Страница 17 из 83
Глава 6
Глава шестая.
Перекрёстки человеческих судеб…
Июнь 1974 год. Москва.
Новоспасский пруд
Через некоторое время мне удалось привести Лёшку в чувство. К тому времени троица школяров во главе с рыжим уже испарилась, как лёд, на весеннем солнце.
— Я всё вспомнил. Саня! Отец часто рассказывал нам об этом. Неужели ты не помнишь?
— Пока нет… Ты бы видел себя со стороны, когда к тебе стали возвращаться воспоминания хозяина тела. Я испугался, что ты снова кони двинешь, как полчаса назад под водой. На! Вытри лицо! Весь в крови перемазался… — я протянул ему свою рубашку.
— Это же твоя рубашка…
— Постираю потом…
Лёха стал обтирать лицо, а я подсказывал ему, где ещё остались следы от кровавых разводов…
— Вот теперь можешь спокойно рассказывать нашу новую историю.
— Саня! Тут надо издалека начинать…
— А мы что? Куда-то торопимся?
— А где эти? — он махнул в сторону, где пять минут назад грелись на солнышке наши ровесники…
— Слиняли… Тебя колбасить стало. Ты глаза закатил, а из носа кровь пошла… Ну, они тогда подхватили свою мокрую одежонку, и как были в трусах, так и потрусили в сторону интерната.
— Ну и хрен с ними. Ты жрать не хочешь?
— Есть маленько такое дело.
— А деньги у нас есть?
Я стал шарить по карманам, но там нашлась только какая-то мелочь. А я-то рассчитывал на мокрые бумажки с профилем Ленина. Ну, или хотя бы рубли и трёшки… Но, нет. У нас с Лёхой на двоих было всего сорок шесть копеек разными монетками. Теперь надо напрягать память и вспоминать на что этих копеек хватит.
Но Лёшка меня опередил. Похоже что вместе с памятью о нашей биографии, к нему вернулись и знания о ценообразовании в современном СССР.
— Этого вполне хватит на пирожки и газировку… Или можно купить сигарет. И всё равно на газировку останется.
— А мы что? Уже курим с тобой?
— Иногда… Когда деньги есть.
— А часто они у нас с тобой есть?
— Не часто.
— Это срочно надо исправить… Хотя курить я не особо хочу. Рановато нам ещё. Лучше давай спортом займёмся каким-нибудь полезным.
— Согласен. Но сначала надо бы чего-нибудь пожрать.
— Какие проблемы? Судя по солнцу — время обеденное. Наверняка в интернате кормят даже летом… Можем туда пойти…
— Неохота пока… Ещё успеем туда вернуться.
— Тогда давай ты мне пока расскажешь всё, что вспомнил. А потом мы уже будем думать: «Что делать?» и «Кто виноват?»
— Ну… Тогда слушай! Сначала расскажу то, что всегда рассказывал отец. Кстати. Его фамилия была не Тихий, а Тихо́й. Он родом с Западной Белоруссии. Там же и воевал… Но начну сначала…
— Отца звали Григорий Филиппович Тихо́й. Родился он в двадцать седьмом году. И когда началась война, ему было примерно, как нам с тобой сейчас. Дед наш Филипп на войну ушёл добровольцем в первые же дни… Как и где он погиб? Никто так и не узнал. Там такая мясорубка была в первые несколько месяцев, что до сих пор никто разобраться до конца не может. А мог и вообще даже до фронта не добраться. Сколько эшелонов с безоружными новобранцами разбомбили по дороге на фронт? Кто их считал тогда?
Лёшка пощупал одежду, висящую на кустах.
— Смотри. Почти высохла. Пошли к метро, пожрать чего-нибудь возьмём. В животе уже крутит со страшной силой.
— Думаешь на Пролетарке МакДональдс есть, или Крошка Картошка?
— Там булочная есть.
— Булочная и поближе есть. Вон за теми домами…
— Ты что? Тоже вспомнил?
— Нет. Просто я этот район хорошо знаю. И раньше знал. Я вырос тут недалеко. Может и сейчас где-то там бегает десятилетний Сашка…
— В ту булочную я не хочу… Там хлеб есть, а запить нечем…
— Ладно. Пошли к метро… Но ты рассказывай дальше! А то тянешь кота за хвост…
— Никого я не тяну. Слушай дальше! Наш отец не успел вовремя эвакуироваться. Но это он так говорил. Как я понял, он очень хотел на фронт попасть. Но чуть-чуть не попал к немцам в лапы… Повезло ему тогда. Попал к партизанам. И почти всю войну был в партизанском отряде. Разведчиком, связным и не только. Он освоил сапёрное дело, взрывал рельсы, минировал дороги… Когда наши освободили Белоруссию, ему уже восемнадцать исполнилось. Его в армию призвали. А в сорок пятом, уже после объявления Победы отца в Праге чуть не убили… Чудом выжил. Но стал инвалидом. Руки целы, ноги целы, а лёгкие врачи еле-еле по частям собрали. У него вся грудь в шрамах была. Помнишь? А… Ты не вспомнил ещё…
Мы уже оделись и двинулись в сторону станции метро «Пролетарская».
— Батя долго тогда лечился, но кое как встал на ноги. Правда, с работой у него было туго. Трудиться, как все он не мог. Быстро «задыхался»… Отдышка его вообще постоянно мучила. Да он даже милостыню просить не мог, как другие инвалиды. У тех хотя бы было видно, что они инвалиды. У кого руки нет, у кого ноги, а у кого и обеих ног не хватало. А ещё были слепые и обожжённые… Но наш отец был нормальным… с виду… А внутри весь порезанный и поломанный. Устроился он, конечно… Тогда много было всяких артелей и кооперативов… Обувь он чинил…
— А мама наша? Кто она?
— Это другая часть истории нашей семьи. Я начну с нашего деда.
— С Филиппа? Он же погиб в первые дни войны…
— Нет. Другой наш дед — Ковальчук Иван Семёнович. Он до войны работал лесником. Охотник от бога, как отец рассказывал. Из тех, кто белку в глаз бьёт, чтобы шкурку не портить. Почти сорок пять ему было, когда немцы напали… Наших много тогда отступало и пряталось по лесам. Немцы уж больно резво на первых порах пёрли вперёд… А дед подбирал заблудившихся бойцов, раненым помогал, прятал их в лесу. Лес он знал, как свои пять пальцев. Так он и собрал свой партизанский отряд. И потом возглавил его. А мама?… Это ещё одна грустная история прошедшей войны.
Лёша замолчал. Похоже, что воспоминания о маме его огорчали. Странно всё это. Мне пока трудно это понять. Потому чтобы понять человека, внутри которого присутствуют сразу две личности, надо самому стать таким человеком. А ко мне пока не вернулась память моего нового тела.