теодорик, король готтский, Аттила, видя свое поражение, ушел со своими в середину лагеря внутрь ограды из возов. Наступила ночь, и он велел зажечь костер из седел, собранных кучей, чтобы, в случае нападения, он мог броситься в огонь и сгореть, лишь бы не попасть в руки врагов.
На другой день вел войска против Аттилы Торисмунд, сын Теодорика, короля готтов, чтобы отомстить за смерть отца. Этий, относившийся столь же подозрительно к усилению готтов, как и гугнов, убедил Торисмунда оставить битву и спешить занять отцовский трон, чтобы брат его не успел захватить власть. Торисмунд послушался и ушел; отступил и Этий, распустив войско.
Обрадованный Аттила ушел оттуда, питая злые надежды на месть, осадил и взял город Реймс, умертвил епископа этого города св. Никазия, сестру его Эвтропию и всех горожан. Когда он подошел к Труа, навстречу ему вышел епископ св. Луп и спросил: «Кто ты?». На что получил ответ: «Я Аттила, бич гнева божия». Тут Луп, взяв коня его за узду, ввел его с войском в город и сказал: «Добро пожаловать, бич гнева божия», и тот вместе со своими, пораженный, как говорят, слепотой, мирно прошел через город на другую сторону.
В это время одна бедная женщина, имевшая десять дочерей, в страхе хотела бежать из пригорода. Младшую двухлетнюю дочь она несла, привязав в холстине себе на шею, двух дочек постарше везла на муле, которого гнала перед собой, а остальные дочери шли вокруг матери. Когда воины Аттилы настигли ее, а ее дочери в испуге сбежались к матери, она, обомлев и не помня себя, бросилась к реке, чтобы утопиться, но воины догнали ее, схватили на берегу реки и вместе с дочерьми привели к Аттиле. Она с мольбой пала на землю, прося помилования. Аттила пожалел ее, дал ей много денег и одежды и отпустил на свободу с детьми, а ради нее пощадил и других, кто были приведены с нею вместе. Затем Аттила отправился в Германию и разорял там замки, города и села, пока не услышал, что Этий и готты вновь готовят поход против него. Отойдя из-за этого в Паннонию и обновив там войско, этот мстительный человек поспешил в Италию через Штирию и Коританию.
Узнав от разведчиков, что Этий с бесчисленным войском ждет его у подножия Альп, он повернул к Далмации и Гистрии, разгромил замечательные города близ Адриатического моря, пришел к Аквилее и осаждал ее три года. Когда осаждающим стало нехватать съестных припасов и даже издалека не удавалось их подвезти, а воины от голода стали роптать против Аттилы, он вновь начал объезжать город, ища, где можно напасть и прорваться. Тут он увидел, что птица, называемая аист, несет своего птенца в клюве с вершины крепости в ближайший тростник, а за ней и другая, и воскликнул: «Птица предвидит будущее, знает, что город погибнет, а потому бежит».
Собравшись с силами, он взял город и тираннически перебил всех, кого там нашел.
В это время выстроен был из страха перед Аттилой великолепный и могущественный город Венеция.
Подступив к Ломбардии, Аттила нанес ей жестокий удар и разорил ее. Когда же он подошел к Равенне, туда поспешил папа Лев[203] и стал покорно и смиренно просить его воздержаться от разорения города Рима и прекратить опустошение Италии. Атилла так и сделал. Его бойцы при этом в удивлении говорили между собой, что Аттила никого не боится, кроме двух животных — волка и льва, намекая на двух епископов, ради которых он пощадил их народ.[204] На это Аттила ответил, что рядом со Львом стоял зрелый муж в духовной одежде с обоюдоострым мечом и, потрясая мечом, грозил ему смертью, если он, выслушав просителя, не отпустит его с миром.
197
Тацит, Германия, гл. II.
Вопрос об автохтонности польских племен решается Меховским не столько на основании научно проверенных сведений (их у него слишком мало, хотя иные из них и вполне доброкачественны), сколько — под влиянием общей его националистической установки.
198
Флавий Блонд (Flavio Biondo) из Форли (1388 — 4 нюня 1463) филолог, археолог (Roma instaurata, Italia illustrata) и историк. Его Декады Historiarum a declinatione Romanorum положили начало общей научной композиции в историческом изучении средневековья.
Знал ли его Меховский полностью или только в сокращении (epitome) Энея Сильвия, сказать трудно. Ко времени написания Трактата, Декады были уже изданы в Венеции в 1483 г. (Brunet, о. с., I, стб. 978).
