Анатомия Меланхолии

Гидрофобия — это вид сумасшествия, хорошо известный в каждой деревне; ее причина, утверждает Аврелиан[910]{809}, — укус бешеной собаки или царапина; иногда же, как доказывает Скенкий[911], достаточно одного только прикосновения или запаха, и случается это не только с людьми, но и с многими животными, а называется болезнь так потому, что для пораженных ею непереносим один даже вид воды или любой другой жидкости: им мнится, будто на ее спокойной глади они видят бешеного пса. И что еще более поразительно, какую бы они ни испытывали жажду (а это очень характерно при такой болезни), они предпочтут скорее умереть, нежели напиться. Древний автор Целий Аврелиан[912] выражает сомнение в том, что гидрофобия — это неистовство тела или рассудка. Она поражает мозг, а причиной ее служит яд, исходящий от бешеного пса; этот яд настолько горячий и сухой, что он впитывает всю влагу из организма. Гильдесгейм[913] рассказывает о том, что для некоторых это безумие оказывалось смертельным, а после вскрытия обнаруживалось, что в их организме совсем не осталось ни воды, ни едва ли хоть сколько-нибудь крови или какой-либо другой жидкости. У пораженных этой болезнью боязнь воды наступает через четырнадцать дней после укуса, у других же не ранее чем по истечении сорока или шестидесяти дней; обычно, повествует Герний, у них начинается бред, они бегут воды и зеркал, лица у них становятся багровыми и распухают, а примерно через двадцать дней после того, как это произошло (если не предпринимаются какие-нибудь меры), у них пропадает сон, они становятся задумчивы, печальны, их преследуют какие-то странные видения, они начинают лаять и выть, теряют сознание и довольно часто с ними случаются приступы падучей. Согласно некоторым свидетельствам в моче этих несчастных можно увидеть крошечные предметы, напоминающие щенят[914]. Появление подобных признаков означает, что надежды на излечение нет. Правда, по словам Кодрончи[915]{810}, подобные симптомы появляются не ранее чем через шесть или семь месяцев, а по мнению Гвианери, подчас лишь по истечении семи или восьми лет, согласно же уверениям Альберта{811} даже после двенадцати; но Гален называет срок в шесть или восемь месяцев. От этой болезни скончался великий юрист Бальдо{812}, она безжалостно погубила монаха-августинца и жительницу Дельфта, которые были в свое время пациентами Фореста[916]. Самый распространенный способ лечения гидрофобии в нашей стране (по крайней мере, для живущих близ морского побережья) — окунать их с головой и ушами в морскую воду; некоторые прибегают в таком случае к заклинаниям, и чуть не каждая добросердечная женщина способна предписать какое-либо средство. Но о наилучшем способе лечения можно, конечно, узнать у врачей, пользующихся наиболее прочной репутацией. Желающему об этом прочесть следует справиться у Диоскорида{813} (lib. 6, cap. 37 [кн. VI, гл. 37]); Герния, Гильдесгейма, Капиваччи, Фореста, Скенкия, но прежде всех прочих у итальянца Кодрончи, написавшего недавно две прекрасные книги об этом предмете.

Chorus Sancti Viti или пляска святого Вита — Парацельс[917] называет ее сладострастным танцем, потому что одержимые этой болезнью только и могут, что безостановочно танцевать, пока не упадут замертво или не будут излечены. Называется она так, поскольку считалось, что людям, страдающим от этого недуга, следует обратиться за помощью к св. Виту, и хотя они после этого еще продолжали некоторое время танцевать, но благодаря этому непременно избавлялись от своего недуга[918]. Удивительно слышать, сколь долго они способны были отплясывать и каким манером — на стульях, скамьях, столах; даже беременные женщины и те могли подчас танцевать так долго, что были потом не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой и выглядели совсем помертвевшими (причем без всякого вреда для ребенка). Для них непереносим вид человека в одежде красного цвета. Больше всего на свете они любят музыку, поэтому в Германии должностные лица охотно нанимают музыкантов играть для них и еще нескольких дюжих выносливых партнеров, чтобы составить им пару. Этот недуг, как явствует из повествования Скенкия[919] и из книги Парацельса об умопомешательстве, был весьма распространен в Германии; последний хвалился тем, сколь многих он от этого исцелил. Феликс Платер в de mentis alienat. cap. 3 [о бессознательном состоянии, гл. 3] сообщает о женщине из Базеля, которая танцевала целый месяц кряду, чему он сам был свидетелем{814}. Арабы называют эту болезнь своего рода параличом. Об этом недуге пишет Боден в 5-й книге своей de Repub. cap. 5 [Республики, гл. 5], а Монавий — в своем последнем послании к Скольцию и еще в другом — к Дюдиту{815}, где вы можете прочесть об этом больше.

