Анатомия Меланхолии

Именно такой подход к публикации маргиналиев для меня непреложен еще и потому, что при ином подходе существенно обедняется и само основное содержание книги. Поясню это примером — в эссе под названием «Бедность и нужда как причины меланхолии» (часть I, раздел 2, глава 4, подраздел 6) в основном тексте мы читаем редкую даже для предреволюционной английской публицистики XVII века, исходившей из лагеря пуритан, характеристику социальных отношений той поры: «Ведь у нас теперь дело обстоит не так, как бывало, судя по Плутарху, среди сенаторов Лакедемона во времена Ликурга… в те дни невозможно было добиться такой должности ни ловкостью, ни силой, ни богатством… ее удостаивались только самые… избранные… У нас… всеми олигархиями правят немногие богачи, которые поступают, как им вздумается, и пользуются привилегиями, поскольку на их стороне сила. Они могут безвозбранно преступать законы, вести себя, как им заблагорассудится, и ни одна душа не осмелится обвинить их; да что там, не посмеет даже возроптать: на это не обращают никакого внимания, так что они могут жить по своим собственным законам, не опасаясь последствий, покупая за свои деньги помилование… они все равно ухитрятся пролезть на небо даже сквозь игольное ушко… их примутся восхвалять поэты, их имена увековечит история»[26] и т. д. К этой филиппике в маргиналиях присовокуплена следующая латинская сноска — «Когда умирает богач, отовсюду сбегаются граждане, а хоронить бедняка придет едва ли один из тысячи»[27]. Далее следует еще одна, уже английская маргинальная сноска, что у Бертона встречается очень редко, причем это уже не цитата, а его собственные слова: «Ведь тот, кто одет в шелка, атлас и бархат, да еще и с золотым шитьем, неизбежно должен сойти за джентльмена»[28]. А еще чуть ниже в основном тексте Бертон описывает, как ужасно выглядят бедняки, как нищета делает человека уродливым, отталкивающим, он напоминает скорее свинью или голодного пса, — и опять следует английская маргинальная сноска самого Бертона: «Я пишу это ни в коем случае не попрека или осмеяния ради, не с тем чтобы унизить несчастных, но, скорее, чтобы выразить свое сострадание и жалость»[29]. Такая сноска дорогого стоит: помимо того, что она характеризует социально-политические взгляды автора, она служит и свидетельством теснейшей связи маргинальных сносок и самого текста, они неразрывно с ним спаяны и не могут быть от него отделены.

Наконец, в пользу такого расположения маргиналиев свидетельствует еще одно обстоятельство — нередко пояснения касательно источников цитируемой Бертоном латыни нуждаются в дополнительных сведениях: к примеру, необходимо указать, какой именно поэтический цикл того же Горация здесь цитируется — книга од, сатир или посланий? и какая именно из них — номер книги, номер оды, номер строки, в чьем переводе я ее привожу, и, наконец, точно ли ее приводит сам Бертон, ибо он нередко, как до него и Монтень, изменяет текст, даже и стихотворный, применительно к своим задачам, к своему контексту, на что, как и положено в научном комментарии, следовало бы по возможности указывать тут же, сличая его с оригиналом и отмечая характер цитирования, не заставляя читателя искать на сей счет ответ в другом месте. Но нередко Бертон указывает источник, в котором приведенного им текста нет вообще, или же это не цитата, а сокращенный пересказ, парафраза источника, на что необходимо, по моему убеждению, здесь же указать. «Мои переводы подчас скорее парафразы на ту же тему, нежели перевод цитируемого; non ad verbum [ничто дословно], — откровенно признается Бертон, — поскольку я автор, я позволяю себе большую свободу и беру лишь то, что служит моим целям. В текст книги вставлено много цитат, что делает ее язык более разношерстным, или же, как это нередко случается, я помещаю их в маргиналиях. Греческих авторов — Платона, Плутарха, Афинея (см. прим. 124. — А.И.) и прочих — я цитировал по книгам их истолкователей, поскольку оригинал не всегда был под рукой»[30].

