Анатомия Меланхолии

Поскольку они богаты и имеют другие источники существования, то полагают, что им нет никакой надобности обзаводиться знаниями и вообще утруждать себя такими вещами[2043]; они убеждены, что скрипеть перьями и носить чернила, быть рабами буквоедства куда более подобает их младшим братьям или сыновьям бедняков, но уж никак не приличествует тому, кто призван быть джентльменом; а поскольку именно так поступают обычно французы и немцы, то посему и наши с презрением относятся ко всем человеческим познаниям, и в самом деле, к чему это им? Пусть себе моряки изучают астрономию, купцы — арифметику, землемеры — постигают ради их пользы геометрию, изготовители очков — оптику, землепроходцы — географию, судейские — риторику; что делать с лопатой тому, у кого нет земельного участка, чтобы вскапывать его? или с ученостью тому, у кого нет надобности пользоваться ею? Таков их образ мышления, и им вовсе не зазорно позволять морякам, ремесленникам и презреннейшим из слуг быть более образованными, нежели они сами. В прежние времена короли, принцы и императоры были единственными учеными людьми, далеко превосходившими прочих во всех отраслях знаний. Юлий Цезарь усовершенствовал календарь и написал свои «Записки»{1595}:

В этом ряду могут быть названы Антонин{1596}, Адриан{1597}, Нерон{1598}, Север{1599}, Юлиан и другие[2045]; император Михаил{1600} и Исаакий{1601} до такой степени предавались научным занятиям, что ни один простолюдин не стал бы тратить на это столько сил; Орион, Персей, Альфонс{1602} и Птолемей{1603} были прославленными астрономами; Сапор, Митридат, Лизимах{1604} — вызывавшими восхищение врачами; таковы все цари у Платона{1605}; арабский принц Эвакс{1606} слыл, к примеру, искуснейшим ювелиром и тонким философом; египетские фараоны были в древние времена первосвященниками и, следовательно, избранными — Idem rex hominum, Phoebique sacerdos [Он был и царем, и жрецом Аполлона]; однако эти героические времена миновали; в нынешний ублюдочный век Музы подверглись изгнанию и обретаются теперь ad sordida tuguriola [в жалких лачугах], среди людей более низкого положения, их местопребывание ограничено ныне одними лишь университетами. В те стародавние времена ученые пользовались необычайной любовью, почетом[2046] и уважением, как, например, старик Энний у Сципиона Африканского{1607}, Вергилий — у Августа{1608}, Гораций — у Мецената{1609}; они были собеседниками государей, любезными им, как Анакреонт — Поликрату{1610} или Филоксен — Дионисию{1611}, и щедро ими вознаграждались. Александр послал философу Ксенократу пятьдесят талантов{1612}, потому что тот был беден; visu rerum aut eruditione proestantes viri, mensis olim regum adhibiti [образованные и наделенные даром предвидения люди прежде часто встречались друг с другом за королевским столом], как Филострат повествует об Адриане{1613}, а Лампридий — об Александре Севере. Образованные люди являлись ко двору этих повелителей, velut in Lyceum, словно в университет, и допускались к их столу, quasi divum epulis accumbentes{1614} [как если бы они возлежали среди пирующих богов]; македонский царь Архелай не стал бы по своей воле ужинать без Еврипида (однажды вечером за ужином, осушив золотой кубок за его здоровье, он подарил ему этот кубок в награду за труды{1615}), delectatus poetae suavi sermone [такое удовольствие доставляла ему приятная беседа с поэтом]; и это воспринималось, как должное, ибо, как справедливо сказал в своем «Протагоре» Платон{1616}, хороший философ настолько же превосходит всех прочих людей, как великий царь — простых людей своего государства[2047]; и опять-таки, quoniam illis nihil deest, et minime egere solent, et disciplinas quas profitentur, soli a contemptu vindicare possunt[2048] [поскольку эти люди ни в чем не нуждаются, да и потребности их так невелики, и поскольку лишь они одни способны внушать уважение к искусствам, которым они себя посвятили], то им и не было нужды опускаться до постыдного попрошайничества[2049], как в наше время, когда ученые люди принуждены жаловаться на свою нищету и пресмыкаться ради обеда перед богатым мужланом, ибо тогда они могли защитить себя и избранное ими искусство. А ныне они бы и хотели, да не могут, ибо теперь некоторые из патронов почитают за аксиому, что принудить их к ученым занятиям можно, только оставляя их в нищете; их стол должен быть скудным, как у лошадей перед скачками, их нельзя перекармливать, alendos volunt, non saginandos, ne melioris mentis flammula extinguatur[2050] [их следует кормить, но не давать наедаться, чтобы не погасить заложенную в них искру таланта]; жирная птица не станет петь, жирная собака не способна охотиться, и вот вследствие такого униженного своего состояния одни из них нуждаются в средствах[2051], другим недостает воли, и все они нуждаются в поддержке[2052], поскольку чувствуют себя оставленными в почти полном небрежении и всеми презираемыми. Существует старая поговорка: Sint Maecenates non deerunt Flacce, Marones [Если будут покровители, подобные Меценату, то появятся Флакк и поэты, подобные Марону], которая и поныне не утратила свою истинность. И все же очень часто, я не могу это отрицать, главная вина заключена в нас самих. Наши академики слишком часто сами грешат пренебрежительным отношением к покровителям, как справедливо выговаривает им Эразм[2053], или же неудачно выбирают себе таковых; negligimus oblatos aut amplectimur parum aptos [мы пренебрегаем ими, когда они предлагают нам свою помощь, или же взываем о помощи к тем, кто на эту роль никак не годится], а если и находим себе подходящего патрона, non studemus mutuis officiis favorem ejus alere, то не стараемся стать ему необходимым и угождать, как следовало бы. Idem mihi accidit adolescenti [Именно это случилось со мной, когда я был молод], говорит Эразм, признавая свою вину, et gravissime peccavi, и совершил непростительную ошибку; то же самое могу сказать о себе и я[2054], потому что исам в этом отношении не без греха, как, без сомнения, и многие другие. Ведь мы не respondere magnatum favoribus, qui ceperunt nos amplecti [откликаемся на благосклонность сильных мира сего, берущих нас под свою опеку], не используем это с подобающей готовностью: леность, любовь к свободе (Immodicus amor libertatis effecit ut diu cum perfidis amicis, как признавался он, et pertinaci paupertate colluctarer [из-за чрезмерной любви к свободе мне долгое время пришлось отбиваться от ложных друзей и нищеты); застенчивость, меланхолия, робость делают многих из нас чересчур нерасторопными и вялодушными. Вот и получается, что некоторые из нас ударяются в одну крайность, а большинство — в другую, вследствие чего мы по большей части чрезмерно развязны, чересчур назойливы, чересчур честолюбивы и чересчур бесстыдны; мы то и дело жалуемся на deesse Maecenates, отсутствие Меценатов и недостаточную поддержку, тогда как истинная причина кроется в отсутствии у нас достоинства, в нашей ущербности. Разве обратил бы Меценат внимание на Горация или Вергилия еще до того, как они себя сначала проявили? и разве у Бавия или Мевия{1617} были какие-либо покровители? Egregium specimen dent, говорит Эразм: пусть они сперва докажут, что заслуживают того, что и ученостью, и поведением они достойны притязать на это, прежде чем решиться напомнить о себе или бесстыдно вторгнуться и навязывать свое общество знатным людям, как поступают сейчас слишком многие; они обычно втираются с помощью такой бесстыдной лести, раболепной пронырливости, таких преувеличенных восхвалений, что стыдно это наблюдать и слушать. Immodicae laudes conciliant invidiam, potius quam laudem [Ведь чрезмерные восхваления приносят скорее зависть, а не славу], а пустые комплименты лишь порочат истину, так что в итоге мы становимся non melius de laudato, pejus de laudante, скверного мнения об обоих — восхваляющем и восхваляемом. Вот вчем наша вина, но главная причина все же состоит в грубости и пороках покровителей. Как был любим в старину, как почитаем Дионисием Платон!{1618} Как дорог Александру Аристотель{1619}, Филиппу — Демарат{1620}, Крезу — Солон{1621}, Августу — Анаксарх и Требаций{1622}, Веспасиану — Кассий{1623}, Траяну — Плутарх{1624}, Нерону — Сенека{1625}, Гиерону — Симонид{1626}, каких почестей они удостаивались!

