Анатомия Меланхолии

Ведь каковы государи, таков и народ[509]; Qualis rex, talis grex (Каков король, таково и стадо); и то, что так справедливо и метко было сказано в древности Антигоном{440}: qui Macedoniae regem erudit, omnes etiam subditos erudit[510], тот, кто учит царя Македонии, учит всех его подданных, — остается истинным и по сю пору:

Примеру подобных правителей следуют куда охотнее — ведь пороки привлекательны; если власть имущие нечестивы, безбожны, похотливы, необузданны, гоняются за наслаждениями, погрязли во взаимных распрях, алчны, властолюбивы, невежественны, тогда и простолюдины будут в большинстве своем праздными, расточительными, склонными к распутству и пьянству, а посему бедными и нуждающимися во всем (η pevia στασιν εμποιει και κακουργιαν — а ведь бедность порождает мятежи и преступления); народ готов тогда при любой возможности взбунтоваться или восстать, он постоянно недоволен, жалуется, ропщет, завидует, склонен ко всякого рода насилию, воровству, изменам, убийствам, нововведениям; он погрязает тогда в грехах, обмане, плутовстве и разбое, profligatae famae ac vitae [о нем и его беспутной жизни идет худая слава]. Ведь еще в древности было сказано одним политиком, что «нищие и развращенные всегда завидуют богатым, ненавидят добродетельных, враждебны к существующему правительству, жаждут перемен и готовы все перевернуть вверх дном»[511]. Когда Катилина{443} поднял мятеж в Риме, он собрал шайку таких вот распущенных негодяев; это были его дружки и сообщники, и точно такими же были в большинстве своем английские мятежники во все времена, такие, как Джек Кэд{444}, Том Строу{445}, Кетт{446} и его сообщники.

