Анатомия Меланхолии

Ни одного спокойного дня, когда человек может считать себя в безопасности или удовлетворен своим нынешним положением, однако, как заключает Боэций: «У каждого из нас есть нечто такое, чего мы добиваемся, пока не испытаем, а испытав, чувствуем отвращение[1752]: мы горячо этого желаем и страстно домогаемся, но вскоре наскучиваем им»[1753]. Вот так меж упований и опасений, подозрений и гнева, Inter spemque metumque, timores inter et iras[1754], между согласием и враждой растрачиваем мы наши лучшие дни, поносим свое время и ведем вздорную, недовольную, беспокойную, меланхолическую, несчастную жизнь, притом до такой степени несчастную, что, если бы мы могли предвидеть грядущее и нам представили бы возможность его выбирать, мы скорее предпочли бы отказаться от столь тягостного существования, нежели сносить его. Одним словом, мир сам по себе настолько запутан, это такой лабиринт заблуждений, пустыня, дикая местность, притон воров и мошенников, изобилующий грязными лужами, устрашающими скалами, пропастями, океан вражды, тяжкое ярмо, в котором телесные немощи и беды настигают нас врасплох и следуют друг за другом, как морские волны, что, если нам удается избежать Сциллы, мы сталкиваемся с Харибдой, и вот так в постоянных опасениях, трудах, мучениях мы мчимся от одной чумы, одного несчастья, одного бремени к другому, duram servientes servitutem [страдая от ярма зависимости], и вы можете с таким же успехом отделить тяжесть от свинца, жар от огня, влажность от воды, яркий блеск от солнца, как несчастье, неудовлетворенность, заботы, отчаяние, опасность — от человека. Наши города — это всего лишь многочисленные обиталища человеческих бедствий, «в которых горе и печаль», как справедливо заметил он[1755]{1398}, основываясь на Солоне, «бесчисленные тревоги, труды простых смертных и все виды пороков заключены, словно в столь же многочисленных тюремных камерах». Наши деревни подобны кротовьим норам, а люди словно многочисленные муравьи, постоянно суетящиеся, снующие туда и обратно, внутрь и наружу, противодействующие намерениям друг друга и пересекающиеся подобно тому, как пересекают друг друга линии румбов, прочерченные на морской карте от одних пунктов к другим. «Ныне беспечные и веселые, — как продолжает один автор[1756]{1399}, — однако со временем все более печальные и хмурые, ныне исполненные надежд, а после разуверившиеся, сегодня терпеливые, а завтра ропщущие, сейчас бледные, а потом багроволицые, бегущие, сидящие, потеющие, дрожащие, хромающие». И только очень немногим среди всех прочих, возможно, только одному на тысячу выпадет удел быть pullus Jovis [любимым цыпленком Юпитера{1400}], пользующимся всеобщим уважением, gallinae filius albae[1757]{1401}, счастливым и удачливым, ad invidiam felix [достаточно процветающим, чтобы вызывать зависть], потому что он богат, хорош собой, удачлив в браке, в чести и при хорошей должности; и все же, если вы сами спросите его, он, весьма возможно, ответит, что он самый бедный и несчастный из людей[1758]. Спору нет, башмак отличный, Hic soccus novus, elegans, как сказано у него[1759], sed nescis ubi urat, но ведь ты не ведаешь, в каком месте он жмет{1402}. Чужое мнение не может сделать меня счастливым, но, как прекрасно сказано у Сенеки: «Жалок тот, кто не считает себя счастливым; будь такой даже суверенным правителем Вселенной, он все равно несчастлив, если считает себя таковым, ибо какая польза оценивать твое положение на основании того, каково оно в действительности или каким оно представляется другим, если тебе самому оно не по душе?»[1760] Всем людям присуща одна и та же склонность — высоко оценивать положение других и быть недовольным своим собственным:

однако, Qui fit, Maecnas, и т. д. [Что за причина тому, Меценат[1762]], почему так происходит и что тому причиной? «Уж такова извращенная природа многих людей, что на них никак не угодишь, — говорит Феодорет[1763], — ни богатством, ни бедностью; здоровы они иль больны, они все равно жалуются, ропщут на любой свой жребий, будь то преуспеяние или невезение; выпадет ли год, когда все дешево, или неурожайный, они одинаково расстроены; есть изобилие или нет его — ничто им не в радость, ни война, ни мир, есть у них дети или нет их». Таков по большей части наш всеобщий нрав — быть недовольными, жалующимися и несчастными, как мы, по крайней мере, считаем, и покажите мне того, кто не таков или когда-либо считал иначе. Преуспеяние Квинта Метелла{1403} вызывало у римлян бесконечное восхищение, притом до такой степени, что, как свидетельствует упоминающий о нем Патеркул, вы едва ли сыщете у другого народа, среди людей любого положения, возраста и пола хотя бы одного, который мог бы сравниться с ним своим счастливым уделом[1764]; одним словом, он был bona animi, corporis et fortunae, прекрасен душой, телом и жребием; и то же самое можно было сказать о П. Мюциане Крассе[1765]{1404}. Такой же была, по мнению Плиния, счастливая участь уроженки Лакедемона Лампито{1405}, поскольку она была супругой царя, матерью царя и дочерью царя[1766]; и равным образом весь мир почитал правителя Самоса Поликрата. Греки хвастались своими Сократом, Фокионом и Аристидом, а софидиане в особенности своим Аглаем{1406}, omni vita velix, ab omni periculo immunis [удачливыми на протяжении всей своей жизни, избежавшими каких бы то ни было опасностей], что, к слову сказать, Павсаний считал невозможным{1407}; а римляне — своими Катоном[1767], Курием{1408} и Фабрицием за их достойную участь и жизнь в уединенных поместьях, умение управлять страстями и презрение к миру; и все же ни один из них не был счастлив или свободен от неудовлетворенности — ни Метелл, ни Красс, ни тем более Поликрат, погибший насильственной смертью, равно как и Катон; а сколько отвратительного рассказывают Лактанций и Феодорет о Сократе, человеке слабом, как, впрочем, и об остальных. В сей жизни не дано испытать какое-либо удовлетворение, но как сказано им[1768]: «Все суета и томление духа», — все в ней с изъяном и несовершенно. Будь у тебя волосы Самсона, сила Милона, оружие Скандербега, мудрость Соломона, красота Авессалома, богатство Креза, Pacetis obulum [обол Пасета], доблесть Цезаря, отвага Александра, красноречие Туллия или Демосфена, кольцо Гигеса{1409}, Пегас Персея и голова Горгоны, достигни даже возраста Нестора — все это не сделает тебя совершенным, не принесет тебе удовлетворения и истинного счастья в жизни. Даже в самой сердцевине нашего веселья, радости и смеха заключены печаль и горесть, а если и встречается среди нас истинное счастье, то ведь только лишь на время:

1752

De consol. lib. 2. [<Кардано.> De consolatione, кн. II.] Nemo facile cum conditione sua concordat; inest singulis quod imperiti petant, experti horreant.

1753

Esse in honore juvat, mox displicet. [Приятно какое-то время быть в почете, но скоро и это приедается.]

1754

Hor. [Гораций. <Послания, I, 4, 12, пер. Н. Гинзбурга.>]

1755

Borrhaeus, in 6 Job. [Боррей. Комментарий к истории Иова <«In Jobi historiam commentarii» (Базель, 1564). — КБ.> Urbes et oppida nihil aliud sunt quam humanarum aerumnarum domicilia, quibus luctus et moeror, et mortalium varii infinitique labores, et omnis generis vitia, quasi septis includuntur.

1756

Nat. Chytraeus, de lit. Europae. Laetus nunc, mox tristis; nunc sperans, paulo post diffidens; patiens hodie, cras ejulans; nunc pallens, rubens, currens, sedens, claudicans, tremens, etc. <Бертон цитирует немецкого гуманиста Натаниэла Читрея, брата Давида Читрея (см. прим. 474), автора сочинения «Variorum in Europa itinerum deliciae» («Очарование Европы», 1599).>

1757

См. c. 676.

1758

Sua cuique calamitas praecipua. [Каждый считает свою беду самой ужасной.]

1759

Cn. Graecinus. [Гней Грецин. <Ему приписал авторство этого выражения Иоанн Солсберийский в своем «Поликрате». — КБ.>]

1760

Epist. 9, lib. 7. [Послание 9, кн. VII <на самом деле — Послание 9, 20–21, кн. I. — КБ>.] Miser est qui se beatissimum non judicat; licet imperet mundo non est beatus, qui se non putat: quid enim refert qualis status tuus sit, si tibi videtur malus. <Бертон скорее, как обычно, пересказывает, нежели цитирует, письмо к Луцилию: «Кто не считает себя блаженней всех, тот несчастен, даже если повелевает миром… Имеет ли значение, как тебе живется, если ты полагаешь, что плохо».>

1761

Hor. Ep.. lib. I, 14. [Гораций. Послания, I, 14 <11, пер. Н. Гинцбурга>.]

1762

Hor. Ser. lib. I, sat. 1. [Гораций. Сатиры, I, 1 <1; однако полностью мысль поэта такова: «что какую бы долю / Нам не послала судьба и какую б ни выбрали сами, / Редкий доволен, и всякий завидует доле другого»>.]

1763

Lib. de curat. Graec. affect. cap. 6, de provident. [Кн. об исцелении греческих <язычекских> болезней, гл. 6, о провидении.] Multis nihil placet; atque adeo et divitias damnant, et paupertatem; de morbis expostulant, bene valentes graviter ferunt, atque, yt semel dicam, nihil eos delextat, etc.

1764

Vix ullius gentis, aetatis, ordinis, hominem invenies, cujus felicitatem fortunae Metelli compares. — Vol. I [Том I <11, 6>.]

1765

P. Crassus Mutianus, quinque habuisse dicitur rerum bonarum maxima, quod esset ditissimus, quod esset nobilissimus, eloquentissimus, jurisconsultissimus, pontifex maximus. [Публий Красс Мюциан обладал, говорят, пятью величайшими человеческими дарами: он был чрезвычайно богат, очень знатен, необычайно красноречив, наторел в юрисдикции и был верховным жрецом. <Авл Геллий, I, 13, 10. — КБ.>

1766

Lib. 7. [<Плиний Старший. Естественная история.> Кн. VII <41, 133>.] Regis filia, regis uxor, regis mater.

1767

Qui nihil unquam mali aut dixit, aut fecit, aut sensit, qui bene semper fecit, quod aliter facere non potuit. [Который ни разу не произнес чего-либо недостойного и не совершил, не сказал, не сделал и не почувствовал чего-либо несправедливого, который всегда был прав, ибо не мог поступать иначе. <Патеркул, о Катоне Старшем Цензоре, 2, 35, 2. — КБ.>]

1768

Solomon, Eccles. I, 14. [Соломон, Еккл. 1, 14.]