2043

Quibus opes et otium, hi barbaro fastu literas contemnunt.

2044

Lucan. lib. 8. [Лукан <Фарсалия>, кн. VIII <на самом деле — X, 185–186, пер. Л.Е. Остроумова; Бертон цитирует поэму римского поэта Лукана (39–65) «Фарсалия» о гражданской войне в Риме, и прежде всего между Цезарем и Помпеем>.]

2045

Spartian. Solliciti de rebus nimis. [Спарциан. Добивающиеся безмерного. <Спарциан, Элий — один из шести авторов, которым приписывают «Историю августов», то есть тридцать четыре компилятивных биографии римских императоров и политических деятелей с 117 по 285 год (см. прим. 863). В биографии императора Адриана Спарциан писал, что тот проявлял большой интерес к поэзии и литературе, а также был весьма сведущ в арифметике, геометрии и живописи. — КБ.>]

2046

Grammaticis olim et dialecticis jurisqu professoribus, qui specimen eruditionis dedissent, eadem dignitatis insignia decreverunt Imperatores, quibus ornabant heroas. — Erasm. ep. Jo. Fabio epis. Vien. [В прежние времена императоры приказывали награждать грамматиков, логиков и профессоров права, явивших свидетельства своей учености теми же почестями, что и героев. — Эразм. Послание Иоганну Фабрию, епископу Венскому <1478–1541>.].

2047

Probus vir et philosophus magis praestat inter alios homines, quam rex inclitus inter plebeios.

2048

Heinsius, praefat. Poematum. [Гейнзий. Предисловие к поэмам.]

2049

Servile nomen scholaris jam. [Попрошайки — так люди низшего сословия называют теперь ученых.]

2050

Seneca. [Сенека. <У Сенеки это высказывание обнаружить не удалось.>]

2051

Haud facile emergunt etc. [Нелегко подняться тем, чьи способности скованы нуждой. <Ювенал. Сатиры, III, 164–165; в русском переводе Д. Недовича и Ф. Петровского: «Тот, кому доблесть мрачат дела стесненные, трудно / Подняться наверх».>]

2052

Media quod noctis ab hora sedisti qua nemo faber, qua nemo sedebat, qui docet obliquo lanam deducero ferro. Rara tamen merces. — Juv. Sat. 7. […и вот сидишь до полуночи, когда не сидит ни ремесленник, ни любой из тех, кто умеет прясть. …Однако награда редка. — Ювенал. Сатиры, VII <222–223, 228>.]

2053

Chil. 4, cent. I, adag. I. [<Эразм. Adagia.> Chil. IV, цент. 1, пословица 1. <Эта и четыре последующих латинских цитат заимствованы Бертоном из сборника пословиц и речений, составленного Эразмом, и его комментариев к ним. — КБ.>]

2054

Веди я себя, как прочие, и старайся быть на виду, то мог бы, вероятно, стать таким же великим человеком, как многие, которые ничем не лучше меня.