Там, где простонародье постоянно бесчинствует и охвачено раздорами, где царят разногласия, где много законов, много судебных тяжб, много юристов и много лекарей, — все это явный признак нездоровья и меланхолии самого государства, как еще задолго до этого утверждал Платон[512], ибо там, где кишмя кишат людишки такого рода занятий, которые будут более всего радеть о собственном благе, политический организм, который при других обстоятельствах был здоров, становится больным. Это повсеместное бедствие нашего времени, незаметная эпидемия, и никогда еще таких людей не было так много, как теперь, «а нынче, — замечает Мэтью Геральд{447}, который и сам юрист, — они расплодились, как саранча; они для государства не заботливые родители, а сущее бедствие; в большинстве своем высокомерное, порочное, алчное поколение сутяг»[513], crumenimulga natio, племя потрошителей карманов, горластая шайка, стервятники в мантиях[514]{448}, qui ex injuria vivunt et sanguine civium[515] [живущие за счет бедствий и крови своих сограждан], мошенники и сеятели раздоров; они похуже любого грабителя с большой дороги, auri accipitres, auri exterebronides, pecuniarum hamiolae, quadruplatores, curiae harpagones, fori tintinabula, monstra hominum, mangones, etc. [коршуны, гоняющиеся за золотом, золотодобытчики, выуживатели денег, хапуги-юристы, краснобайствующие на судебных сессиях, монстры в человеческом облике, работорговцы и пр.]; они притязают на роль миротворцев, но в действительности как раз и являются сущими губителями мира и нашего спокойствия; свора нечестивых гарпий, дочиста все выскребающих, цепких сыщиков (я имею в виду наших ненасытных сутяг-стряпчих, rabulas forenses [горластых судебных крючкотворов], хотя, конечно же, при этом люблю и почитаю все хорошие законы и достойных юристов, многие из которых — это оракулы и кормчие в хорошо управляемом государстве[516]), у которых ни умения, ни рассудительности и от которых, как сказал Ливий[517]{449}, больше вреда, нежели от quam bella externa, fames, morbive, болезней, войн, голода и эпидемий; «они причиной самых невероятных потрясений в государстве», — говорит Сесселий[518]{450}, сам некогда прославленный знаток римского права в Париже. Подобно тому как плющ оказывает воздействие на дуб, обвивая его до тех пор, пока не вытянет из него всю силу, так поступают и они с местом своего обитания; от них не дождешься ни совета, ни правосудия, ни доброго слова, если только nisi eum praemulseris [не дашь им в лапу]; такого необходимо постоянно подкармливать, иначе он будет нем как рыба; в таком случае легче открыть устрицу без ножа. Experto crede (говорит Сарисбюриенсис[519]) in manus eorum millies incidi, et Charon immitis qui nulli pepercit unquam, his longe clementior est: «Я говорю, основываясь на собственном опыте: я бывал среди них тысячу раз, и сам Харон и тот ведет себя обходительней их: ведь он довольствуется единственной причитающейся ему платой, они же постоянно требуют еще и еще, их невозможно насытить»[520]; а кроме того, как он выражается, damnificas linguas nisi funibus argenteis [от их языков одна только пагуба, если вы не свяжете их серебряными цепями], их надобно подкармливать, чтобы они помалкивали, и мы добьемся большего, умерив их чрезмерное усердие, нежели позволив им чрезмерно расхваливать нас[521]. Они будут всячески улещать своих клиентов и приглашать их к своему столу, но, продолжает епископ, «из всех совершающихся несправедливостей самая губительная состоит в том, что чем более они вас обманывают, тем более стараются казаться честными людьми»[522]. Они разыгрывают из себя миротворцев, et fovere causas humilium [стремящихся завершить тяжбу полюбовно], помочь тяжущимся отстоять свои права, изображают себя patrocinantur afflictis [защитниками угнетенных], но все это только ради собственной выгоды, чтобы лишь ut loculos pleniorum exhauriant[523] [опустошить кошельки богачей]; они хлопочут о делах бедняков бесплатно, но последние служат лишь приманкой, чтобы заманить таким образом других. Если нет никаких раздоров, они способны сами подстрекнуть людей[524] и отыщут в законе какую-нибудь зацепку, чтобы поссорить их, и будут подогревать эту распрю как можно дольше, lustra aliquot [хоть десятки лет, уж и не могу сказать, как долго, прежде чем об этом споре проведают, а когда эту тяжбу рассудят и вынесут решение, они с помощью новых уловок и плутней освежат ее, дабы начать все сызнова, и вот подчас после уже двух семилетий приходят опять к тому, с чего начинали; вот так они тянут время, откладывают слушание дела, пока сами не обогатятся и не разорят вконец своих клиентов. Подобно тому как Катон обрушивался на последователей Исократа[525]{451}, мы можем с полным основанием осуждать наших препирающихся друг с другом юристов, ведь они и в самом деле consenescere in litibus [успевают состариться, покуда длится тяжба]; они до того погрязли в сварах и сутяжничестве на этом свете, что, сдается мне, будут хлопотать о делах своих клиентов и на том, причем некоторые из них — в преисподней. Из швейцарцев жалуется на современных ему юристов Зимлер{452}, говоря, что, когда им уже надлежит закончить разбирательство, они затевают дискуссию, с помощью которой «растягивают тяжбу на много лет, уверяя клиентов, что