Страница 101 из 155
Редкой для большинства женских погребений была находка двух уздечных наборов (рис. 19, 1 и-л), свидетельствующих о том, что перед нами интересное погребение конной жрицы. В кургане оказались еще два погребения того же времени, совершенные по савроматскому обряду. В одной из этих могил в насыпи кургана был погребен ребенок, в другой — двое взрослых, кажется, вооруженных мужчин. Оба костяка нарушены поздней ямой, кости разбросаны, среди них сохранился бронзовый наконечник стрелы V в. до н. э. (рис. 18, 1; 19, 2, 3).
Все эти погребения каким-то образом связаны с захоронением жрицы. Ребенок 3–4 лет не мог быть сыном или дочерью жрицы, которая умерла в преклонном возрасте, но захоронение его в одном кургане со жрицей говорит о каких-то узах родства между ними. Взрослые были погребены в южной поле кургана на уровне древнего горизонта, следовательно, в то же время, когда сооружали насыпь кургана. Не были ли они служителями или охраной влиятельной жрицы, подвергшимися насильственной смерти? Основанием для такого предположения служат не только аналогии из обычаев скифской аристократии той же эпохи, но и некоторые примеры других сарматских совместных захоронений на р. Илек, о которых речь пойдет ниже.
В соседнем кургане было единственное захоронение очень молодой женщины, скорее, девочки-подростка, но уже облеченной жреческими функциями. Она погребена непосредственно на древнем горизонте, под деревянным сооружением из березовых горбылей и плах. Остатки дерева покрывали большую прямоугольную площадь (6,8×9 м) (рис. 17, 1).
Инвентарь погребения очень похож на инвентарь старой жрицы. На жертвеннике оригинальной формы (рис. 17, 6) также лежал кусок потертого соснового дерева, поблизости стояли два глиняных сосуда. На шее жрицы найдено ожерелье из пастовых и сердоликовых бусин, грубовато оправленных золотом. При покойнице были бронзовое зеркало, пряслице, раковины с зеленой, красной и белой красками, растиральники. Все мелкие предметы, служившие для раскраски тела, лежали в деревянной шкатулке. Остатки заупокойной пищи состояли из костей барана и лошади (рис. 17, 7-15).
Погребальный обряд и реквизит обеих жриц настолько одинаков, что оба кургана можно отнести к одной и той же богатой родовой ячейке, в которой женщины, возможно, по наследству исполняли почетные жреческие обязанности.
Когда мы говорим о савроматских жреческих погребениях, то всегда имеем в виду женские погребения с каменными алтариками. Они составляют особенность самаро-уральской группы савроматов, а для Поволжья не типичны. Отдельные каменные жертвенники, найденные в западных районах расселения савроматов и упомянутые выше, вероятно, принадлежали женщинам южноуральского происхождения. Однако вряд ли женщины савроматов Геродота были лишены жреческих полномочий. Вероятно, прав Б.Н. Граков, который считает жреческими заволжские женские погребения (сусловский курган 5, погребение у с. Золотушинское) с золотыми нашивными бляшками в зверином стиле (рис. 78, 1, 2). Эти золотые бляшки «могли отвечать религиозным функциям погребенных савроматок, подобно тому, как в Приуралье женщины-жрицы сопровождались блюдами-алтарями в зверином стиле»[906]. Аналогичный пример мы видим в кургане 9 Ново-Кумакского могильника, в котором была погребена женщина с двумя детьми[907]. В могиле найден каменный алтарик (рис. 74, 20), а грудь и головной убор жрицы украшали четыре золотые нашивные бляшки в виде головок зубастых и ушастых грифонов (рис. 77, 25).
Недаром Псевдо-Гиппократ сообщал о женщинах западных савроматов, что перед тем как выйти замуж, они совершают «обычные жертвоприношения». Он явно имел в виду участие женщин в отправлении жертвоприношений.
