Летняя паутина

Глава 1

— Нет, батюшка! Христом богом молю, нет! — стройная фигурка стоящей на коленях девушки сотрясалась от громких рыданий. — Не отдавайте меня казакам, милый батюшка! Не надо! Не отдавайте казакам… — обессилив от рыданий, она упала в ноги грузному мужчине лет пятидесяти.

То был ее отец — купец Сергей Платонович Мохов, проживающий на хуторе Татарском с самого рождения.

Свою единственную дочь — златовласую, кареглазую красавицу Лизавету он конечно любил и жалел, но и позора принимать на свои седины не собирался.

Неужто глупая девчонка не понимала, чем могут окончиться ее прогулки с молодым ретивым казаком?

Кто надоумил дуреху идти с ним на рыбалку — совершенно одной, да ранним утором?! Как можно было так рисковать своей честью? Во многом Сергей Платонович был виноват и сам, он это понимал. Свою жену он потерял, когда Лизавета и ее брат были еще совсем детьми, а женившись повторно не мог уделить детям слишком много времени, занятый в бесконечном круговороте дел. Жена его — Анна Ивановна, увы, тоже не баловала их своим вниманием и душевным теплом, не могла она заменить Лизоньке рано ушедшую мать, не могла жизни научить и мудрый совет дать.

Вот и выросла Лизавета несмышленной да неразборчивой. Кому же было упредить ее от ошибок? Не зря Сергей Платонович все переживал, что приходиться соседствовать с этими дикими, необузданными людьми. Были у него мысли уехать из станицы куда подальше, сберечь детей, особенно дочь, которая все хорошела день ото дня.

Он и не заметил, как очаровательная, белокурая, похожая на ангелочка девочка превратилась в златокудрую, стройную девушку с гибким станом, большими ореховыми глазами, нежными розовыми губками и правильными, точеными чертами лица. Вся в свою покойную матушку.

Но яркая красота дочери была не только предметом гордости Сергея Платоновича, но и беспрестанной тревоги. Живя на хуторе, он не мог не испытывать беспокойства, ведь казаки отличались крутым нравом и жестокостью. Даром, что на дворе уже двадцатый век стоял, оставив позади девятнадцатый, но со времен царя Ивана Грозного их традиции мало изменились — храбрость, отвага, а так же грубость и жестокость были присущи им в полной мере. Жалости казаки не ведали, и к женщинам относились вовсе не галантно.

Благо, что Лизавета, окончив гимназию, собиралась ехать учиться в Москву. В глубине души, Сергей Платонович не особо одобрял все эти женские курсы, но в сложившейся ситуации это было наилучшим выходом из положения, в котором они оказались, живя в станице. Пусть уж лучше едет отсюда подальше, учится себе. А там, кто знает, быть может, найдет себе хорошую партию, замуж выйдет. На приданое уж он не поскупится.

Увы, все произошло вовсе не так, как изначально задумывалось. Если бы он только знал, чем может кончится их жизнь на хуторе, давно бы уж увез отсюда свою семью.

Глупая девчонка повстречалась с парнем, которого знала еще с детства — казаком Митей Коршуновым и ранним утром совершенно одна зачем-то пошла с ним на рыбалку. Неужели не чуяла опасности? Да и как тут учуять ее наивной, невинной девице? Сергей Платонович, уж на что был опытным дельцом, но порою сам поражался коварству казаков.

Спустя пару дней после той прогулки он заметил в лице дочери некую странную перемену — она ходила сама не своя, мало разговаривала, почти не ела, выглядела бледной и встревоженной. На его попытки выяснить в чем дело, отвечала дежурными фразами — мол мигрень или не доспала. Сергей Платонович сердцем чувствовал, что что-то здесь не так, что хочет Лизонька нечто утаить.

А потом поползли по хутору странные слухи… слухи о том, что дочь купца Мохова обесчещена, что прельстил ее сын Коршуновых и сорвал ее девичий цвет.

Зазря трепать свое имя Сергей Платонович позволить не мог, а потому вызвал дочь на откровенный разговор, даже розгами пригрозил, хоть ни разу в жизни ее и пальцем не тронул.