199
Ср. у Энея Сильвия, Европа, гл. I: «... и далматы, которых называют склавами, и иллирийцы, которых зовут боснийцами, трибаллы или мизии которых называют то сервиями, то расцийцами»; в Истории Богемии (гл. VI): «Сервия, которую зовут Расцией» (перев. наш).
В этом перечне Меховский соединяет воедино и разные наименования одних и тех же народов и названия отдельных местностей, принадлежащих какому-либо из уже названных народов; последнее относится, напр., к нугардам, плесковитам и огулькам, т. е. новгородцам, псковичам и вогулам.
Мысль нашего автора о широком распространении славянской речи повторена Герберштейном (о. с., стр. 2) с несколько иным перечнем народов.
200
Главными источниками Меховского при составлении этой главы были Павел Диакон и Ioh. Thwrocz (Chronica Hungarorum — первое изд. 1488 г., у нас Ioh. G. Schwandtner, Scriptores rerum Hungaricarum veteres ас genuini... pars I, Vindobonae, 1766). Отчасти могли быть использованы постоянные спутники Меховского в его работе — Сигеберт и Bergomensis, а также, м. б., Эней Сильвий.
Однако, было бы напрасно искать в этих источниках доказательств или обоснований главной идеи, проводимой нашим автором в рассказе и излагаемой в виде выводов в конце. Мысль Меховского состоит из следующих положений: а) гунны — это югры из Югорской земли; б) венгры — это югры по языку; в) венгры — это те же гунны, вторично пришедшие в Паннонию; г) вывод: югры, гунны и венгры — один и тот же народ.
Подтверждают ли это источники нашего автора?
Павел Диакон, следуя П. Орозию (кн. VII, гл. 33), говорит: «Племя гуннов, долгое время остававшееся обособленным в своих недоступных горах, проникшись внезапной яростью, бросилось на готов…» (Hist, misc., кн. XII). Где эти родные горы гуннов, неизвестно. Ioh. Thwrocz (о. с., ч. I, гл. IX, стр. 68), ссылаясь на Орозия, Дионисия Александрийского, Антонина, архиепископа Флорентийского (пользующегося Сигебертом и Винцентием), считает доказанным, что гунны вышли из Аз. Скифии. Точнее о местности он не говорит и лишь приводит рядом два противоположных взгляда, как бы не ощущая противоречия: «Да и ранние истории венгров (говорит он) не противоречат этому мнению (об Аз. Скифии — С. А.), так как сообщают, что гунны или унгары сначала жили в Персии (in Perside), а затем в Болотах Меотидских и вслед за ланью, как выше сказано, перешли в чужие земли». Далее (ibid., стр. 69): «А Пий, папа римский, в своей истории... говорит, что беседовал с уроженцем Вероны, который в наши дни проезжал через Скифские края, и тот будто бы подтвердил ему, что в Аз. Скифии, у истоков р. Танаиса он нашел людей, говоривших на том же языке, что и венгры, жители Паннонии».
Рассказывая о возвращении Хабы, сына Аттилы в Скифию, Thwrocz говорит (о. с., ч. I, гл. XXIII, стр. 95): «он, говорят, взял себе жену не из скифского народа, а из корозманов, соседнего с Скифией племени», живущего, как оказывается (ibid., гл. V и VI, стр. 61—62), где-то к юго-востоку от Скифии близ Эфиопии! Там же, в гл. VI он упоминает, что, по мнению Дионисия Александрийского, «гунны были соседями каспиев и альбанов (близ Кавказа)». Таким образом, если мнение П. Диакона по крайней мере не противоречит версии о Югре, то Thwrocz говорит о чем-то совсем ином (коротко: венгры — гунны, но не югры).
Сигеберт, пользуясь Иорданом и Павлом Диаконом, не дает ничего нового по интересующему нас вопросу.
Bergomensis (о. с., л. 169) сообщает: «Гунны... сначала жили в Рифейских горах, ближайших к Готии» (но в Югре ли?).
Эней Сильвий гораздо определеннее, но не в пользу нашего автора.
В гл. XXIX Космографии читаем: «Говорят, что и венгры (унгары), которые живут на берегах Дуная, принадлежат к скифскому племени — не потому, что произошли от гуннов, как, из-за сходства имен, думали некоторые, но от других унгаров, которых Иордан называет нотами. Много после гуннов, готов и лангобардов унгары, выйдя из Скифии пришли на Дунай...». Далее известный рассказ о веронском монахе, выше приведенный нами в передаче Thwrocz’a.
Таким образом, тезис о тождестве гуннов с юграми — либо не находит подтверждения в источниках Меховского (за исключением сомнительного Bergom.), либо даже отрицается прямо (Эней Сильвий) или косвенно (Thwrocz). Ничего к этому не прибавляет и троекратное упоминание Великой Венгрии, т. е. Башкирии у Плано Карпини (Speculum Histor. Винцентия).
