Страница 48 из 62
Так же «весело» было на просмотре югославского фильма «Сутьеска» — о самом страшном эпизоде партизанской войны в Югославии, когда немцы, окружив в долине партизан во главе с Тито, чуть было не уничтожили их всех. Фильм снят интересно, хотя к концу от беспрерывного уханья бомб, крови, жути становится просто нехорошо. Тито играет Ричард Бартон (своих не нашлось?), играет, правда, отлично. Есть немало «клюквы», вроде сцены, где Тито по телефону отдает распоряжение о роспуске Коминтерна. Рядом со мной сидел индиец, каждые пять минут спрашивавший меня: «А почему у вас не было оружия?», «А почему вас окружили?» и т. д. Мои попытки объяснить, что Югославия и СССР — разные страны, успеха не имели. Единственное, что ему удалось втолковать, это то, что русский и сербский языки — как хинди и бенгали.
9 мая. День был насыщен до предела. В 8 часов утра — митинг у памятника Ленину. На 5 вечера назначен огромный митинг в честь праздника Победы в одном из парков Калькутты, в 8 вечера — торжественный прием в Парк-отеле, организованный генконсульством. А в 10 утра я наконец вошел, хотя и не без трудностей, в «заколдованные» двери дома на Джорасанко, 6 — музея Рабиндраната Тагора.
9 мая — день рождения Р. Тагора. В этот день тысячи людей, молодых и старых, приходят сюда и старый дом подвергается ужасному испытанию, после которого оправляется целый год. В этот день длинная очередь ожидающих тянется через двор и уходит куда-то в перспективу Читпур-роуд. Многие часы люди стоят под палящим солнцем, терпеливо, без брани и неудовольствия, чтобы попасть в заветный дом.
А день сегодня был ужасный, самый жаркий за последние 50 лет: +43 градуса — температура для Калькутты с ее вечной водяной и паровой «подушкой» несвойственная. Наша маленькая делегация, включавшая гостя из Москвы — вице-президента ОСИД[17], заместителя директора Института им. Склифосовского А. П. Кузьмичева, стояла во дворе недолго: минут через 40 нас пожалели и впустили внутрь, причем втиснулись мы с огромным трудом, потому что плотность толпы, которую мы преодолевали, сравнима была разве что с московским трамваем в часы пик.
Бегло осматривая бесчисленные фотографии, картины, рисунки, тесно развешанные на стенках комнат, террас, коридоров, мы медленно, шаг за шагом, продвигались к сердцу музея — крохотной, темной, совершенно пустой комнатке, где в августе 1941 года перестало биться сердце великого бенгальца. Удивительным образом этот день связывался в сознании с днем Победы. «Какие вести из России?» — еле слышно спросил врача Тагор. Не желая беспокоить умирающего, врач ответил: «Немецкое наступление остановлено». — «Я знал, что их остановят», — прошептал Тагор. Это были его последние слова. И мы никогда не забудем, что последние мысли его были с нами, на окровавленных полях войны.
…Сняв обувь, вступаем мы в траурную комнату, утопающую в цветах, и возлагаем на место, где умер Тагор, большой венок. Минута молчания. И снова мы пробиваемся сквозь толпу, по-прежнему заполняющую старый дом, и выходим под неистовое солнце. Уже 12 часов дня, но толпа не убывает, она, наоборот, растет. Из глубины двора, где раскинут пандал, доносятся музыка и пение — добровольцы исполняют песни Тагора и будут исполнять их весь день. Их хватит надолго, подсчитано, что Тагор написал около 2 тысяч песен (и музыку, и слова), и все они до сих пор поются в народе. А кроме них — романы, повести, рассказы, стихи, преподавательская и общественная деятельность. А еще — несколько сотен оригинальных картин и рисунков!
5 часов вечера. На большой площади в районе университета — массовый антифашистский митинг, организованный специальным юбилейным комитетом. Площадь поделена на секторы, все организовано четко и внушительно. Масса лозунгов, цветов, знамен — каждый профсоюз пришел со своим собственным знаменем. Делегация ГДР сидела с таким важным видом, как будто именно она была главной героиней событий. Всего присутствовало несколько тысяч человек.
8 часов вечера. Прием в Парк-отеле — около 300 гостей, включая наших бывших союзников — генконсулов США, Англии, Франции. Тосты, спичи, разливанное море русской водки, бутерброды с икрой. Здесь меня представили пожилому человеку с волевым лицом и умными, холодными глазами — генеральному секретарю КП(м) Джиоти Басу, которого буржуаз-пая печать называет часто «хозяином Калькутты», памятуя, что в 60-е годы он возглавлял правительство Объединенного левого фронта[18].