Тут она и разрыдалась, и призналась отцу, какой случай произошел на той злополучной рыбалке. Клялась, что приневолил ее Митька Коршунов, что нет в том ее вины. Правду или ложь говорила, неясно, да и какая нынче разница, ежели позора уже не смыть, а их фамилию по всему хутору треплют, словно собаки тряпку.

А потом Митя и сам к нему заявился — просить руки Лизаветы. Вначале Сергей Платонович чуть не задохнулся от ярости, что какой-то казак, потомок разбойников, хоть и из зажиточной семьи просит руки его принцессы, но потом, будто бы холодная рука рассудка его остановила.

А если Лизавета в тягости? В таком случае она и учиться не сможет, и еще больший позор на себя навлечет, что дите без отца на свет появится.

А ему каково? На уважаемого прежде купца станут показывать пальцем и хихикать в кулак?

Конечно, не такой судьбы Сергей Платонович желал своей дочери, не такого мужа, но сделанного назад не воротишь. Скрепя сердце, невзирая на жалость к дочери и свое собственное отчаяние он дал согласие на брак с казаком Митей Коршуновым.

— Не губите меня, батюшка… — молила Лизавета. — Позвольте уехать отсюда. Я желаю учиться. Об этом все позабудут, и он позабудет. Не хочу больше его видеть… никогда, — всхлипнула она.

— Видеть не хочешь… — узловатыми пальцами Сергей Платонович коснулся ее растрепавшихся волос, погладил, но тотчас же отдернув руку, в гневе закричал:

— А какого лешего ты с ним на рыбалку ходила, глупая ты девка?! Разве ж отпускал я тебя с ним?! Отпускал?! Разве ж не просил держаться подалее от этого сучьего племени? Значит, глянулся он тебе?

— Да… — растерянно пробормотала Лизавета, глотая слезы. — То есть… нет, батюшка. Я… я же давно его знаю. Я не думала… я не хотела. Христом Богом клянусь, не хотела! Умоляю Вас, не выдавайте меня за Коршунова! Я боюсь к казакам!

— Одна одинешенька с ним до Дону ходить не боялась. — Горько вздохнул Сергей Платонович. — Теперь уж поздно бояться-то. А ежели вдруг… Рыдай, не рыдай, а свадьбе — быть.

Резкий запах цветков боярышника смешивался со сладковатым запахом его светлых волос и терпким запахом его пота. Его полные горячие губы оставляли обжигающие поцелуи — на лице, шее, груди. Сильные руки властно сжимали ее стройное обмякшее тело. Противиться Лизавета была уже не в состоянии. Больше не было ни сил, ни… желания?

— Люблю тебя, Лизонька… Дюже люблю, — шептал он, продолжая ласкать, ласкать и ласкать со всей своей молодой казачьей страстью.

Она ощущала его губы на своем лице и руки на своем чистом, белом, доселе не оскверненным мужскими прикосновениями теле. И эти прикосновения вовсе не были противны, как ни стыдно было ей самой себе в этом признаться. Унизительно, грубо, но не противно.

Внезапно, ее тело пронзила резкая боль, будто бы острый нож врезался в ее девственное нутро, она почувствовала, как по ноге побежала струйка горячей крови.

— Митя… пожалуйста… не надо… — чуть слышно проговорила Лизавета.

— Тихо, коханая моя, тихо… небось. — Слезы, брызнувшие из ее глаз не тронули Митю Коршунова, он вовсе не собирался останавливаться.

Елизавета Мохова должна принадлежать ему целиком и полностью.

Когда его плоть до конца проникла в ее тело, он, забыв об осторожности начал двигаться резко и быстро.

Ощущая боль, Лизавета безотчетно вцепилась в его волосы на затылке, крепко сжав их в кулаке, чувствуя их мягкость и немного забывая о боли, сжигающей нутро.

Спустя несколько мгновений, сделав пару последних сильных толчков, Митя с громким стоном излился в нее теплым семенем.

Поднявшись с земли, он натянул свои штаны с лампасами, надел фуражку и пошел к утопающему в ивах Дону, вероятно, для того, чтобы наконец осуществить цель их прогулки. Ведь они приехали сюда рыбачить, а не предаваться греховным утехам.