Наконец, еще одним видом сумасшествия или меланхолии считается наваждение или одержимость нечистой силой (если я могу так назвать ее), которую Платер и прочие склонны считать противоестественной; о таких больных рассказывают удивительные вещи — об их поведении, жестах, судорогах, постничанье, пророчествах, о том, как они говорят на языках, которых никогда прежде не изучали, и т. п. О них рассказывают множество необычайных историй, но поскольку эти истории не вызывают у некоторых доверия (так, например, Дикон и Даррел{816} посвятили этому предмету целые объемистые тома, со всеми pro и con), то я охотно их пропущу.

Фуксий, Institut. lib. 3, sec. I, cap. 11 [Наставления, кн. III, раздел I, гл. 11]; Феликс Платер[920] и Лауренций[921] присовокупляют к перечисленным выше еще один вид неистовства, проистекающего от любви, а также от научных занятий, и еще пророческое или религиозное исступление{817}, но все они больше относятся к меланхолии, а посему я остановлюсь на них особо[922], поскольку намерен посвятить им в моем трактате отдельную книгу.

ПОДРАЗДЕЛ V

Меланхолический нрав, как это ошибочно называют. Двойственность такого определения

Меланхолия, составляющая теперь предмет моих рассуждений, заключается либо в расположении духа, либо в привычке. Если речь идет о расположении духа, то это меланхолия преходящая, она проходит и вновь овладевает человеком по любому незначительному поводу — печаль, нужда. недомогание, неприятности, страх, горе, страсть или душевное смятение, всякого рода заботы, досада или мысль, причиняющая боль, наводящая уныние, вызывающая подавленность или душевную муку, одним словом, все, что так или иначе противоположно удовольствию, веселью, радости, наслаждению, выводит нас из себя и раздражает. В такого рода неопределенном, ошибочном смысле мы можем назвать меланхоликом любого человека, если он подавлен, печален, угрюм, чем-нибудь удручен, не в духе, нелюдим и так или иначе расстроен или недоволен. Но от такого меланхолического расположения духа не избавлен ни один из живущих, ни даже стоик; нет ни одного столь мудрого, столь счастливого, столь терпеливого, столь великодушного, столь благочестивого, столь религиозного человека, который был бы вполне от этого свободен[923]; сколь бы хорошо человек ни владел собой, но в большей или меньшей мере, в то или в другое время он мучительно от этого страдает. В этом смысле меланхолия присуща любому смертному. «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями»[924]. Она была ведома Зенону, Катону и даже самому Сократу, которого Элиан{818} так превозносит за сдержанный нрав, утверждая, будто «ничто не могло вывести его из равновесия, кроме разве минут, когда он выходил из дому или возвращался; какая бы беда ни выпадала на его долю, Сократ сохранял обычное свое безмятежное выражение лица»[925]; однако (если мы можем доверять его ученику Платону{819}) и ему меланхолия доставляла немало страданий. К. Метелл, которого Валерий приводит в качестве примера{820} всяческого благоденствия и о котором пишет, что «он был тогда самым удачливым человеком из всех смертных — рожденный в самом процветающем городе — Риме, знатного рода, хорош собой, всесторонне одарен, здоров, богат, почитаем, сенатор, консул, счастлив в жене, счастлив в своих детях» и прочее[926], а все же и он не был избавлен от меланхолии, поскольку тоже изведал свою долю печали. Поликрат Самосский[927]{821}, который бросил свой перстень в море, потому что хотел познать, подобно всем другим, житейские огорчения, но которому этот перстень был вскоре чудесным образом возвращен во чреве выловленной им рыбы, тоже не был свободен от меланхолического расположения духа. И ни один человек не в силах исцелить себя от этого; даже боги и те испытывают горчайшие муки и нередко подвержены страстям, судя по тому, как описывают их поэты[928]. Вообще наша жизнь «подобна небесам — иногда безоблачна, а иногда затянута облаками, то бурная, то спокойная, иногда и розы, и цветы, иногда же — тернии; ведь и в течение года умеренное лето сменяется суровой зимой, то засуха, а то опять благодатные дожди, вот так и в нашей жизни перемешаны радость, надежды, опасения, печали и клевета»[929]. Invicem cedunt dolor et voluptas{822}, наслаждения и скорбь то и дело сменяют друг друга.

