Обманщики. Пустой сосуд

Когда Шен наконец проснулся, причины этого страха нашлись.

Над ним склонился оборванец. Одежда висела уродливыми лохмотьями, волосы — грязными, свалявшимися патлами. Лицо неряшливо заросло бородой. Из-под кустистых бровей смотрели вяло, сонно и оттого особенно жутко маленькие глаза, и взгляд у них был совершенно бессмысленным. От опасно короткого факела на лицо монстра ложились алые блики.

Пустыня стала вдруг пугающе обитаемой.

Шен попытался отползти, дикарь придвинулся вновь, лишая пространства для маневра. В нос ударила застарелая вонь. Дикарь раззявил рот, полный отличных зубов, и издал странный звук. От его «Ы-ы!» все тело Шена отчего-то похолодело.

В Дзинчене рассказывали всякие истории. Людям, живущим под надежной защитой стен и двух мощных гарнизонов, нравится слушать об опасностях, подстерегающих кого-то другого. И потому мир в тех рассказах, что гуляли из таверны в таверну, населяли чудовища, ведьмы, демоны и людоеды. И Шен Шен не мог отделаться от ощущения, что с одним таким и свела его жизнь. Будь он религиозным человеком, решил бы, что это расплата за брошенную на произвол судьбы Иль’Лин. Но Шен был реалистом, он не верил в Небеса и в божеское возмездие, потому отодвинулся, извернулся и вскочил на ноги, готовый бежать так быстро, как это только позволит песок под ногами.

Его остановил сильный удар по затылку. Последним, что Шен увидел, была миниатюрная фигурка в ярко-алом одеянии, появившаяся за спиной людоеда.

Их поселили в быстро установленном гостевом шатре. Не прошло и получаса, как он появился на почетном месте рядом со временным жилищем вождя. Внутри все было устроено не хуже, чем в дорогой гостинице для чиновников. От ветра защищали плотные войлочные стены, а от холода — расстеленные на земле ковры и шкуры. В центре была установлена жаровня, полная углей, и дым от нее поднимался вверх и исчезал в отверстии в потолке. Юная дочь вождя бросила на угли щепоть благовонных трав и тихо вышла. Ильян обессиленно опустился на ковер.

— Что мы будем делать?

— Вождь отправил людей на поиски Лин’эр, — сказал Цзюрен ровным, уверенным тоном. — Эти люди честны. Он не лгал, когда пообещал приложить все усилия, чтобы найти твою ученицу.

Ильян покачал головой.

— Я не сомневаюсь в намерениях почтенного вождя. Но пустыня оказалась слишком обитаема. Я несу за Лин ответственность, и я подвел ее. Кроме того, мы сбились с пути.

Сказав это, Ильян недовольно поморщился. Так прозвучало, словно он обвиняет в том свою ученицу. Усталость, должно быть, взяла свое. И боль. Посидев немного, Ильян поднялся и принялся готовить себе лекарство.

Сумки его кочевники нашли на том же месте, среди песков. Сумки нашли, но не Лин.

Цзюрен тоже подошел, присел подле жаровни и погрузился в изучение орнаментов, словно в них крылось какое-то откровение.

— Батун… кто это может быть?

— Разбойники? — предположил Цзюрен. — Здесь, в пустыне, мало кто выживает. Вот такие кочевые племена — они живут по своим правилам, приспособившись. Едва ли они стали бы называть друг друга «врагами всякого человека». На юге я видел, как два племени мирно делят один оазис. Разбойники же…

Он не договорил.

— Работорговцы? — уточнил Ильян. — А иначе зачем им забирать женщин. Женщины в пустыне — обуза.

Выпив свое лекарство, он вернулся на ворох шкур и нахохлился, спрятав руки в широких рукавах. Озноб и боль понемногу проходили.

— У нас мало времени. Есть способ выследить их?

Цзюрен промолчал, с прежним интересом разглядывая узор на бронзе. Только пробормотал: «Хорошие тут кузнецы».

— Ты служил на юге, — продолжил Ильян. — И уж наверняка не раз преследовал бандитов и мародеров. Не тот ты человек, чтобы дать им уйти безнаказанно. Как это сделать?

— Никак, — мрачно ответил Цзюрен. — Если не знаешь пустыни. Там, на юге, у меня было три с половиной года, чтобы изучить ее: каждый валун, каждый источник, каждый колодец; все древние руины и зыбучие пески. Я знал пустыню и знал, каким путем через нее можно пройти.