справедливость на их стороне, пока те не истратят все до последней нитки, и при этом судебные издержки обойдутся им дороже, чем стоит сам предмет их притязаний или чем они смогут получить, возвратив себе права на имущество»[526]. Так что тот, кто прибегает к закону, уподобляется тому, кто пытается, как гласит пословица, удержать волка за уши[527] или овце, пытающейся во время урагана укрыться в мелком кустарнике: если он будет добиваться своих прав, то разорится, а если махнет рукой, то все потеряет[528], — какая же тогда разница? В прежние времена, говорит Августин{453}, дабы покончить с делом, прибегали к per communes arbitros [третейскому суду]; так было, судя по свидетельству Зимлера, и в Швейцарии: «в каждом городе есть какой-нибудь общий посредник или третейский судья, который и устанавливает дружеское согласие между одним человеком и другим», и Зимлер весьма удивляется «чистосердечной простоте этих судей и тому, что им так хорошо удается поддерживать мир и завершать таким способом столь трудные дела»[529]. А в африканском городе Фесе не знали ни юристов, ни адвокатов, и, если между тамошними жителями возникали какие-либо разногласия, обе стороны, истец и ответчик, шли к их альфакину или иначе главному судье, «и сразу же, без каких бы то ни было дальнейших обжалований или ничтожных проволочек, дело выслушивалось и тут же завершалось»[530]{454}. У наших предков, как замечает почтенный английский хорограф[531], вся церемония передачи имущества состояла обычно в том, что тяжущихся осеняли pauculis cruculis ayreis, несколькими крестными знамениями, а доверенность состояла из нескольких стихотворных строк. Беспристрастность и неподкупность были и в последующие века таковы, что запись (как я часто видел самолично) о передаче права на владение целым поместьем implicite заключала в себе всего каких-нибудь двадцать строк или около того; подобно полоске пергамента или scytala Laconica [скитале в Лаконике{455}], котороые были столь распространенными в древние времена при заключении любых договоров и которые Туллий столь настойчиво рекомендовал Аттику[532]; Плутарх в своем «Лисандре»{456} и Аристотель (Polit. [Политика]{457}), Фукидид (lib. I [кн. I]), Диодор[533] и Свида{458} одобряют и всячески превозносят лаконскую краткость в такого рода записях, и у них имелось для того полное основание, ибо согласно Тертуллиану[534], certa sunt paucis, в нескольких словах заключена куда большая определенность. И в старину так было повсюду; теперь же, сколько кож пергамента ни оборачивай, — делу не поможешь. Тому, кто покупает или продает дом, надобно приготовить другой дом, доверху заполненный необходимыми для этого документами, в коих будет оговорено столько всевозможных обстоятельств, употреблено столько слов, буквально повторено столько мелочей (во избежание, как уверяют юристы, каких-нибудь каверз), и что же? — как мы постоянно убеждаемся на собственном горестном опыте, для лукавых умов это лишь повод для еще больших споров и разногласий, и едва ли какой-нибудь документ о передаче имущества может быть столь тщательно написан одним, чтобы другой не обнаружил в нем какую-нибудь лазейку или повод для придирки; если хоть одно слово окажется не на том месте или обнаружится малейшая погрешность — все будет аннулировано. То, что сегодня является законом, завтра уже пустой звук, то, что по мнению одного законно, крайне несправедливо для другого, и в итоге мы имеем в Англии одни только разногласия и смуту; у нас постоянное взаимное соперничество. То, на что в давние времена сетовал Плутарх, говоря об обитателях Азии[535], может быть засвидетельствовано и в наши времена. «Собравшихся здесь людей привело сюда отнюдь не желание совершить жертвоприношение своим богам, принесть Юпитеру свои первые плоды или повеселиться в честь Вакха, о нет — их привел сюда ежегодно обостряющийся в Азии недуг — желание положить конец своим судебным спорам и тяжбам». Это multitudo perdentium et pereuntium [толпа злодеев и жертв], пагубное сборище, на котором каждый ищет способ погубить другого. Таковы наши обычные истцы, участники судебных сессий, клиенты; что ни день, то новый переполох: в деле обнаружены какие-то юридические оплошности, допущены неточности, какой-то недосмотр, возникли новые придирки, и вот в настоящее время только в одном из наших английских судов накопилось, как я слыхал, уж и не знаю сколько тысяч дел; от этого не избавлен ни один человек, нет такого документа на владение собственностью, который нельзя было бы оспорить, со всеми вытекающими из этого печальными последствиями, с бесчисленными унижениями, проволочками, откладываниями слушания, подлогами, издержками (ибо это сопровождается бесконечными мелкими расходами), взаимным ожесточением и злобой, не берусь сказать, по чьей вине — юристов ли, клиентов, законов, двоих из этого перечня или всех вместе; однако, подобно тому как задолго до меня Павел выговаривал коринфянам[536], я могу с тем большей решительностью сделать такой же вывод теперь: «К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими?[537] но брат с братом судится». Да и совет Христа относительно тяжб никогда не был более ко времени, чтобы внушать его всем и каждому, нежели сейчас: «Мирись с соперником своим»[538] и пр. (Мф. 5, 25).

