Страница 52 из 62
Постепенно идеи Хейвелла и Обониндранатха Тагора начали проникать в среду интеллигенции, вокруг них стали сплачиваться молодые художники: Нондолал Бошу, Шурендранатх Гангули, М. Ч. Де, К. Мажумдар, К. Венкатаппа, Шарода и Барода Укил, Девипрасад Рой Чоудхури, Промод Кумар Чаттерджи и другие. Окончив школу О. Тагора, они разъехались по всей Индии и возглавили в разных городах школы национального мастерства.
Новая система обучения была направлена на изучение, копирование, интерпретацию индийских сюжетов и приемов классического искусства древности и школ миниатюры средневековья. Изучались канонические трактаты по искусству. Ведущей по-прежнему оставалась Калькуттская школа искусств, вице-директором которой с 1902 по 191,5 год был О. Тагор. В 1908 году на смену Хейвеллу пришел Перси Браун, такой же знаток и поклонник индийской культуры. Наглядным пособием для студентов служили коллекции, собранные Тагорами и Хейвеллом.
Калькуттская школа искусств была не единственным центром Бенгальского Возрождения. В калькуттском доме Тагоров — Джорасанко постоянно собирались художники и ценители искусства. Не в последнюю очередь их привлекала коллекция Тагоров — настоящая сокровищница, часть которой можно видеть в музее и сегодня: это миниатюры иранской, раджпутской и могольской школ, китайские и японские гравюры, буддийские рукописи на пальмовых листьях, бенгальские лубки, терракота, народные игрушки, ткани из всех областей страны. В наши дни к ним присоединились на равных правах работы мастеров Бенгальского Возрождения.
Сегодня эти картины признаны национальным достоянием, их запрещено вывозить из страны, они окружены почетом и преклонением. Хранятся они в крупнейших музеях страны — в Галерее современного искусства в Дели, в Калькутте — в Галерее современного искусства Академии художеств, в музее Бирлы, в музее-квартире Тагора, в частных собраниях.
Надо сказать, что с первого, поверхностного взгляда они не вызывают у нас, европейцев, особенных чувств, хотя очень изящны, красивы, гармоничны: содержание их нам часто непонятно, названия ничего не говорят — «Абхисарика», «Качха и Деваяни», «Партхасаратхи», «Шримоти и Малоти». Нужно хорошо знать индийскую философию, мифологию, литературу, особенно творчество Р. Тагора, чтобы прочувствовать их. Их изощренная техника кажется нам, капризным детям XX века, старомодной, содержание — темным и неинтересным. Увы, такова судьба многих первопроходцев: умостив своими телами путь будущим поколениям, они остаются чтимыми, но уже ненужными, сделавшими свое дело. И только историки знают, какие бури бушевали в душах этих людей, сколько им требовалось усилий, чтобы разбудить современников, вдохнуть в их души искру божественного-пламени…
О Тагоре-художнике
В доме-музее Тагора хранится неплохая подборка работ Обониндранатха и Гяганендранатха Тагоров и Нондолала Бошу. Они, конечно, уступают полотнам, которыми гордятся художественные музеи Калькутты и Дели, но дают достаточно полное представление о художниках. Обониндранатх — это возрождение средневековой миниатюры, но не подражание ей, а творческая переработка и использование ее приемов на новом, современном уровне. Все его вещи выполнены в изысканно блеклых, благородно приглушенных тонах, удивительно изящны и гармоничны. Гяганендранатх — это первые опыты кубизма в Индии, первые попытки разложения формы и цвета. Нондолал Бошу — это народный лубок, возведенный в монументальный жанр, буйство форм и красок.
Но главным сокровищем считаются здесь работы Рабиндраната Тагора — их 43. А всего, по самым скромным подсчетам, он создал почти 3 тысячи рисунков, набросков и картин. Они удивительны и странны, их трудно отнести к какому-либо художественному течению Востока или Запада, они сами по себе, это «рисунки Тагора».
Р. Тагор начал рисовать в 67 лет, примерно в 1928 году, и очень усердно занимался новым для него искусством около 12 лет, не думая о том, представляют ли его рисунки какой-то художественный интерес. Он рисовал просто потому, что ему этого хотелось, надо было какие-то чувства выразить именно таким способом. Но, выставленные в Париже, Берлине, Лондоне, Нью-Йорке, а также у нас, в Москве (в 1930 году, во время визита Тагора в СССР), рисунки эти вызвали огромный интерес.
