Страница 108 из 228
Дискуссия, происходящая по поводу диагональных захоронений, является частью очень сложной теоретической проблемы — можно ли рассматривать форму погребального сооружения как один из основных этнических признаков для выделения отдельных племен из многоплеменной сарматской общности. Высказывалось, например, предположение, что подбойные погребения Нижнего Поволжья и Северного Кавказа II–IV вв. н. э. принадлежат гуннам (Нечаева Л.Г., 1961). Не менее жаркие споры идут и по поводу соотношения катакомбных погребальных сооружений с ранними аланами (Мошкова М.Г., 1983, библиография).
Множество самых разноплановых вопросов связано с последним периодом в истории сарматов, когда почти синхронно (вторая половина I в. н. э. и первая половина II в. н. э.) происходят два события: в письменных источниках появляется название нового мощного кочевого объединения алан, а на просторах Азиатской Сарматии формируется позднесарматская археологическая культура.
Неминуемо возникла проблема — являются ли аланы создателями и носителями позднесарматского археологического комплекса, а если нет, то когда, откуда они появились и как соотносятся с сарматским этносом? Все эти вопросы дискутируются очень давно, но однозначного решения пока не имеют.
Впервые П. Рау в конце 20-х годов в одном из своих первых исследований отождествил археологические памятники стадии В (III–IV вв. н. э.) нижнего Поволжья с историческими аланами. Он представлял себе, что мелкие разрозненные сарматские племенные объединения раннеримской стадии к III в. н. э. сливаются в единую народность, известную древним авторам под именем аланов (Rau Р., 1927, s. 79, 111, 112). Б.Н. Граков (1947в, с. 120, 121) и К.Ф. Смирнов (1947, с. 82) придерживались этой же позиции. В одной из своих работ К.Ф. Смирнов достаточно определенно заявил, что аланы «вызревали как самостоятельная политическая и военная сила внутри сарматской конфедерации III–II вв. до н. э., возглавленной аорсами. Первые исторические известия об аланах застают их на тех же местах, где до того времени жили аорсы» (1950а, с. 108). Вообще появление нового мощного объединения кочевых племен следует объяснять, скорее, какими-то политическими перегруппировками внутри сарматской этнокультурной общности, чем миграционными процессами.
К мнению К.Ф. Смирнова безоговорочно присоединился В.Б. Виноградов (1963). В своих более поздних работах К.Ф. Смирнов, опираясь главным образом на сведения Аммиана Марцеллина («аланы — бывшие массагеты»), немного изменил свою позицию. Он считал, что формирование позднесарматской культуры и соответственно появление аланских племен связаны с передвижениями каких-то восточных ираноязычных кочевых группировок, родственных сарматам, которые были включены затем в сарматскую этнокультурную общность. О несомненной принадлежности аланов к группе сарматских племен писал и Ю.С. Гаглойти (1966), считая аланов бывшими аорсами. Анализируя сведения тех же письменных источников, что и Ю.С. Гаглоев, Д.А. Мачинский пришел к совершенно противоположным выводам. Он вообще не включает аланов, как, впрочем, и роксоланов, в состав сарматских племен и считает тех и других последовательными волнами переселений далеких восточных кочевников, массагетское происхождение которых представляется ему несомненным (Мачинский Д.А., 1971).
Изучение и анализ всего объема археологического материала позднесарматской культуры, известного в настоящее время, позволили А.С. Скрипкину выступить с новой гипотезой. По его мнению, эта культура сформировалась в степях Заволжья на основе местного сарматского субстрата с включением какой-то части среднеазиатских кочевников, носителей подбойно-катакомбного обряда захоронения, которые в значительной своей части представляли население сако-массагетского и сарматского происхождения. Кроме того, в нижнее Поволжье могла продвинуться и часть племен Западной Сибири и степей Казахстана, представителей таких культур, как гороховская, саргатская и тасмолинская (Скрипкин А.С., 1973, с. 18, 19). В то же время в других своих работах А.С. Скрипкин подчеркивал, что процесс «вызревания» алан из аорской конфедерации племен не идентичен процессу формирования позднесарматской культуры. Появившись на исторической арене, аланы первоначально должны были являться носителями среднесарматской археологической культуры (Скрипкин А.С., 1982, с. 52). Пока эти высказывания являются только рабочей гипотезой, все положения которой требуют проверки и серьезной аргументации.