509

Non solum vitia concipiunt ipsi principes, sed etiam infundunt in civitatem, plusque exemplo quam peccato nocent. — Cic. de legibus. [Правители не только сами приобретают пороки, но и передают их людям, они приносят больше вреда своим дурным примером, нежели своими промахами. — Цицерон. О законах].

510

Epist. ad Zen. Juven. Sat. 4. Paupertas seditionem gignit et maleficium. — Arist. Pol. 2, 3, 7. [Послание к Зенону. Ювенал. Сатиры, IV. Бедность порождает бунт и злодейство. — Аристотель. Политика. 2, 3, 7.]

511

Sallust. Semper in civitate duibus opes nullae sunt bonis invident, vatera odere, nova exoptant, odio suarum rerum mutari omnia petunt. [Саллюстий. <Бертон коротко пересказывает пассаж из сочинения Гая Саллюстия Криспа «О заговоре Катилины»; вот это суждение в полном виде: «Ведь в государстве те, у кого ничего нет, всегда завидуют состоятельным людям, превозносят дурных, ненавидят старый порядок, жаждут нового, недовольные своим положением, добиваются общей перемены, без забот кормятся волнениями и мятежами, так как нищета легко переносится, когда терять нечего» (XXXVII, 3). Вообще на этой странице многое подсказано размышлениями Саллюстия.>]

512

De legibus. Profligatae in repub. disciplinae est indicium jurisperitorum numerus, et medicorum copia. [О законах. Чрезмерное количество законников и изобилие лекарей — признак скверного управления в государстве. <Однако ничего такого в «Законах» обнаружить не удалось. Дж. Бамборо указывает другое сочинение Платона — «Государство» (III, 405a), — но там мы находим несколько иную мысль: «Какое же ты можешь привести еще большее доказательство плохого и постыдного воспитания граждан, если нужду во врачах и искусных судьях испытывают не только худшие люди и ремесленники, но даже и те, кто притязает на то, что они воспитаны на благородный лад?» (пер. А. Егунова).>]

513

In praef. Stud juris. [В предисловии. Юридические штудии.] Multiplicantur nunc in terris ut locustae, non patriae parentes, sed pestes, pessimi homines majore ex parte superciliosi, contentiosi, etc., licitum latrocinium exercent.

514

Dousa, Epod. Loquuteleia turba, vultures togati. [Дуза. Книга эподов <(«Epodon libri»), II, 1584. — КБ.>]

515

Barc. Argen. [<Джон> Барклэй <см. прим. 171>. Серебро <1621>.]

516

Juris consulti domus oraculum civitatis. — Tully. [Ведь и впрямь дом юрисконсульта, бесспорно, служит оракулом для всего общества. — Туллий. <Об ораторе, I, 45, 200; пер. Ф. Петровского.>]

517

Lib. 3. [<Ливий. История.> Кн. III <на самом деле — кн. IV, 9, 3>.]

518

Lib. I de rep. Gallorum. [О Галльском государстве, кн. I.] Incredibilem reipub. perniciem afferunt.

519

Policrat. lib. [Поликрат <5, 10. — КБ; см. прим. 75 >.]

520

Is stipe contentus, at hi asses integros sibi multiplicari jubent. <Там же.>

521

Plus accipiunt tacere, quam nos loqui. <Там же. Эта переиначенная у Бертона по смыслу фраза связана у Джона Солсберийского с ироническим замечанием греческого оратора Демосфена о том, что его чаще старались подкупить, чтобы он помалкивал, нежели платят актеру, чтобы тот говорил. — КБ. О большом влиянии «Поликрата» на Бертона писал в свое время Э. Бенсли.>

522

Totius injustitiae nulla capitalior, quam eorum qui cum maxime decipiunt, id agunt, ut boni viri esse videantur.

523

Nam quocunque modo causa procedat hoc semper agitur, ut loculi impleantur, estiavaritia nequit satiari.

524

Кэмден, в Норфолке. Qui si nihil sit litium e juris apicibus lites tamen serere callent.

525

Plutarch, Vit. Cat. Causas apud inferos quas in suam fidem receperunt, patrocinio suo tuebuntur. [Плутарх. Жизнеописание <Марка> Катона <Старшего>. Судебные дела, за которые они взялись, разрешаются уже в царстве мертвых. <Вот как этот фрагмент выглядит у Плутарха: «Насмехаясь над школой Исократа, он уверял, будто ученики оставались в ней до седых волос, словно собираясь блеснуть приобретенными знаниями в Аиде и вести тяжбы перед Миносом» (23, пер. С. Маркиша).>]

526

Lib. 2 de Helvet. repub. [О республике Гельвеции, кн. II.] Non explicandis, sed moliendis controversiis operam dant, ita ut lites in multos a