Апраксин двор

— Как мухи сонные, — буркнул себе под нос Фурсов. — Я-то думал, тут притон — а ты погляди… Даже рож каторжных не видать.

— Так оно и хорошо. Меньше шума будет. — Я шагнул к стойке, за которой скучал пузатый здоровяк в фартуке — видимо, хозяин кабака. — Любезный, нам бы с товарищем холодненького чего — горло промочить… Пиво есть?

— Найдется.

Судя по мрачному тону, незваным гостям здесь не слишком-то обрадовались — но и возражений никаких не последовало, и пенный напиток появились передо мной в мгновение ока. Судя по всему, его здесь почти не употребляли — для местных все-таки было дороговато. Впрочем, меня стоимость ничуть не смущала. Я выложил на стойку серебряный полтинник и, не обращая внимания на сдачу, ткнулся носом в кружки и принялся разглядывать народ вокруг.

И ничего особенно так и не увидел — обычные работяги. Усталые, мрачноватые, по большей части крепкие и с натруженными мозолистыми руками, но как будто безобидные. И сколько я ни вслушивался в разговоры, в них так и не проскользнуло ничего из колоритной речи каторжан — ни единого словечка или даже интонации, которую сложно не узнать. Кто-то негромко спорил — кажется, о политике, кто-то ворчал себе под нос, ругая начальство, кто-то едва слышно подпевал доносившейся из патефона мелодии — и все.

Похоже, ни хулиганов с цветастыми шарфами, ни даже щипачей-карманников в кабаке не было.

— Тихо тут у вас, — проговорил я, чуть отодвинув кружку с пивом. — Непривычно даже… Обычно в заведениях по вечерам всякое творится.

Хозяин кивнул и буркнул что-то неразборчивое — то ли «да», то ли «нет»… А может, «не знаю» — общаться он явно не был настроен, и вытягивать хоть что-то приходилось чуть ли не силой. Я бросил еще несколько дежурных фраз и, так и не дождавшись вразумительного ответа, плюнул и перешел к делу.

— Скажи, любезный — так с чего же такая тишь и благодать все-таки? — Я на всякий случай чуть понизил голос. — Публика воспитанная? Или, может, приплачиваете кому по-маленькой, чтобы не…

— Не твоего ума это дело, сударик.

От раздавшегося сзади громкого и хриплого голоса Фурсов вздрогнул, разливая пиво по стойке. Оглянувшись, я увидел усатого мужика лет тридцати с гаком, который как раз поднимался из-за ближайшего стола.

Здоровый — с деда Федора будет, разве что чуть пониже. И плечистый, тяжелый: то ли грузчик из доков, то ли вовсе кузнец или кочегар — под закатанными по локоть рукавами простой рубахи перекатывались могучие мускулы. На каторжанина не похож, да и выпил, похоже, совсем немного — взгляд цепкий, внимательный.

И до чего ж недобрый…

— Ты откуда такой прыщ взялся? — продолжил здоровяк, медленно надвигаясь на меня. — Вопросы разные задаешь… Тебе какое дело? Может, и приплачиваем!

— Уж не тебе ли, сударь? — усмехнулся я.

— Да лучше бы уж мне! Я вашу породу собачью за версту чую. Сначала тихо сидите, а потом давай карты раскидывать. Без штанов мужиков оставите. — Здоровяк набычился и сжал здоровенные кулачищи. — А попробуй слово скажи — сразу финку в бок!

Работяги в зале одобрительно зашумели и принялись один за одним подниматься со своих мест. Дело определенно начинало пахнуть керосином: похоже, нас приняли то ли за карточных шулеров, то ли за самых обычных воришек — а такое, как известно, порой заканчивается весьма прискорбно.

— Тихо, тихо, судари. — Я развернулся, миролюбиво поднимая вверх обе руки. — Мы ж только поговорить хотели. Узнать, что тут к чему и…

— А ну пошли вон отсюда! — рявкнул здоровяк, указывая на дверь — И чтобы духу вашего тут не было!

— Вот ты чудак-человек. — Я с нарочитой медлительностью расстегнул пару верхних пуговиц на куртке. — Я ж вам помочь хочу. Если какая падаль каторжная честным людям жить мешает — так это мы быстро…

— Не надо нам таких помощников. Видали уже всяких… — Здоровяк на мгновение задумался — и вдруг, прищурившись, спросил: — А ты, сударик, часом, не тот самый гимназист, что на Апраксином дворе Прошку Рябого зарезал?