Началось все с тех бессознательных узоров, которыми многие люди заполняют черновики рукописей. Зачеркивая фразы, слова, Тагор обводил их рамками, соединял зачеркнутое, добавлял всякие завитушки и росчерки, придавая получавшемуся узору сходство то с домом, то с решеткой, то с птицей. Постепенно он почувствовал потребность как-то организовать, завершить эти формы. Он писал: «Когда случайные штрихи, как царапины на рукописи, взывают, подобно грешникам, о спасении, поражая взор уродством своей никчемности, я иногда трачу больше времени на их освобождение в спасительной завершенности ритма, чем на работу, которой я занят». Позже он говорил, что его живописные работы — это стихотворения в линиях.
Строго говоря, рисунки и картины Тагора непрофессиональны — у него нет элементарной технической выучки, отсутствует перспектива. Это какой-то особый вид мышления в линиях и красках, присущий только ему.
Рисовал Тагор всем, что попадется под руку: не только акварелью или темперой, но и чернилами, и соком цветочных лепестков при помощи тряпочки, пальца, лопатки. «Картины», которых он мог создать четыре-пять в день, очень несложны — это отдельные фигуры или группы фигур людей, животных, птиц, чудовищ, а также несложные пейзажи или лица людей. Хорошо сказал знаток индийского искусства профессор С. И. Тюляев: «Это… утонченно детское искусство, творчество искушенного в жизни старца, но рисующего по-детски эмоционально и заинтересованно».
Надо признать, что рисунки Р. Тагора, в отличие от сладостных, изящных работ его племянников, нельзя назвать красивыми. У меня лично (да и не только у меня) они вызывают неприятное чувство тягостной тревоги. Особенно его чудища, как будто пришедшие из кошмарных снов. Они неуклюжи, угловаты, горбаты, полны какой-то конвульсивной боли. Есть непонятные змеи с человеческими лицами, карлики-уродцы, взъерошенные птицы, полуверблюды-полубыки. Но среди них нет агрессивных, злых персонажей, все они печальны и мучительно несчастны. Это как бы эманация душевных страданий поэта в тяжкие для Индии годы. Очень много женских портретов — печальных, с огромными глазами; искусствоведы видят в них отголоски характерного для Бенгалии поклонения Шакти. Есть и мужские портреты, в том числе автопортреты, — серьезные, грустные, никогда не улыбающиеся. Иногда на портретах и картинах приписаны стихи. На рисунке, изображающем птицу на спине быка: «Ты беспечно несешь свой триумф, крылатое изящество, на тяжеловесной бессмысленности высокомерной туши». А на изображении пожилой женщины со скорбным ликом, закутанной в черное: «Боль утихла, но' воспоминание о ней остается. Так тихий закат приходит на смену дню, прошумевшему дождем»…
20 июня. Вести из Гуджарата — впервые оппозиция выступила совместно («Джаната-парти») и победила Конгресс. Сегодня в Калькутте всеобщая забастовка — бандх, — организованная противниками ИНК. Транспорт не работает — половина сотрудников не-пришла в офис. Все магазины и лавки закрыты. Впрочем, к 4 часам город зажил нормальной жизнью, размах оказался меньше, чем рассчитывали организаторы бандха.
21 июня. В генконсульстве и торгпредстве начали работать много новеньких и попросили экскурсию по-городу. Записалось 33 человека — три «рафика». Маршрут был немудреный: Майдан — Эспланада — Иден-гарденс — Белур-матх. Недалеко от последнего обнаружили очень интересное сооружение: посреди ухоженного пруда, где плавают большие рыбины, стоит «дом-корабль», точно воспроизводящий формы корабля — палубы, мачты, шлюпки, спасательные круги, штурвал. Вход свободный. Пока участники экскурсии бегали по палубе, обмениваясь впечатлениями, к нам уже спешил официант с кока-колой и закусками. По-видимому, это что-то вроде «пикник-спот», — места, для пикников, где можно за умеренную плату отдохнуть и повеселиться.