Страница 11 из 12
Когда добредаю до кухни, застываю на пороге, потому что у плиты вижу женщину, а рядом Бакиров сидит. На столе красная икра, кофе, какие-то закуски, неизменная пепельница. Михаил говорит по телефону, и я чувствую себя не то, что лишней здесь, а просто…инородной какой-то. Я словно им помешала, пришла на завтрак, на который меня не звали.
– Это кто?
Слова сами слетают с губ. Михаил поднимает на меня тяжелый взгляд. Кажется, он не ожидал меня увидеть. Я же смотрю на эту женщину. Высокая, фигурная. Лица не видно, она увлеченно жарит блины, а у меня все внутри сжимается в колючий противный комок. Она же его тут кормит, пока я сижу в комнате.
– Знакомься, Ангел. Это Любовь.
– Любовь?
Переспрашиваю онемевшими губами. Он сюда любовь привел. А я тогда кто…вещица.
Глава 12
– Михаил Александрович, можно просто тетя Люба. Здравствуйте. А вас как зовут?
– Ан…Лина.
Окидываю эту Любовь взглядом. Со спины она показалась мне более молодой, но ей будет лет пятьдесят, может даже больше. С большой копной светлых, заколотых наверх волос и крепкой фигурой эта женщина почему-то напоминает мне маму лет так через десять, если бы не умерла такой молодой.
– Линочка, садитесь. Я блинов напекла. С вареньем и сметаной. Вы такая худенькая, но ничего, это поправимо. Сейчас завтракать будете, я уже всего наготовила.
Сглатываю, смотря на эти блины. Рядом еще пирог сладкий стоит, запах такой, что аж голова кружится.
Боже, я голодная, как зверь. Все бы тут сьела, все до крошки. И пить хочется жутко, но даже не дергаюсь в эту сторону. Не буду я брать ничего с подачки Бакирова! Не дождется, чтобы я сломалась, и просила у него еды.
– Я не…
Теть Люба подходит и ставит предо мной большую тарелку с блинами, обильно политых вареньем, но я даже не успеваю вдохнуть их запах, потому что в следующий миг Михаил протягивает руку, и отставляет от меня эту тарелку.
– Она не будет.
Чеканит Бакиров, глубоко затягиваясь сигаретой. Все окна закрыты, и я невольно вдыхаю запах табака. Глаза слезяться, першит в горле. Он это делает явно специально, чтобы увидеть, как я реву, и отпраздновать победу.
– Не будет? Почему?
– Никакого сладкого, пока не поест горячего.
– Хорошо, конечно. Линочка, я вам супа сейчас налью. Только сварила. Гречневый, вкусный.
Теть Люба ставит предо мной тарелку супа, а я на Михаила смотрю. Он что-то пишет в блокноте телефоне и курит, поглядывая на меня, а у меня кулаки от злости сжимаются. Он будет решать еще, что мне есть и когда. Неужто!
– Я не стану есть ваш суп, и ваши блины тоже! Я не собачка, которую нужно кормить по расписанию!
Отодвигаю от себя тарелки, вскакиваю со стола.
Теть Люба удивленно поглядывает на меня, а после на Бакирова, который даже бровью не ведет, продолжая себе спокойно курить.
– Ну…ладно. Может позже. А вы, Михаил Александрович? Хоть что-то съешьте кроме кофе. Я столько всего наготовила. Старалась, между прочим.
Бакиров тушит сигарету, поднимается со стола, берет целую тарелку блинов, и отправляет их в урну под возглас тети Любы вместе с пирогом.
– Вы что…Михаил Александрович!
– Свободны на сегодня. Наелись мы уже.
Михаил выдыхает дым через нос, сжимает сильнее четки в руке и уходит, я два успеваю отшатнутся от него, обхватив себя руками.
И вот вроде я победила эту схватку, вот только урчащий дико голодный желудок протестует против такой победы.
***
Сегодня не могу уснуть. Михаила не было дома весь день и я не знаю, где он пропадает днями, и иногда даже ночами. Клубом Толик заведует, а у Бакирова как обычно какие-то дела, в которые он меня не посвящает от слова совсем.