Ильян быстро поднялся, сбрасывая халат, пошатнулся, но на ногах устоял. Это давалось ему с каждым разом все сложнее. Однажды, и очень скоро, силы его оставят и молодой лекарь превратится в обузу для своих товарищей. Но пока у него хотя бы голова работает.

— Почему бы не спросить кочевников? Наверняка они знают о становище этих батунов, — предложил он спустя некоторое время.

Цзюрен покачал головой.

— И прилагают массу усилий, чтобы не встречаться с ними. Я пытался на юге использовать местные племена и потерпел неудачу. Впрочем, попытаться всяко не мешает. И заодно проверить карту. Узнаем, насколько сильно поменялись эти места и можно ли на нее вообще полагаться. Я попробую убедить вождя нам помочь. И действовать немедленно. Если повезет, и он будет достаточно сговорчивым, а кони резвыми, мы доберемся до разбойников еще до рассвета. А вы оставайтесь тут. Даже не пытайтесь к нам присоединиться.

— И в мыслях не было, — пробормотал Ильян.

Вождь выслушал Цзюрена внимательно, склонив голову и рассматривая положенный поперек коленей меч. Кивнул. И ничего не ответил. Драгоценное время утекало. Цзюрен достаточно хорошо изучил жителей пустыни, в любой момент они могли подняться с места и отправиться в путь.

— Да, — проговорил вождь. — Нам известно, где могут быть батуны. Мы не ходим в ту сторону. Их много, они хорошо вооружены и легко убивают людей.

— У них ученица мастера Ильяна, совсем юная девушка.

— У них наши жены и дочери, — покачал головой вождь. — И некоторые из наших сыновей. Раз в семь лун мы собираемся у большого источника, Девять племен, для которых пустыня достаточно велика. И о чем мы говорим? Не о воде и не о торговле. Мы говорим лишь о том, сколько людей потеряли за эти семь лун.

— Так не стоит ли вам найти батунов и дать им отпор? — предложил Цзюрен.

Вождь снисходительно улыбнулся, глядя на него, как на неразумное дитя.

— Хорошо, — кивнул наконец Цзюрен. — Тогда просто одолжите мне лошадь. И укажите направление.

Вождь сощурился, качая неодобрительно головой. Нельзя было сразу сказать, что вызвало его недовольство: просьба Цзюрена — кочевники всегда заботились о своих лошадях, как о членах семьи — или же его безрассудство.

— Я поеду с Дзянсином, — Абаш, до той поры молчавший, вышел вперед. — И мой этун. Ага прав. Если нам удастся потрепать батунов, и это станет всем известно, наши братья перестанут бояться.

В словах Абаша был резон. Стоило только перебороть страх, который внушали разбойники, и своеобразное колдовство разрушалось. Они превращались из чудовищ в обычных бандитов, чьи жестокие набеги можно было отбить. Вождь этот резон видел, но все еще колебался.

— Я тоже пойду, дозволь, отец, — встрял Ратама, сжимая меч побелевшими пальцами.

Вождь нахмурился, но в конце концов после долгих раздумий кивнул. Лицо Ратамы озарила улыбка.

— Хорошо, Дзянсин. О тебе гремит великая слава. Если ты сумеешь нам помочь победить батунов, это будет настоящая радость. У тебя есть мое дозволение, Абаш, но не рискуй попусту. И ты… — вождь строго посмотрел на сына, — не опозорь меня.

Этун — небольшой отряд, состоящий из ближайшей родни Абаша и его кровников, собрался в считанные минуты: дюжина молодых крепких воинов, вооруженных кривыми саблями и арбалетами, с ними уже знакомые Абаш и Ратама. Чуть в отдалении, прижимая к себе несколько колчанов, стояла и дочь вождя.

— Полагаюсь на вас и ваших воинов, — почтительно склонил голову Цзюрен.

— Ваша лошадь, господин, — Ратама подошел, ведя под уздцы гнедую кобылу, высокую и тонконогую. В Каррасске такую подарили бы разве что праздному ценителю скачек. Лошади вроде нее легко развивали высокую скорость и брали препятствия. — Ее зовут Мунабари. Дочь Луны.

Насколько Цзюрен помнил, Мунабари, одну из дочерей Небесной Владычицы, почитали на юге. Она была быстра, как ветер.