Бастард царя Василия

– И полезно. Жилы на охоте можно резать.

– А ежели другое отольёт, то пришлёт мне записку с цифирью и я смогу другое ядро вытесать пока он пушку отольёт и пришлёт.

– Ведь так можно ранее готовить ядра и пули, – сказал Адашев.

– Мы ведь так и делали в Коломенском, – сказал Александр. – Когда к походу на Казань готовились. Или не заметили?

– До того ль было? – Усмехнулся Адашев. – Всяк своим делом занимался. Но то что ядра и пули летели ровно в цель, то их заслуга, государь. Помнишь, я всё удивлялся?

– Как не помнить. Мы за то и Мокшу твоего наградили… А это, значит, ты придумал?

– Я, государь. Но мне награды не надо. И так милостью твоей обласкан. Едино прошу дозволить мне своих людишек на таможенные и торговые сборы поставить и часть сборов в городе оставлять.

– Ишь, чего удумал?! – Возмутился Сильвестр. – На государеву казну рот раззявил?!

– Погоди, отче, – одёрнул духовника Иван. – Выслушать надо сперва. Сам учил. Для чего тебе?

– Для того, государь, что город прирастать постройками, крепостями и людьми ратными должен. А зачем тогда деньгу гонять туда-сюда? Сначала отсюда в казну, потом из казны сюда? Резонно ли?

– Деньга счёта требует, – снова вставил духовник.

– Охолонь, – сказал Иван Сильвестру. – Он дело говорит. О том и с Алексеем Фёдоровичем проговаривали. Только сможешь ли правильно обсчитать и поделить?

– Смогу, государь!

Санька по прошлой жизни знал, что мямлить на такой вопрос нельзя, но и слишком торопиться, тоже нельзя. Потому он сказал «Смогу!» уверенно и спокойно.

– Извини, государь, но не верю никому. Сам считать буду! А ты знаешь, как я считаю.

– Знаю, – усмехнулся Иван. – Я и сам освоил твоё «умножение». А вот с делением никак не слажу. Но и умножать пяди да вершки никак не получается.

– То наука зело каверзная, – усмехнулся Сильвестр. – Не всяк радеющий освоит.

– Ломать всё надо, да рано. И у немцев пока раскардаш в головах, – сказал Адашев, помня прошлогодние беседы с Санькой. – Вот пусть он пока здесь свой счёт и вводит. Сделал, что хотел? Меры свои?

– Сделал, Алексей Фёдорович. И весы и метры, чтобы холсты мерять. Весь товар перемеривать и перевешивать станем. Не захотят купцы ганзейские да шведские по нашим правилам торговать, пусть назад везут. Главное, Новгородских купцов сюда перенаправить. Запретить им в Выборг ходить. Тем паче, что шведы войну затевают и тогда задержат купцов и гостей наших надолго.

– Войну? – Удивился царь. – Шведы? Против нас? Откуда узнал?

Санька посмотрел на Сильвестра.

– Сорока на хвосте принесла.

– Знамо, какая сорока, – буркнул царёв духовник. – Всё мнишь бесовские видения?

– Токма через молитву и обращения к Христу, отче, приходят ко мне видения.

– Часто ли молишься? – Подобрел Сильвестр.

– Часто, отче. Просыпаюсь – молюсь, работаю – молюсь, сплю – молюсь.

Сильвестр опешил.

– Как такое может быть?

– Может, отче. Сам диву даюсь.

Санька не шутил и не врал. У него и вправду как-то получалось додумывать во сне то, что не додумал в бдении. И если он перед сном молился, что бывало не так часто, как он сказал Сильвестру, то и дальше во сне он общался с кем-то потусторонним. Христос ли это был, или какие другие боги, Санька так и не понял. Но точно не бесы, ибо сказано, что по делам узнаешь их, а добро и зло Санька научился распознавать ещё в той жизни.

– Ладно вам, – прервал их государь. – Потом поговоришь с ним о делах церковных. Санька, кстати, такой же не стяжатель, как и ты Сильвестр. Писал он мне записку о монастырях. Не отдавал я её тебе, отче, покуда. У Алексея Фёдоровича возьмёшь. Вам есть, что обсудить совместно. А ты скажи ка лучше Александр Мокшевич, что за девки в шишаках, да зерцалах нас встречали? Не уж-то не кривда сказ про твоих воительниц, что до Москвы дошёл?

– Не кривда, государь.

