Неистовый рыцарь

— Дело не в том, что я не верю тебе, Аллора, а в том, что ты подчиняешься мне до тех пор, пока тебе не покажется, что я делаю что-то не так, как хотелось бы тебе. У тебя поразительная способность унижать меня. Подумать только! Моя жена предпочла броситься в море — причем в ледяную воду! — лишь бы не оставаться со мной.

— Я сделала это ради Дэвида, и ты это знаешь.

— Ради другого мужчины. Это, конечно, в корне меняет дело, — горько усмехнувшись, сказал он. — Ты успела узнать меня. Как тебе могло прийти в голову, что я стану подвергать пыткам твоего белокурого друга?

Не могла же она рассказать ему, что ей стало известно о Дэвиде… и Элайзии.

— Но ты упрятал меня в башню! — напомнила она. Брет даже застонал.

— Мне было необходимо как-то отреагировать! Возможно, я поторопился и вел себя глупо…

— Я пришла к тебе и попросила…

— Ты пришла и начала указывать, что мне следует делать, — прервал он ее.

— А разве ты сам этого не делаешь?

— Только если меня провоцируют. А ты, миледи, провоцировала меня, переходя всякие границы.

— Я уже говорила: тебя никто не заставлял меняться. Ты явился сюда как человек Вильгельма Завоевателя, а не Малькольма, как мои отец и дядя, которые присягнули ему на верность. Что, если я явилась бы в дом твоего отца и принялась осуждать норманнов?

— Моя мать была бы в полном восторге, приняла бы тебя с распростертыми объятиями и усадила в самое удобное кресло перед камином.

— Ты издеваешься надо мной?

— Ничуть, — вздохнув, сказал он. — Однако хотя вы все присягнули Малькольму, в летописи времен Эдуарда Исповедника сказано, что Дальний остров находится в пределах границ Англии.

— Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — тихо сказала Аллора.

— Понятно. — В его глазах мелькнул холодок. Брет пристально посмотрел на жену. — Значит, мне придется не расслабляться и не спускать глаз со своих врагов, в том числе и с собственной жены, которая тоже является моим врагом.

Она бросила на него страдальческий взгляд и опустила глаза.

— Я тебе не враг. Но сам посуди: ты пришел сюда и взял крепость. Все мои люди поклялись служить тебе верой и правдой. Ты по своей прихоти запер меня в башне, потом освободил меня — тоже по своей прихоти. Ты заставляешь меня делать все, что тебе захочется. И мне пришлось искать способ заставить тебя освободить Дэвида.

— Опять Дэвид! Ну что ж, Дэвид теперь на свободе. И что будет дальше, Аллора?

Она мгновенно скатилась с кровати и, подобрав упавшую на пол простыню, завернулась в нее. Подойдя к камину, стала возиться с затухающим огнем — ей снова стало холодно. Брет тоже встал и, присев на корточки рядом с ней, подложил в огонь полено. Пламя снова ярко разгорелось. Он посмотрел ей в глаза.

— Так и не скажете ни слова о любви, миледи? И не станете уверять, что отныне будете подчиняться мне, потому что поняли, как любите меня?

— Вы большой эгоист, милорд! Только о себе и думаете. Ведь мне тоже хотелось бы услышать нежные слова.

Он улыбнулся и, играя прядью ее волос, сказал:

— Ты уже знаешь, что я считаю тебя обворожительной. Что я желаю тебя безумно.

— И предпочитаете ежихе?

— Несомненно.

— Но не более того! Тебе желательно, чтобы я бросила к твоим ногам свое сердце, а ты бы вытирал об него ноги. Сам же ты ограничиваешься тем, что говоришь, будто предпочитаешь меня ежихе!

Брет рассмеялся:

— О, миледи, если бы я утратил бдительность, доверился бы вам и наговорил нежных слов, то вы, наверное, немедленно распахнули бы ворота крепости для всех моих врагов! Это ведь все равно что положить голову на плаху.

Она стремительно поднялась и хотела уйти. Но он опередил ее и, схватив за плечи, развернул лицом к себе. Простыня соскользнула с нее на пол. Он поднял жену на руки, и она обняла его за шею.

— Посиди со мной перед камином, — вдруг попросила Аллора хриплым голосом. — Прошу тебя, постели на пол меховое одеяло, и мы будем сидеть рядом и смотреть на огонь.