Особую позицию в отношении позднесарматских подбойных погребений с деформированными черепами заняла в 20-х годах В.В. Гольмстен (1928), которая не считала возможным отождествлять их ни с аланами, ни с сарматами. В 60-х годах очень близкую точку зрения отстаивала Л.Н. Нечаева, считавшая, что подбойные погребения нижнего Поволжья принадлежат гуннам (1961, с. 157).
Изучение савромато-сарматских памятников, которое продолжается более полувека и особенно интенсивно в послевоенное время, чрезвычайно расширило диапазон проблем и вопросов, поднятых исследователями. Сюда следует отнести изучение торгово-экономических отношений савроматов и сарматов как с внешним миром, так и внутри своих племенных объединений, направленность этих связей для различных регионов сарматского мира и для различных периодов тысячелетней истории савромато-сарматских кочевников.
Характеру общественных отношений евразийских кочевников — носителей савромато-сарматской археологической культуры, как и вопросам производства и торгово-экономическим связям этих племен, посвящены немногочисленные специальные статьи исследователей. Наиболее полно изучены ранние эпохи их развития — савроматская и раннесарматская. В монографии К.Ф. Смирнова «Савроматы» в той или иной степени затронуты все вопросы, связанные с историей нижневолжских и приуральских кочевников савроматского времени.
Однако спектр проблем, имеющих отношение к истории кочевых племен этих регионов, не только не сужается, но, напротив, растет по мере накопления археологического материала и расширения территории исследования. Поэтому охватить все сферы изучения савромато-сарматских памятников не представляется возможным, и мы ограничились упоминанием лишь наиболее важных.
Савроматская культура.
Савроматская археологическая культура в VII–IV вв. до н. э. занимала среди прочих культур скифского типа обширный регион евразийских степей: левобережье Дона, междуречье Дона и Волги, Заволжье, северный Прикаспий и значительную часть южного Приуралья, включая все Оренбуржье, западный Казахстан, южную часть Челябинской и всю Актюбинскую обл. (карта 12). В ней выделяются два основных локальных варианта — Волго-Донской и Самаро-Уральский, которые различаются деталями погребального обряда и набором вещей погребального инвентаря. Однако все эти памятники, оставленные родственными племенами, имеют между собой больше общего, чем различий. Их связывает прежде всего единый в целом погребальный обряд. Всюду распространены, кроме впускных, и основные могилы. Захоронения совершались в насыпях, грунтовых прямоугольных ямах (табл. 63, 3, 8, 9, 11), обширных могилах (табл. 63, 1, 2, 4, 7, 13), очень редко — в ямах округлой формы. В восточном ареале культуры изредка встречаются большие подбои и катакомбы, особенно на Илеке (табл. 63, 12; Смирнов К.Ф., 1975а) и под Орском, в Новокумакском могильнике (Смирнов К.Ф., 1977а). Везде господствует западная, реже встречается восточная ориентировка погребенных, на востоке ареала в VI–V вв. до н. э. появляется южная (табл. 63, 9, 12). Над могилами в большинстве случаев делали плоские деревянные перекрытия (табл. 63, 5, 6) из плах, бревен и травы (куги). Над обширными могилами, особенно в Самаро-Уральском регионе, часто встречаются и более сложные деревянные сооружения, иногда в виде шатров (табл. 63, 7). Изредка, главным образом в восточных районах, в погребальных сооружениях применялся камень (табл. 63, 10, 12) — насыпи из щебня и камня, кромлехи, заклады из камней. Нередко могилы заваливали хворостом и кугой, из которых, как и из коры, делали подстилки. Значительную роль в погребальном обряде играл культ огня в виде сожжения надмогильных сооружений, разведения кострищ над могилами и засыпки их горящим костром, углями, золой. При этом иногда сильно обгорали погребенные. Полных трупосожжений на месте очень немного (табл. 63, 10). Довольно часто огонь заменялся положением в могилы отдельных угольков и золы, а еще чаще — белого вещества в виде мела (куски и посыпка меловым порошком дна могилы, погребенных и инвентаря), белых раковин, иногда кусочков реальгара, охры и серы. Не исключено, что в идеологических представлениях этих кочевых племен, объединенных савроматской культурой, центральное место занимал комплекс «солнце-свет-огонь». Огненный ритуал был более распространен в Самаро-Уральском регионе.