– Но про них и другая молва до нас дошла. Да Алексей Фёдорович?

Адашев кивнул. По лицу Ивана поползла скабрезная улыбка, а глаза его сально заблестели.

– Что живёшь ты с ними со всеми, как Султан Османский, и что склонны девицы оные и к ромейским утехам.

– Было дело, государь. Каюсь. Ханские пленницы они. Выкупил у купцов персидских ещё в Москве. Да оказалось, что научены блуду гаремному. Тот блуд похлеще ромейских танцев оказался. Не устоял, каюсь.

– Оттого от тебя и жёнка сбежала? – Рассмеялся царь.

– Нет, государь. То другая история.

Иван Васильевич насупился, но не надолго. Хмельный мёд уже ударил ему в голову.

– Ну, то твоё дело. Сам со своей жёнкой разбирайся, а мне хочется на ромейские танцы посмотреть. Вон Адашев сказывал, что персиянки зело борзо танцуют. Да, Фёдорович?

Адашев покраснел.

– А я вот ни разу не видел. Можешь?

– Могу, государь, – деланно вздохнул Ракшай.

Баня, в которой они сидели, больше напоминала дворец и занимала почти всю подклеть, то есть всю нижнюю часть трёхэтажного здания, стоявшего на огороженной высоким забором территории верфи. На втором этаже находился зал приёмов, как назвал его Санька, а на третьем – опочивальни. Кладовые и кухня находилась в соседнем двухэтажном здании, соединённым с «баней» переходами.

Как не странно, Сильвестр о блудном грехе промолчал. Видимо хотел поймать Саньку на содомии. Однако, что такое содомия, Александр Викторович знал и кикиморкам своим строго настрого опускаться до оной заказал ещё в Твери. Но они и сами удивились, что такое получение плотского удовольствия возможно. А Санька даже пожалел, что заговорил с ними на эту тему.

Санька не мог знать, что царские банные посиделки закончатся так банально, но как опытный организатор всевозможных охот, где-то в подкорке имел ввиду и такое развитие событий. Поэтому он, выйдя из бани, шепнул охранницам, стоящим на входе несколько слов, а сам вернулся в тепло.

– Скоро будут, – сказал Санька. – Кто в парную?

Его поддержал только Адашев.

Глава 6.

У Саньки это уже был третий заход в парилку и он лупцевал себя дубовыми вениками неистово. Адашев знал способности Ракшая, потому ему не мешал и сидел на нижней ступеньке прячась от обжигающего пара.

– Как ты можешь это терпеть? – Проговорил Алексей Фёдорович, прикрывая лицо от обжигающего воздуха, передвигаемого взмахами веников.

Санька же только кряхтел.

– Ты специально сюда сбежал? – Спросил боярин.

– Псарь не должен смотреть, как блудит царь, – ответил выдуманной прибауткой Александр. – У меня тут запасной секретный выход имеется. Чтобы никто дверь банную не припёр и трубу не закрыл, чтобы угорели мы. Сейчас тоже может пригодиться. Не высидим мы так долго с тобой. Знаю я своих девиц. Весьма искусны они в плотских утехах.

Адашев покряхтел немного и спросил:

– Где дверь, говоришь?

– Да пойдём уже. Там и обмоемся.

Он дёрнул на себя крюк с мочалками и показал на распахнувшуюся дверь.

– Проходи, Алексей Фёдорович.

Это была обычная душевая, где они пошкрябали друг друга мочалками, обмылись и прошли в другую комнату – раздевалку.

– Занятно тут у тебя, – удивился боярин. – Много труда вложил. А всего-то в баню. И свет у тебя необычный. Что за светильники?

На стенах во «дворце» висели масляные лампы, закрытые квадратным стеклянным колпаком. Зелёные матовые стёкла, связанные в кубы свинцовыми рёбрами не очень хорошо пропускали свет, но Санька радовался и этому. Лучины и свечи в этом мире его просто утомили и он, отдав шведам целых двадцать рублей за сто стёкол примерно десять на десять сантиметров, радовался этому лучу света в тёмном царстве почти по-детски.

– Масляные. Конопляное масло.

Адашев обвёл помещение внимательным взглядом. Потом встал и выглянул за другую дверь, за которой была задняя часть дворца и стояли ещё две девицы-воительницы.

– Ох ты, господи, – перекрестился Адашев. – везде они у тебя стоят.

– Берегут.

– Надёжные?

Санька пожал плечами.