Остров

– Заткнись!

– Нат.

– Все, это решено! Хоть какая-то польза от тебя будет. А то все, как с козла молока. Можешь еще балкон разобрать.

– Я думал, мы вместе…

Натка издала горловой, захлебывающийся звук.

– Вместе! Когда ты мне помогал? Ты денег из своего азера выбить не можешь! Руки у тебя, сказать, откуда растут?

– Не надо, – буркнул Лаголев.

– Иди! – махнула рукой Натка.

Она взяла его тарелку, опустила в раковину, нарочно производя, как можно больше шума, чтобы не стоял вечной занозой, включила воду, подобрала ложку, крышку от сковороды, обернулась: ушел.

От злости даже подташнивало.

Ничего, ничего ведь не может! Только взбесить. Обниматься он насобачился! Герой, блин, любовник. Сексом уже месяца четыре не занимались. Или полгода? А почему? Просто противно. Про-тив-но! Это все-таки близость. А какая близость может быть, если особь противоположного пола – Лаголев? В этом и вопрос.

Натка исступленно принялась оттирать посуду от остатков еды. Нормальный бы муж – что? Купил бы посудомоечную машину, а не заставлял жену чистить тарелки за собой. Поел он! Греча ему, видно, поперек горла встала, когда она про кроссовки заговорила. Оставил ложку или две. А курицу всю употребил.

Натка сбросила гречу в помойное ведро. Потом вымыла тарелку сына. Взялась за ножи и вилки.

Вода шипела, колола кожу. Не вытерпела, с мокрой тряпкой пошла в комнату. Там – новость: Лаголев устроился с кружкой на диване.

Пьют оне, барствуют!

– Вот знаешь, – сказала она, – если послезавтра денег не будет, мы крупно с тобой поссоримся. Я вообще тогда подумаю о разводе.

Лаголев моргнул.

В телевизоре шла какая-то демонстрация, красные флаги соседствовали с белыми, то ли коммунисты сдавались, то проходила акция в поддержку не понятно чего. Снега, может быть? Нет, делать людям нечего! Такое ощущение, что они по любому поводу готовы строиться в колонны и идти к Кремлю.

Ура! Долой! Да здравствует!

– Хорошо, – сказал Лаголев.

Натка, отвлекшаяся на телевизионную картинку, не сразу смогла переключиться.

– Что?

– Я говорю: хорошо, – повторил Лаголев. – Нат, я устал. Давай сегодня не будем цапаться.

Он был все-таки идиот.

Восемнадцать лет живет с человеком и не знает, что, когда жена на взводе, предложение успокоиться ее только больше распаляет. Или намеренно провоцировал? Ах, это было уже не важно, не задержалось в мозгу. Натка кинулась в скандал, как в последний бой.

– А почему это мы не должны цапаться? – спросила она высоким голосом, встав от Лаголева справа.

Это была маленькая женская месть. Не любил Лаголев, когда ему в левое ухо кричали. Чувствительное, видите ли, восприимчивое было ухо. Отитное.

– У нас что, все хорошо? – Натка покрутила тряпкой у Лаголева перед носом. – Мы что, в деньгах купаемся? У нас сын в новых кроссовках ходит? Я, наверное, что-то не то говорю. Мы сейчас обнимемся и станцуем. Мы же всегда так делаем, когда у нас в квартире шаром покати. И в головах тоже.

Лаголев склонил голову влево и закрыл глаза.

Словно устранился, уплыл, представил себе, что Натки здесь нет. Или его здесь нет. Только бесполезно. Натка тронула его за плечо.

– Ты от разговора не уходи.

– Нат, я все понял, – не собираясь на нее глядеть, пробормотал Лаголев. – Зачем по десять раз повторять? Я понял.

– Да?

Он добился того, что довел-таки Натку до рукоприкладства. Пощечина вышла звонкая. Бац! Палец зацепился за Лаголевскую губу и дернул ее вниз.

– Ты дура? – вскочил Лаголев.

Продолговатый след от пощечины мгновенно образовался на его щеке.

– Не смей от меня отворачиваться! – крикнула Натка.

– Да ты десять раз повторяешь одно и тоже! – заорал в ответ Лаголев.

Показал себя! Мужик!

– Потому что с идиотами только так и возможно общаться! – Натка тряпкой махнула у него перед носом.

– Не надо тут! – Лаголев попытался перехватить тряпку свободной от кружки с кофе рукой, но это ему не удалось.

– Ой-ой! – насмешливо сказала Натка. – Кружку положи!

Лаголев скрипнул зубами.