Как и в Приуралье, погребениям особо почитаемых женщин могли сопутствовать человеческие жертвоприношения. Не об этом ли свидетельствует известный Блюменфельдский курган А 12? В кургане, ограбленном в древности, сохранились полностью только два костяка вооруженных воинов, погребенных одновременно (рис. 11А, 1). Из нарушенной части могилы происходят кости женского скелета и ребенка, а также костяная бляшка с изображением оленя (рис. 11В, 32), которая вполне могла заменять золотые нашивные бляшки богатых женских захоронений, как костяной наконечник в виде лежащей лосихи (рис. 11В, 30) — навершие начальнического жезла. Нельзя ли в этих воинах видеть стражей или воинственных служителей, может быть, даже родственников погребенной богатой женщины, пользовавшейся особым почетом в своем роде или даже в племени?
В туманной истории приазовских савроматов и сарматов бывали случаи, когда женщины из знатных родов становились военными вождями — предводителями целого племени. Это женщина из племени иксоматов — Тиргатао — и сарматка Амага (Полиен, Военные хитрости, VIII, 55, 56). Даже если они не были историческими персонажами, рассказы Полиена о них основаны на каких-то местных традициях, отразивших одно из интересных общественных явлений, — участие женщин в политической истории Северного Причерноморья.
Участие женщин савроматов и, может быть, приазовских меотов в военной, религиозной и политической жизни античные авторы рассматривали как «гинекократию» — господство женщин. Может быть, реальные сведения о необычном положении женщин у задонских варваров возведены фантазией античных авторов до исторической гиперболы? Может быть, учитывая экономически развитое для той исторической эпохи скотоводческое хозяйство номадов, надо понимать «гинекократию» не в полном смысле этого слова, не как матриархальный строй, а лишь как сохранение его сильных пережитков? Общественное состояние различных народов, стоявших, подчеркнем, приблизительно на одном уровне социально-экономического развития (например, германцы Тацита, скифы и савроматы Геродота и Псевдо-Гиппократа), далеко не было тождественным. В жизни скифов матриархальные отношения не оставили следов, как у германцев и кельтов[908]. У савроматов, исседонов и массагетов они были ярко выражены.
В чрезвычайно содержательном этюде С.П. Толстова «Yavanânîs»[909] приведен большой исторический и этнографический материал, свидетельствующий о сохранении матриархальных отношений в очень развитых, даже достигших государственного развития, обществах Африки и Азии. Анализ этого материала позволяет С.П. Толстову назвать «ходячим предрассудком» представление о том, что «кочевое хозяйство неотделимо от патриархального общественного уклада». Рассматривая факты длительного сохранения матриархально-гинекократических установлений у кочевников Средней Азии, сочетание развитой военно-рабовладельческой демократии с устойчивой материнско-родовой организацией у типичных кочевых скотоводов Сахары — туарегов — и многие другие примеры, С.П. Толстов ставит вопрос: «…Насколько патриархальный род является вообще обязательным в качестве длительно существующей последней стадии родового строя? Не является ли переход к классовому обществу непосредственно со ступени материнского рода вообще более типичной и закономерной формой процесса разрушения первобытно-общинного строя?». Даже в Авесте, характеризующей патриархальное общество, по мнению исследователя, отражены сильные пережитки матриархальных отношений в брачных союзах.
Таким образом, С.П. Толстов не сомневается в существовании матриархата у савроматов. Фактически к той же точке зрения склоняется Б.Н. Граков.
Я считаю, что при современном состоянии источников об общественном строе савроматов вопрос о том, был ли у савроматов развитой матриархат или сохранялись лишь его сильные пережитки, остается открытым. Но данные раскопок савроматских могильников бесспорно свидетельствуют в пользу взглядов С.П. Толстова и Б.Н. Гракова. Они намекают на матрилинейность счета родства и показывают безусловную «гинекократию» в области отправления религиозных культов во многих савроматских родах Приуралья, они подтверждают активное участие савроматских женщин в войне.
906
Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов, стр. 111.
907
Мошкова М.Г. Ново-Кумакский курганный могильник близ г. Орска. — МИА, № 115, 1962, стр. 9, рис. 236.
908
Ковалевский М. Первобытное право. Вып. I. Род, стр. 121–134, 165.
909
Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948, стр. 325–331.