— Да кто ж его знает, кто его жизни лишил? — усмехнулся я. — Люди всякое говорят.

— А я тебе вот что скажу, братец: ты, может, парень и неплохой. Только добро твое нам всем как бы боком не вышло. Знаешь, пословица такая есть: не буди лихо, пока оно тихо. — Здоровяк сложил на груди могучие ручищи. — Так что последний раз говорю: ступай домой, пока цел. Никто тут с тобой дел иметь не будет.

Да уж, незадача. Наверняка кто-то из местных знал, куда именно из торгового порта утекали ручейки не самых праведных денег — но делиться тайнами с чужаком уж точно не собирался. Если только…

— А ты заставь! — Я швырнул кепку на стойку и шагнул вперед. — Давай так: заборешь меня на кулаках — значит, выгонишь. А если я тебя — расскажешь, какие у вас тут горести, и кто кому деньги платит.

— Ты? Меня? — беззлобно рассмеялся здоровяк. — Да я ж тебе чуть ли не в отцы гожусь, дурья башка. Больно надо об такую блоху руки пачкать. Стукну — а ты возьмешь да помрешь ненароком.

— Не помру. А если тебе интереса драться не хватает — так давай добавим. — Я ухмыльнулся и достал из кармана сложенную вдвое десятирублевую купюру. — Красненькая, что не побьешь!

Глава 20

Толпа в зале взвыла. Пьяную вечернюю сонливость будто ветром сдуло: и молодняк, и взрослые мужики и даже седобородые старцы тут же повскакивали со своих мест. Кто-то опрокинул бутылку, но на это даже не обратили внимания. Кто-то рванул к выходу — то ли подальше от неприятностей, то ли позвать тех, кто остался снаружи, чтобы не пропустили веселье. Работяги бросились к своему товарищу и окружили его. Хлопали по плечам, ругались, подначивали… Отговаривать не пытался никто — видимо, даже по вечерам жизнь на Гутуевском острове была не слишком-то щедра на развлечение, и толковая драка могла стать чуть ли не событием месяца.

Местная публика явно была не против поглядеть, как здоровенный докер — самый рослый и сильный из завсегдатаев кабака — будет выбивать дух из заезжего гимназиста.

Впрочем, нашлись и те, кто мне сочувствовал: они то ли сами не так давно отведали пудовых кулаков, то ли имели с товарищем личные счеты… А может, просто оценили отвагу худощавого паренька, который не побоялся выйти против взрослого мужика — и пытались если не уравнять шансы, то хотя бы спасти чужака от увечий. Не успел я оглянуться, как пять или шесть человек уже успели оттереть Фурсова в сторону и наперебой рассказывать, как их товарищ хорош в драке — и какие у него могут быть слабые места.

Я почти не слушал — разберусь на ходу. Пусть здоровяк выше на голову и раза этак в два тяжелее — ломали и не таких. В конце концов, у меня тоже имеется в рукаве парочка тузов, и вряд ли хоть кто-то здесь найдет, чем их побить.

— Не мельтешите, судари. — Я улыбнулся и не торопясь продолжил расстегивать куртку. — Как-нибудь справлюсь.

— А ты уверен? — кисло поинтересовался Фурсов. — Крупный, зараза такая… И драться как будто обучен, если уж тут все по струнке ходят. Это тебе не Кудеяру ребра считать или каторжанам носы сворачивать. Поймает такой медведь, сдавит — считай, калека.

Я уже и сам… нет, не то, чтобы начал сомневаться, но сообразил, что недооценивать противника определенно не стоило. Шанс напороться на Владеющего или профессионального бойца в портовом кабаке был невелик, однако опасными для меня пока оставались не только они.

Рослые люди встречаются не так уж редко. И некоторым из них от природы достается еще и широкий костяк, который охотно обрастает мускулами даже без каких-то особых тренировок. А тяжелая работа и хотя бы немного борцовской или ударной техники вовсе способны превратить такого человека в знатного мордобойца.

Но есть и другие — те, кто такими рождаются. С младенчества наделенные запредельной нервной проводимостью и почти сверхчеловеческой скоростью реакции. С мышцами, которые чуть-чуть иначе крепятся к костям, уменьшая рычаг и позволяя самой обычной с виду конечности развивать чуть ли не тройное усилие.