Охрана в доме создает давление, и пусть я не сижу за решеткой, но мне ясно дали понять на выходе, что указаний на мои самовольные прогулки хозяин не давал. Я как птичка в золотой клетке. Здесь все есть, еда и вещи, а еще Михаил дарит мне подарки. Все эти дни, когда я просыпаюсь, в комнате или под дверью стоят пакеты. Новая одежда, косметика, обувь и даже украшения нахожу. Золотой маленький браслет цепочкой и безумно милые сережки в виде ангелочков с крылышками, но я даже не притрагиваюсь к этим подаркам не то, чтобы их носить. Мне кажется, что если возьму что-то от Михаила, то проиграю, сдамся, продамся, а мне это не надо, мне ничего не надо от него.
Теть Люба в доме работает, как пчелка. Готовит, убирает, мягко просит меня поесть хоть что-то, но я ее не слушаю. Она работает на Бакирова, а значит, она с ним и против меня. Все против меня, и я не хочу быть куклой, которую Михаил просто одевает и кормит, которую выкинет сразу же, как только я ему надоем.
В спальне я редко сплю, потому что мне там некомфортно. Обычно я залезаю на диван в гостиной, там же и засыпаю, однако уже трижды после того я просыпалась в спальне на большой кровати, укрыта теплым одеялом и я не знаю, каким образом я туда попадаю.
Может, я хожу во сне, хотя, конечно вряд ли. Это Миша. Он меня на руках переносит в спальню, и делает это каким-то таким образом, что я даже не просыпаюсь.
Сегодня же глаз сомкнуть не могу. Уже глубокая ночь, а Бакирова дома нет. Где он? С кем ночи проводит?
Что-то неприятно скребется в груди. Михаил меня не трогает, но никто не отменял, что он взрослый здоровый мужчина со своими потребностями и…думать не хочу, но острые коготки скребутся в груди до крови.
У него может быть другая женщина, которую он ласкает и любит, которую целует, обнимает, с которой у него все то, что я хотела иметь с ним, и одно только предположение этого ранит похлеще пули.
Нет! Я не ревную, я вообще ревнивой никогда не была, но а вдруг Михаил уже давно ласкает другую, а я так…отработанный материал?
Быстро вытираю слезы. Я грязная для него. После своих дружков Бакиров наверняка просто брезгует меня касаться. В этом дело. Другой причины быть не может, и я не отмою это от себя. Боже.
Глава 13
Она снова улеглась спать на диване. Не знаю, чем ей комната не нравится, Ангел не говорит об этом также, как и не принимает от меня подарки. Их мы складываем пирамидой у нее в спальне и под дверью, которые она даже не открывает, а я бешусь. От безысходности, от того, что я все поломал, и оно теперь, сука, не склеивается.
Ангел херово спит. То по полночи кукует, сидит в комнате, то перелазит в гостиную, читая какие-то книжки, которые просит ей принести. Не у меня конечно, у меня она нихрена за все это время не попросила, у Любови просит, и та с моей помощью приволакивает ей целую библиотеку.
Она перестала есть, совсем, хотя в моем доме и не начинала. И все бы ничего, пусть беситься, проклинает, показывает характер, но Ангел еще не отошла от больницы, и я не знаю, какого хрена она ни черта не ест.
Не нравится кухня с клуба? Поменял. Не ест. Нанял кухарку. Готовит ей домашнее свежее, лучшие продукты ей привозят, деликатесы заграничные. Ешь бери, так нет.
Сама уже как стена серая ходит, не смотрит на меня, не говорит. Мы даже, сука, не здороваемся утром!
Ангел приходит как тень, и садится за стол молча. Опускает сразу глаза, прячется от меня за графином обычно, а я бешусь. От того, что даже крикнуть уже на нее не могу. Она такая слабая и тихая стала, что кажется, еще немного, и моя девочка просто рассыпется на части, и я понимаю, что криком уже нихрена не добьюсь. Хуже только сделаю, хотя куда уже уже я, блядь, честно, не знаю.
У самого уже все отваливается, все болит блядь, тошнит от голодухи. Сам слюной истекаю, видя результаты работы Любови, но хрен я что сожру, пока Ангел есть не начнет.
Это молчаливая война, и она меня просто добивает, но если Ангел думает, что я привык жрать каждый день деликатесы, и буду подыхать без них, сильно ошибается. Было время, когда мы с пацанами делили одну буханку хлеба на неделю и ничего, никто не жаловался, так что нет, девочка, не с тем ты так тягаешься. Я знаю цену еде и куску хлеба, и я месяц могу не жрать, а ты должна.