Откуда же у Меховского такая определенность и такое упорство в его позиции?
Ответить на это мы можем лишь весьма гипотетически.
В числе современников нашего автора можно назвать двух лиц, мнение которых о гуннах и юграх (если предположить, что Меховский знал его) служило бы ему поддержкой. Это, во-первых, Юлий Помпоний Лэт (Сабин), глава первого поколения итальянских гуманистов (ум. 1498 г.), оставивший в своих комментариях к римским классикам немало оригинальных и ценных сведений о «Скифии». Во-вторых — Петр Рансан (Petras Ransanus), епископ Люцеры, автор хроники Rerum Hungaricarum, которую мы знаем в сокращении (epitome) — Иоанна Самбука, впервые изданном в 1558 г. (у нас по выше упомянутому изд. Schwandtner’a).
Ю. Помпоний Лэт называет утрами и венгров и жителей Югры. По его словам (цитируем по М. П. Алексееву, о. с., стр. 70), когда гунны, вместе с готами, разгромили Рим, «на обратном пути часть их осела в Паннонии и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину к Ледовитому океану...». В другом месте он, говоря о Рифейских горах, отмечает: «В отдаленнейших пределах их живут югры» (ibid., стр. 68).
P. Ransanus высказывается вполне определенно. В III главе epitome, стр. 43, читаем: «мы уже упоминали, что родина гуннов принадлежала к числу Сарматских областей и мест, ближайших к Рифейским горам... мы сообщали, как, из-за увеличения численности сарматов, занимавших местности, близкие к Рифейским горам, много тысяч их покинуло родину и присоединилось к войску готов, которые также за несколько лет до того вышли из мест своей оседлости...» затем разбили и прогнали готов и по имени своего вождя стали называться гуннами.
Далее в рассказе о сыне Аттилы (ibid., гл. VI, стр. 436): «вернулся он в ту же область Сарматии, откуда, мы выше сообщали, вышел этот народ…». О возвращении гуннов в Паннонию (ibid., стр. 437): «Итак в год от смерти Аттилы 101 (у Thwr. и Мех. 704 — С. А.), то есть в год от рождества Иисуса Христа 744 (у Thwr. и Мех. 704 — С. А.) огромная масса сарматов..., найдя себе человека немалой опытности в военном деле, называвшегося Унгар (не собственным именем, а по имени места, где родился)... вышла из родной земли. Вышли они, говорю я, из некоей части Европейской Сарматии, которую и ныне еще сами сарматы зовут Унгарией. Жители этой области, по утверждению многих, кто бывал среди этого народа, говорят на языке, употребляемом нашими венграми. Справедливость этого можно и тем подтвердить, что Иоанн, император Сарматии (Иоанн III — С. А.), которого они называют князем Московии, в числе прочих важных титулов своего княжеского сана, именует себя также князем Унгарии... Он, однако, называет себя князем не здешней нашей Венгрии, а той Сарматской, откуда, вышли венгры, владеющие Паннонией». (Перев. везде наш, кроме выше отмеч. — С. А.)
Казалось бы, слова Ю. Помпония Лэта и П. Рансана можно счесть основанием тезисов Меховского. Тут, однако, на нашем пути ряд сомнений. Лекции Лэта по Вергилию (и только они одни) напечатаны были в Бреше в 1487 и 1490 г. и, следовательно, Меховский мог знать их, но, во-первых, в этих лекциях нет никаких сближений югров с гуннами, во-вторых, у нас недостаточно оснований для предположения, что Меховский вообще знал Ю. Помпония Лэта, хотя бы в рукописи. Что касается Рансана, то, как сказано, epitome его хроники напечатано было только в 1558 г., а следовательно, если Меховский и мог знать Рансана, то лишь в рукописи. Это, разумеется, не исключено для эпохи инкунабулов, но при наличии очень обстоятельной печатной хроники Thwrocz’a, которой действительно пользовался Меховский, становится сомнительным.
Вероятнее, кажется, было бы предположение, что при том повышенном интересе к Московии, каким отличается конец XV — начало XVI в. на Западе, темы о Югре, только что завоеванной Иоанном III, о скифах, о гуннах и т. п., не раз трактовались в ученых кружках, в роде упоминаемого нашим автором в письме к Галлеру, и тут, в обмене мнений, Меховский и мог уловить недостававшую ему краткую формулу: гунны — югры, весьма подходящую к его логически систематизирующему историческому мировоззрению.