910

Lib. IX, cap. 9. [Кн. IX, гл. 9.]

911

Lib. VII, de venenis. [Кн. VII, о ядах. <Скенкий. Наблюдения. 939–940.>]

912

Lib. III, cap. 13, de morbis acutis [Кн. III, гл. 13, о душевных болезнях <точнее — De acutis morbis, кн. III, гл. 9. — КБ>.]

913

Spicil. 2. [Жатва, 2. <В этой главе книги Гильдесгейма «Spicilegium» («Жатва») Бертон как раз и нашел все приводимые им сведения относительно инкубационного периода гидрофобии. — КБ.>]

914

Sckenkius, lib. 7, de venenis. [Скенкий, кн. VII, о ядах.]

915

Lib. de hydrophobia. [Кн. о гидрофобии. <На самом деле название книги — «De rabie» («О бешенстве», 1610). — КБ).>]

916

Observat. lib. X, XXV. [Наблюдения, кн. X, XXV.]

917

Lascivam choream. — Tom 4, de morbis amentium, tract. I. [Похотливый танец. — Том IV, о болезненном исступлении, I <4>.]

918

Eventu, ut plurimum rem, ipsam comprobante. [Завершалось это большей частью исцелением, что подтверждает справедливость…]

919

Lib. I, cap. de mania. [<Скенкий. Наблюдения.> Кн. I, гл. о мании. <Из книги Скенкия Бертон почерпнул эти детали о нанятых музыкантах и письмах Монавия.>]

920

Cap. 3, de mentis alienat. [[<Платер. Praxeos… tractatus.> Гл. 3, об умопомешательстве.]

921

Cap. 4 de mel. [<Лаурентий (Дю Лоран). «Discours».> Гл. 4, о меланхолии. <Однако у Лаурентия речь идет только о «рыцарской» меланхолии, или, иначе говоря, об эротомании. — КБ.>]

922

Часть 3.

923

De quo homine securitas, de quo certum gaudium? Quocunque se convertit, in terrenis rebus amaritudinem animi inveniet. — Aug. in Psal. VIII, 5. [Ибо в чем находит человек освобождение от забот, а в чем несомненную радость? Куда бы он ни обратился в земных делах, всюду обрящет он душевную горечь. — Августин, в комментариях к Псалмам, VIII, 5. <КБ.>]

924

Job. XIV, 1. [Иов. XIV, 1.]

925

Omni tempore Socratem eodem vultu videri, sive domum rediret, sive domo egrederetur. <Элиан. Пестрые рассказы, кн. IX, 7; продолжая эту характеристику, Элиан пишет, что Сократ «никогда не терял присутствия духа и не отдавал себя во власть печали и страха» (пер. С. Поляковой).>

926

Lib. 7, cap. 1. [Кн. VII, гл. 1.] Natus in florentissima totius orbis civitate, nobilissimis parentibus, corporis vires habuit et rarissimas animi dotes, uxorem conspicuam, pudicam, foelices liberos, consulare decus, sequentes triumphos, etc. <Бертон цитирует здесь уже не раз упоминавшийся труд Валерия «Facta et dicta» («Замечательные дела и слова»), VII, 1.>

927

Aelian. [Элиан. <На самом деле Элиан лишь упоминает Поликрата, тогда как этот сюжет известен по знаменитой вставной новелле в «Истории» Геродота (III, 39–42).>]

928

Homer. Iliad. [Гомер. Илиада.]

929

Lipsius, cent. 3, ep. 45. [Липсий, цент. 3, эпод 45.] Ut coelum, sic nos homines sumus: illud ex intervallo nubibus obducitur et obscuratur. In rosario flores spinis intermixti. Vita similis aeri, udum modo, sudum, tempestas, serenitas: ita vices rerum sunt praemia gaudiis, et sequaces curae. <Бертон весьма неточно цитирует здесь стихотворное послание Липсия Иоганну Моретусу под названием «Epistolae ad Belgas». — КБ.>