Невероятно душный, переполненный событиями, бесконечный день все никак не кончится…
11 мая. Митинг на джутовой фабрике в Баланагаре (местечко неподалеку от Калькутты, по сути дела, ее пригород). Хозяин фабрики г-н Лакхани много лет сотрудничает с Советским Союзом, мы — его основной заказчик. Может быть, поэтому он создает соответствующий «имидж» — прогрессивного капиталиста. Так или иначе, рабочие фабрики решили организовать митинг в честь дня Победы и попросили показать слайды по Советскому Союзу. Так я оказался в Ба-ланагаре.
Мы приехали задолго до митинга и были представлены г-ну Лакхани и его супруге, очень приятным, европейского образа жизни людям. Долго сидели в их роскошной вилле, пили холодное японское пиво и беседовали ни о чем. Потом я попросил хозяина показать нам фабрику, и он сам решил провести нас по цехам, где еще шла работа.
Мы много слышим и говорим о джуте, но что это — не знаем. Как он выглядит, где растет? Оказалось, что джут — растение наподобие бамбука, а внутри его полого стебля-трубки волокно светло-серого цвета, эго и есть сырой джут. Его на фабрике чистят, мочат, сушат, треплют и т. д. Фабрика — средних размеров (около 8 тысяч рабочих), но цеха здесь огромные, куда-то в перспективу уходят ряды станков — прядильных, ткацких, превращающих джут в мешковину. В цехе душно, жарко, воздух густо насыщен волокнистой пылью, забивающей глаза и легкие. А ведь хозяин — не просто милый и образованный человек, он считается одним из прогрессивных предпринимателей: организовал для рабочих школу, дает им туристские путевки в СССР. Профсоюзы живут с ним душа в душу, рабочие уважают, забастовок здесь не бывает. Вот уж поистине живая иллюстрация к политэкономии: бывают хорошие капиталисты, но капитализм шутить не любит. Будешь слишком заботиться о рабочих — прогоришь.
Митинг прошел хорошо, было человек 300, говорили речи, пели, расспрашивали о СССР.
13 мая. Юный художник из Барасата Джудхаджит Сенгупта сдержал слово и приехал, чтобы отвезти нас в гости. Мы тоже сдержали слово — его картину «Мир победит» не только передали в ОСИД, но и воспроизвели на обложке нашего журнала в цвете. Это первая публикация его работы, и он счастлив. Он попросил захватить с собой проектор и слайды: показать их в деревенской школе. Таня и Маша поехали со мной. Около 6 вечера мы были на месте, в деревне Мирхати, расположенной в десятке километров от Барасата. Впервые мы видели вблизи бенгальскую деревню. И хотя мало что можно увидеть и понять за 2–3 часа, все равно было интересно, ведь Индия, никуда от этого не денешься, страна деревень, а города вроде Калькутты или Бомбея — это, скорее, аномалия.
Джудхаджит тащил нас в дом, к отцу, но мы умолили его погулять с нами по деревне. И вот мы ходим по ее улочкам, сопровождаемые двумя-тремя любопытными ребятишками.
Я много читал об индийской деревне, о невзгодах несчастных земледельцев, видел фильмы — реалистические (например, «Два бигха земли») и коммерческие, где сытые, веселые пейзане пели и плясали, но лучше увидеть собственными глазами, пусть мимоходом.
Не знаю, насколько типична Мирхати для Бенгалии, но выглядела она довольно опрятно. Домики не теснились друг к другу, а стояли на расстоянии, в живописном беспорядке — где на горке, где под горкой, разделенные банановыми и бамбуковыми рощицами. Я увидел наконец вблизи бенгальский деревенский дом — прообраз храма и понял, что простодушные бенгальцы строили своим богиням не что иное, как справные и уютные дома для жилья. Вот он передо мной: одноэтажный, глинобитный, на характерно выгнутом бамбуковом каркасе — крыша из рисовой соломы. Края крыши сильно выдаются вперед (козырек над входом) и назад — там их поддерживают два столбика и получается открытая терраса — место для кухни. Домики здесь не белят, как, скажем, на Украине; глина, смешанная с соломенной сечкой, высыхая, приобретает очень красивый кофейный цвет. По этому фону крестьянки разведенным мелом рисуют узоры — о них можно написать целую диссертацию: это богатейший набор народных орнаментов и символов, каждому из которых, может быть, несколько тысяч лет!