Точка зрения нынешней науки на происхождение венгров в общем ближе всего к выше приведенному мнению Энея Сильвия. Предками мадьяр с наибольшим вероятием считают жителей Баскарты Плано Карпини, т. е. Башкирии, появившихся в Приуралье в VIII—X в. н. э., а затем, под напором кочевников, перешедших в нынешнюю Венгрию.
Библиографию вопроса см. у М. П. Алексеева (о. с. стр. 10). Из новейших работ — E. Moor, Anschauungen von der Urheimat der Ungarn in Mittelalter und bel den Humanisten, «Ungar. Jahrbucher», 1928, VIII, стр. 422—429.
Эта точка зрения, обоснованная между прочим данными лингвистики, антропологии и этнографии, не мешает, по-видимому, существованию и иного мнения, выразившегося, напр., в открытии 23 мая 1935 года в Будапеште памятника Аттиле с датами 435—1935. («Известия ЦИК» от 3 мая 1935 г., no 129 (5682).
О гуннах, кочевом народе Вост. Азии, известном по китайским источникам уже с 3-го тысячел. до н. э. под именем хьюнну (Hiungnu), в третьей четв. IV в. н. э. занявшем пространство от Дона до Карпат, а в V в. — огромную территорию между Рейном, Дунаем и Волгой, см. Degulgnes, Histoire generale des Huns, des Turcs etc, vol. I—V, Paris, 1756—1758; Zeuss J. K., Deutschen und ihre Nachbarstatmme, Muenchen, 1837; Parker E. H., The Turko-Scythian Tribes, «China Review», vol. XX, p. 125; vol. XXI, p. 100, Hongkong, 1892—1893; его же, Thousand years of the Tartars, Changai, 1895; Grooti de, Chinesische Urkunden zur Geschichte Asiens, 2 t., Berlin, 1921—1926.
201
О переходе гуннов в Европу и вытеснении готов см. Thwrocz, о. с., ч. I, гл. IX, стр. 68—69 (со ссылками на П. Орозия, Дионисия Александрийского, Антонина, архиепископа Флорентийского, который в свою очередь пользовался Сигебертом и Винцентием из Бовэ). О том же у Сигеберта (о. с., стр. 62).
Об охотниках и лани — Thwrocz, о. с., ч. I, гл. IV, стр. 59—60 (со ссылкой на Антонина, архиеп. Флорентийского). У Сигеберта (из Иордана) — о. с., стб. 64.
О покорении куманов и русских — Thwrocz, ibid., гл. X, стр. 69. Перечисление покоренных народов у Thworcz’a замечательно в том отношении, что вслед за бессами и белыми куманами, прежде рутенов (русских) упоминаются Susdali, в чем можно было бы видеть какое-то (искаженное) отражение известий о растущей государственной роли княжеств сев. вост. Руси (правда, для XV в. это, пожалуй, слишком поздно).
О Паннонии, борьбе с римлянами и избрании Аттилы — у Thwrocz’a, о. с., ч. I, гл. XI—XIII, стр. 71—76. Под именем Детрика надо разуметь Теодориха остготского.
О сборе войск Аттилой — Thwrocz, ibid., гл. XIV, стр. 76—77. Дальнейший рассказ (до взятия Реймса) — по Павлу Диакону (о. с., гл. XV, стб. 964—965, следуя тексту амброзианской рукописи, приведенному у Migne’я в варианте, но служившему, очевидно, основой издания П. Диакона, каким пользовался Меховский). У Thwrocz’a (ibid., гл. XV, стр. 77—82) рассказ основан на том же источнике, но осложнен разными словесными и фактическими прикрасами.
О взятии Реймса, о Труа и св. Лупе — у Thwrocz’a, ibid., гл. XVI, стр. 82—83. О женщине с десятью дочерьми и о милосердии Аттилы заимствовано из «Аттилы» Филиппа Каллимаха (Буонаккорси). См. P. Callimachi Experientis Attila у A. Bonfinii, Rerum Hungaricarum decades quattuor cum dimidia, Hanoviae, 1606, стр. 859. Меховский мог знать «Аттилу» Каллимаха по изданию: Callimachus Experiens, Vita Attilae seu de gestis Attilae, s. 1. et a
202
Отсюда и далее об Аттиле см. у Павла Диакона, о. с., гл. XV (по тексту Амброзианы); у Thwrocz’a, о. с., гл. XVIII—XXII, стр. 87—94.
203
Лев I Великий род. ок. 390 г., избран папой в 440 г., ум. в 461 г.
204
Луп (lupus — по лат. волк), епископ Труа, и Лев, папа римский. Шутка в такой форме (именно о двух животных) заимствована из Ф. Каллимаха (о. с., стр. 861).