– Я тоже могу ударить! – процедил он.

– Ты?

– Я!

– Тогда я тебя посажу! – сказала Натка.

– А так?

Кофе плеснуло Натке в лицо. Ход был достаточно неожиданным, а кофе – довольно горячим, чтобы Натка застыла, приоткрыв рот и чувствуя, как напиток капает на грудь с подбородка.

– Что…

– Наточка! – тут же подхватился Лаголев, ужаснувшийся самому себе.

Мерзкая натура! Сначала напакостит, а затем, поджав хвост, лебезит, как бы чего ему в ответ не сделали. Какая тварь! В руках у Лаголева откуда-то появилась салфетка, и он попытался вытереть Натке щеки, подбородок, шею.

– Отстань!

Натка отпихнула влажный бумажный комок.

– Я не хотел, – сказал Лаголев.

– Ну да!

– Нат.

– Заткнись! – взвизгнула Натка.

Она влетела на кухню, думая, чего бы схватить потяжелее. Скалку? Колотушку, которой отбивают мясо? Маленький кухонный топорик для рубки костей? Задергала ящички тумбочек и остановилась. Прислушалась. Лаголев сидел в комнате тихо-тихо, видимо, ожидая своей участи. Картинка, возникшая перед глазами, где муж, поджав ноги, с пустой кружкой у груди невидяще смотрит в стену, заставила ее поморщиться.

Какой же урод.

Натка отерла мокрую шею. По ребру ладони заскользила коричневая капля. Хоть что-то мужское проклюнулось. Плеснул, правда, по-бабски. Ничего другого не придумал. Похоже, она его-таки допекла. Так и правильно.

Натка постояла, ловя звуки из комнаты. Совсем тихо болботал телевизор, и все. Затаился. Она бросила тряпку в раковину. Ничего, она ему еще устроит! Где-то на периферии сознания крутилось: это из фильма или из литературы. Оттуда, где влюбленные ссорятся, затевают грандиозные разборки с битьем посуды, обвинениями, криком и разорением жилой площади, чтобы тут же слиться в любовном экстазе.

Жалко, у нее не так.

Ничего эротического Натка не ощущала, а вот злость жгла, горела под сердцем незатухающим огнем. Повернешься – здесь она, злость, на жизнь, на изменчивую погоду, на скачущие цены, на разбитый асфальт на переходе, на котором она, запнувшись, чуть не сломала ногу. И на Лаголева. Конечно, на Лаголева, который клялся защищать, оберегать, вечно любить. На тот же асфальт лечь. Но не может ни того, ни другого, ни третьего. Ох, Господи. Натка обнаружила, что с минуту уже смотрит в недра раковины, как в гипнотическое ничто.

– Нат.

Лаголев, неожиданно подобравшийся со спины, заставил ее вздрогнуть.

– Чего тебе? – сквозь зубы сказала Натка.

– Там тебя к телефону.

Телефон у них стоял в коридоре на узкой полке, но посредством длинного провода его можно было затащить хоть в комнату, хоть на кухню.

– Ты еще заплатишь, – пообещала Натка Лаголеву, отпихивая его с пути.

– Нат, послезавтра, – пообещал тот.

Натка усмехнулась.

– Завтра. Ты уже забыл? Холодильник и антресоли.

– Я помню.

– Вот и помни.

Она добралась до телефона и с трубкой, притиснутой подбородком к плечу, понесла аппарат на кухню. При Лаголеве, притащившемся за ней в комнату, разговаривать не было смысла. Стоит он, кружку тискает!

– Не ходи за мной, – сказала Натка, прижимая трубку к уху.

– Что?

– Не подслушивай!

Натка закрыла за собой кухонную дверь. Хотя, наверное, стоило на лестничную площадку выйти. Впрочем, чего ей скрывать-то? Она – взрослая женщина, просто муж у нее – придурок, и они – в шаге от развода.

Максим Сергеевич дисциплинированно ждал, пока она скажет: «Алло».

– Наталья Владимировна? – бархатным голосом поинтересовался он.

– Она самая.

– Как ваше ничего?

Натка провела ладонью по волосам.

– Держимся.

За мутным стеклом кухонной двери мелькнул Лаголев, но, кажется, прошел в туалет. А куда еще бедному идти? Натка отвернулась.

– В прошлый раз вы так и отказали мне во встрече, – сказал Максим Сергеевич. – А я, знаете, все тешу себя надеждой. Я уж, извините, не могу вилять из стороны в сторону, я говорю прямо. Вы моего склада женщина.