Однако же в силу ряда упомянутых выше причин, а прежде всего в силу заключенного в этой книге огромного объема информации, почерпнутой из всех отраслей познаний тогдашних гуманистов, как в области естественных наук, так и гуманитарных, ограничиться одними маргиналиями Бертона практически невозможно — здесь надобны еще и иные комментарии, расположенные, как обычно, в конце тома, а какие именно — это зависело от решения еще одного вопроса: кому именно, какой категории читателей предназначается книга Бертона сейчас — высоколобому интеллектуалу, знатоку и любителю книжных раритетов или же историку медицины и психиатрии, а возможно, культурологу или же, напротив, достаточно широкому кругу людей, просто любящих занимательное чтение. Рискуя прослыть самонадеянным, я, вслед за самим Бертоном (смотрите его стихотворное напутствие своей книге), выскажу убеждение, что «Анатомия Меланхолии» представляет интерес для читателей совершенно разного уровня культуры и степени образованности, и совершенно не обязательно гуманитариев, но и для них она, пожалуй, информативнее любого традиционного художественного произведения той эпохи. Художественный мир Шекспира в сочетании с документальным миром Бертона с его огромным объемом конкретной информации, книжной и бытовой, сделают представления читателя о духовном мире англичанина позднего Возрождения значительно более богатым и объемным. Но и читатель элитарный (не в нынешнем, все более пошлом, смысле телевизионных и прочих сборищ, именуемых новомодным вульгарным словечком «тусовка»), специализирующийся на истории медицины или психиатрии, возможно, знакомый с рядом использованных Бертоном источников, тоже обнаружит в ней немало полезных сведений о неизвестных ему до сих пор именах и сочинениях. Читатели последней категории, конечно же, очень немногочисленны, но, смею думать, именно они наиболее адекватно сумеют оценить место этой книги в контексте литературы и культуры XVII века. Естественно поэтому, что этот комментарий должен быть в равной мере адресован всем этим категориям, и я хочу заранее отмести возможные упреки в размытости и безадресности этих комментариев. Вот почему одним читателям говорится, кто такой Платон и Аристотель, а также поясняются имена и сюжеты из античных мифов, как широко известных, так и редко используемых, им будут разъясняться конкретные бытовые реалии той эпохи, упоминаемые Бертоном, а также имена исторических деятелей и событий; что же до гуманитариев и интеллектуалов — в комментариях будет указано, в каком именно сократическом диалоге Платона, или Тускуланской беседе Цицерона, или письмах Сенеки и Плиния Младшего идет речь о данном предмете, а для филологов — указаны по возможности источники едва ли не всех цитируемых Бертоном латинских и прочих поэтов, а также философов и теологов, равно как для интересующихся историей медицины — имена многочисленных, давно канувших в Лету практикующих врачей и авторов медицинских сочинений. В этом отношении на последнем этапе своей работы над полным комментарием к Первой части книги Бертона я многим обязан изданию, о котором должен сказать особо.

Об этом проекте было объявлено еще в 1979 году; осуществить его собирались два научных коллектива, один из которых был связан с университетом штата Вашингтон в Америке, а другой — с Оксфордом, одни ученые занимались научным изданием текста, другие преимущественно комментариями, причем сам план издания, вернее, комментариев к тексту неоднократно изменялся. Текст был издан в трех томах в Оксфорде издательством «Clarendon Press» в 1989–1996 годах; что же до комментариев, то их сначала собирались издать в двух томах, затем в одном, а в итоге издали в трех — первый из них появился в 1998 году, а последний — лишь в августе 2001 года, накануне трагедии во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке, послужившей поводом для куда более глубокого меланхолического умонастроения человечества в начале нового тысячелетия, нежели многие иные из указанных некогда Бертоном причин этого недуга. Таким образом, получилось, что, приступая к переводу и изданию первых фрагментов книги Бертона на русском языке в 1996 и 1997 годах (см. прим. 1 к статье «Summa Меланхолии»), я не мог знать, как будет выглядеть научный аппарат в этом издании, и судил лишь по первому тому опубликованного в Оксфорде текста, в котором далеко не все мог безоговорочно принять, а посему вынужден был самостоятельно решать, как выстраивать текст и комментарии к нему.

26

Наст. изд. С. 561–562.

27

Там же. С. 562.

28

Там же.

29

Там же. С. 565.

30

Наст. изд. С. 100.