— Ладно. Это можно сделать.

Он поставил ее на пол и расстелил перед очагом одеяло. Другим одеялом закутал ее. Потом снова взял ее на руки и сел, опираясь спиной о край деревянной ванны, а она, прислонившись к его груди и чувствуя, как его пальцы нежно перебирают пряди ее волос, любовалась язычками пламени.

— Что ты намерен со мной сделать? — шепотом спросила она.

Ах, надо бы ей помалкивать! Ведь она уже не надеялась снова испытать это чувство защищенности, когда тебе не страшны никакие опасности, когда тебя любят и лелеют.

Пусть даже это всего лишь иллюзии, ей хотелось верить, что все так и есть на самом деле.

Но она не удержалась и задала этот вопрос.

Он довольно долго молчал, потом ответил:

— Ничего. Да, миледи, ничего. Мы будем учиться жить вместе.

— Значит, ты простишь меня, забудешь?

— Нет, — сказал он, и она почувствовала, как напряглись его пальцы, перебиравшие ее волосы. — Нет, я ничего не забуду. Только попробуй еще раз ослушаться меня, и я, возможно, сначала высеку тебя собственными руками, а потом посажу в северную башню, пока не найду подходящее место заточения где-нибудь в Нормандии.

— Но я никогда не хотела причинять тебе зла. Кроме разве нашей первой встречи. Но ты тогда вел себя как самонадеянный наглец.

— А ты вела себя как избалованная девчонка.

— А ты был влюблен в леди Люсинду!

— Это была не любовь, — чуть помедлив, сказал он. — Просто я готовился к переменам в жизни.

— Ага! Вот и меня ты не любишь.

Он развернул ее лицом к себе и поцеловал. Мгновение спустя они снова наслаждались любовью, растянувшись на меховом одеяле возле огня, и пламя бросало золотистый отблеск на их тела. Потом она задремала, и он отнес ее на кровать. Лежа в его объятиях, она подумала сквозь сон: «А ведь я тебя по-настоящему люблю, норманн».

— Вы сводите меня с ума, миледи, я не могу насытиться вами, я хочу вас страстно, отчаянно… — услышала она его шепот.

На ее губах промелькнула едва заметная улыбка. Пусть даже он пока ей не доверяет, Но она верит его словам. Вот если бы он тоже поверил ей, тогда бы…

Тогда бы она могла безоглядно открыть ему душу и сердце.

Если бы только…

В течение последующих недель жизнь протекала настолько нормально, что начало казаться, будто все наконец встало на свои места: Брет был здесь, Роберт и его люди ушли, и новая власть прочно утвердилась на Дальнем острове.

Аллора решила не торопить события и не мешать своему мужу.

Но через месяц Брет назначил поместный суд, чтобы рассмотреть накопившиеся претензии людей друг к другу. Судебное заседание проводилось в главном зале. Аллора в это время занималась там рукоделием. Рядом в колыбельке спала Брайана. Аллора хотела уйти, решив, что ей лучше не присутствовать, потому что она привыкла выносить решения единолично и у нее могло появиться искушение начать указывать Брету, что и как следует делать.

Заметив, что она собирается уйти, он попросил ее остаться, сказав, что ему важно услышать ее мнение.

Она подчинилась, поклявшись себе не вмешиваться. Жалобы были самые обычные, будто ничего не изменилось с приходом нормандского лорда. Единственным новшеством было присутствие отца Джонатана в качестве переводчика, который пришел, чтобы помочь изложить суть спора между людьми, говорившими на гэльском языке. Он старательно переводил, Брет внимательно слушал.

Аллора могла бы и сама перевести для Брета, но не стала этого делать, опасаясь нарушить хрупкий баланс, установившийся в их отношениях. Сейчас их отношения строились на более прочной основе, чем страсть, бросавшая их в объятия друг друга, несмотря на недоверие и гнев. Он честно предупредил, что испытывает к ней не любовь, а страсть, а она старалась проявлять осторожность во всех своих словах и поступках, однако вечерами, когда Брет приходил и садился погреть руки у огня, он начинал расспрашивать его о крепости, то о каком-нибудь ремесленнике, который у них работал, то о землях за пределами крепости. Она старательно объясняла ему особенности законов и внесенные в них изменения, и он понимал, что перемены эти произошли именно после нормандского нашествия и что саксонские женщины, в частности, утратили в результате почти все свои права.